В холодном эсбане


Странная нынче зима. Вроде, и не особо холодно, но до жути сыро и зябко, и небо постоянно затянуто пухлыми коричневыми тучами. Здесь даже солнца не видно, как поёт Баста. Наверное, он однажды зимовал в Берлине, а после написал свой бессмертный хит. Шучу, конечно: только Басты нам тут не хватало, всякие уже бывали... Недаром многие из местных в это время года сваливают из города за бугар - туда, где ярко и тепло. Многи, но не все. Мы остаёмся, потому что должны каждое утро садиться в машину, автобус, трамвай или эсбан и ехать к месту, где можно заколотить звонкую монету. Такая разновидность наркотической зависимости, ведь без монеты никуда.
Одно спасение от дискомфорта слякотной улицы - как можно быстрее нырнуть в искусственное тепло транспортного средства. В моём случае это эсбан. Только тут получается хоть немного расслабиться и вновь обрести чувства, растерянные по птути от дома к станции. В этот раз не повезло. Надпись на синем листочке, прилепленном к поцарапанному стеклу двери, гласила: "Вагон не отапливается". Чёрт бы вас всех побрал! Времени переходить в другой не было. Пришлось упасть на свободное место и попытаться согреться, поплотнее укутавшись в куртку.
Прибитый похмельем алкаш единолично занимал четыре сиденья, потому что кислое амбре не позволяло никому из стоящих рядом подсесть к человеку. Кутался в засаленную коричневую куртку, пряча в нее неухоженную бороду, пытался засунуть под сиденье обутые в дряхлые ботинки ступни, которые всё время цеплялись за пустую бутылку из-под мятного ликёра, она с раздражающим звуком каталась по полу в такт движению поезда. Пьянице было хреново: ещё бы бутылочку для полного счастья и - забыться. Когда эсбан остановился на Лихтенберге, он вышел, покачиваясь, но остановился вдруг на платформе, не понимая ничего, а потом зашагал прочь.
Зашло странное трио с большой каляской. Ей рулила тощая девушка в туго сидящих на ногах джинсах, модных кроссах сюрреальной формы и сером хиджабе. Она оказалась русской. Её мужем и отцом ребёнка был высокий парень-казах, тоже одетый по последней моде. С ними третий или четвёртый, если уж быть максимально точным, - маленький турок в джинсовке и бейсболке с банкой алкогольного коктейля в руке, из которой он прихлёбывал, одновременно болтая на ломаном немецком. Казах с девушкой внимательно слушали его, но переговаривались на русском. Не уверен, что турок понимал их. Они проехали одну остановку и на выходе из вагона столкнулись с двумя амбалами-строителями. Турок аж отскочил испуганно от великанов в грязных спецовках. Строители заржали. "Видел, как он пересрался?" Русские парни с суровыми лицами гопников. Уселись друг напротив друга и уткнулись в телефоны.
Целых два сиденья занимал молчаливый жлоб в коричневой спецовке - одно грел своим жирным задом, на другом лежал его рюкзак. Лицо у мужика было очень уж непроницаемое от слова "совсем". И на лбу написано: "Пошли вы все на..." Такие мудаки меня всегда раздражали - видят, что люди стоят рядом и хотят присесть на свободное место, но сумку свою ни за что не уберут с него, пока не тыкнешь в неё пальцем, ещё и рожу омерзительно скривят, будто одолжение делают... Но этого урода этим утром никто не трогал. Свободных мест в столь ранний час было предостаточно.
В конце концов мне надоело пялиться на людей. И я уткнулся в свой Kindle. Происходящее в книге меня интересовало больше, чем вдумчивое созерцание ещё не совсем проснувшихся лиц, хоть это и был напряжный "Железный поток" Серафимовича с натуральными ужасами гражданской войны, ламповая книжка из моего школьного детства: тогда не зашла, сейчас взорвала мой мозг натуралистичностью и эпическим стилем написанного. А эсбан мчался дальше сквозь холод в муках рождавшегося февральского утра. За окном мелькали огни уличных фонарей, проблески автомобильных фар и свет в окнах уже неспящих. Поезд летел навстречу новому дню.