В основании либерализма лежит онтология насилия

На первый взгляд это утверждение кажется странным, ведь либерализм — он про свободу, насилие же и свобода понятия вроде как антиномичные. Однако, как указывает Милбанк, краеугольным камнем либерализма служит конфликт. Например, конфликт волений или интерпретаций. Коль скоро я полагаю священным право каждого на свободу высказывания, вероисповедания, убеждений и т.п., то я необходимо должен предполагать, что право одного рано или поздно вступит в конфликт с правом другого. Да, свобода моего кулака ограничена кончиком носа моего соседа, но какой толк мне вообще махать кулаком, если я не могу попасть в чей-либо нос?" Никита Сюндюков.
"И вот что самое важное: у либерализма нет никакого средства этот конфликт погасить, ведь это противоречит его основопологающему принципу негативной свободы, т.е. «свободы от», которая сама собой предполагает противостояние. Если же гашение конфликта все же происходит, то оно неизбежно приведет к предпочтению одного права праву другого, что, собственно, и наблюдается в метаморфозе лево-либерализма, когда под предлогом перераспределения привилегий право меньшинств ставится выше права большинства.
Поэтому классическому, капиталистическому по своей сути либерализму столь важно поддерживать постоянный огонь конфликта, ведь конфликт является индикатором его действенности. Здесь характерно, например, порождение рыночным либерализмом все новых, более утонченных и изысканных потребностей — поскольку бесконечное стремление к удовлетворению вечно обновляющихся потребностей будет стимулировать бесконечное же дление конфликта за ресурсы, которые позволяют достигнуть чаемого удовлетворения.
Конфликт нельзя погасить, потому что это предполагало бы насилие, но его можно локализовать — например, перевести в конкуренцию. Но разве конкуренция — не форма насилия? И дело здесь даже не в том, что конкуренция есть борьба одной гадины с другой; дело в том, что сам формат конкуренции подавляет множество вещей и в конечном итоге приводит к их утилизации по причине низкой конкурентоспособности. Так случилось, например, с гуманитарными дисциплинами, которые были вынуждены перестраивать свои идеалистические основания под требования «рынка образования» — и вот философия уже не про истину, но про «софт-скиллс». Разве это не насилие над самой сутью вещей?
Другой способ локализации конфликта — интерпретация его в качестве диалога. Диалог как взаимообмен, взаимное обогащение, взаимное дарение. Но и здесь возникают проблемы. Во-первых, сам акт дарения может быть воспринят как насилие: вспомните бесполезные подарки, за которые вы вынуждены были благодарить своих дарителей, да еще и ожидать негодования с их стороны, если вы этими подарками не пользуетесь. Во-вторых, идея ненасильственного диалога, где каждый актор диалога абсолютно равен другому актору, вклад каждого тождественен вкладу каждого, словно они взяты из некоей либеральной палаты мер и весов, кажется утопией — см. многочисленные примеры исследовательской лаборатории «жизнь насекомых». В-третьих, такой диалог имеет риск обратиться в топтание на месте, когда люди будут говорить, говорить, говорить, передаривать друг другу один и тот же подарок, никому по сути не нужный, и никто не возьмет на себя смелость поставить точку (ибо и это — форма насилия) и принять необходимое решение — выбросить подарок к чертовой матери. Именно из этого опасения рождается децизионизм Шмитта."

Капитализм, в лице крупного бизнеса, в лице корпораций, в принципе не может не ориентироваться на максимальное широкую аудиторию потенциальных клиентов, именно количественный критерий является ключевым на корпоративном рынке. В это же время идеология «меньшинств» фактически представлена количественным минимумом населения. Поскольку эта идеология почти полностью захватила сегодня концептуальное пространство смыслов в обществе, явив подлинный «либерализм» во всей его красе, как киношного демона мозгоеда, вызванного их ада повторением мантр из какой-то сатанинской книги, найденной на захламлённом чердаке ума, создаётся впечатление, что и количественный перевес находится на стороне сексуальных фриков, извращенцев и малолетних дебилов, замученных десятилетиями невыносимой кредитной способности бытия, за пазухой у империии, живущей в долг без отдачи.
Тут и начинается анекдот. Некоторые крупные бизнесы, то ли по недосмотру, то ли ещё как, попробовали продвинуть узкоактуальную упадочную «повесточку» в свой маркетинг и сразу же нарвались на бойкот своих товаров + миллиардные убытки, поскольку их реальная количественная аудитория в гробу видала всю эту господню срань. Да, какие-нибудь простые американские мужики может и готовы были с матюгами терпеть гей-парады, где-то на соседней улице, пока им самим не мешают пить их пиво после работы, но когда вы въезжаете с радужным флагом и трансвеститами на эту их банку пива — это уже перебор. Если вы предлагаете подросткам не только одежду с лгбт и сатанинской тематикой, но ещё и одежду физически деформирующую их половые признаки — это ещё больший перебор для большинства нормальных мамаш, которые этих недорослей и рожают и растят и расплачиваются потом за всех тараканов, внушаемых обществом.
BudLigh потерял уже больше 15 млрд., Target больше 12, но анекдот ещё только разгорается. Жалкие попытки корпораций жанре «что ж ты, фраер, сдал назад», их надежды вернутся в уютное лоно массового покупателя, сразу же натолкнулись на встречное сопротивление «меньшинств». ЛГБТК-активисты предупреждают корпоративную Америку: «Вы должны быть нашим союзником», и не только не отступать от верной дороги к гордому банкротству, но и наказать тех, кто уступает перед лицом общественного давления.
Если это не смешно, то я вообще ничего не понимаю в юморе гармонии мира.
|
</> |