В февральском небе

oh_rid — 24.12.2022 осторожно, обсценная лексика



Николай Петрович Куренков был большого жизненного опыта человек и делился им чрезвычайно охотно. Чаще всего это происходило тогда, когда он выпивал сверх меры, той, где человек уже прошел стадию сентиментальности, стойко превозмог скотское желание лечь спать и отправился дальше к вершинам духа.
- Я, братцы, ужасно люблю всяких стерв, блядей и сук, - откровенничал он в такие моменты. – С ними все просто и понятно, всегда знаешь, чего ожидать. Предадут, и по миру пустят, коли сам будешь дурак.
Иное дело порядочные женщины - с ними сам чорт не сладит. Сегодня она колотит себя пяткой в грудь, чахнет смертельно от малейшего в ней сомнения, а завтра, без видимых причин, отчубучит такое, что ни одной бляди и суке в голову не придет. И когда спросишь у нее, - что же ты натворила? Зачем? - лишь вздохнет в ответ тяжко, напустит на себя лик божьей матери, и прорыдает, - а что же ты хотел, Коленька, от любви все, от нее, родной.
- И даже в морду ей не дашь, как ей, порядочной, дать? – возмущался Николай Петрович и обычно больше ничего уже не говорил, разве что - громко храпел.
Очень на него за это все обижались, потому что, тоже хотели рассказать что-нибудь эдакое умное и интересное, а куда там: из-за его храпа ничего не слышно. Только и оставалось всем петь про чорного ворона, да так, чтоб стаканы дребезжали и штукатурка сыпалась со стен.

Однажды, после очередного подпития, проснулся он, а дома – чу, пахнет борщом. Вышел он на кухню, там ходит какая-то в халатике, - проснулись, - улыбается. А вот нате вам тарелочку борща и стопочка. Пейте – поправляйтесь.
- А вы, собственно, кто? – тяпнув стопку, спросил Николай Петрович. – И, зачем?
- Я, - говорит она,- Надя. Очень мне ваши речи вчера понравились, потому пошла с вами. Ну, вернее, как пошла – я вас домой и принесла. И если вы не против, то давайте вместе жить.
Николай Петрович засомневался, конечно, и начал ее досматривать на предмет соответствия своим убеждениям. Такая она, обычная, волосы хвостиком, косметики нет почти. Тихая очень с виду, домашняя совсем. Смущается
- Ну, верно - блядь, - решил он. – Высшей пробы, тихие – они всегда такие. Да и сука, наверняка: глаза выдают, плещется там нечто такое, стылое, будто ясное утреннее небо в феврале.
- Я решительно возражений не имею, - ответил он. – Почему бы и нет. Только, учтите: на мякине меня не проведешь, я все эти фокусы ваши знаю назубок. И не пытайтесь даже.

Стали жить вместе, а что - удобно. Он вернется домой с работы, а Надя уже там, прибирается или есть готовит.- Я, говорит, пораньше сегодня со службы отпросилась, чтобы вот… А то вы уставший поди. Кушайте. И, извольте почивать.
Ну и по выходным там, выпьет Николай Петрович бутылку другую, да давай рассказывать про всякое, а она подопрет рукой голову, кивает, - да-да, все правильно, все так. Закусывайте только, Христом богом молю.

Месяц прошел, другой, Николай Петрович уже сомневаться в ней начал: ты, говорит, Надя, как-то странно себя ведешь. Слишком уж хорошо все: видать подлость какую затеяла, такую, что не вывезти ни в жизнь?
- А, - смеется она. – Да это просто месяц у меня такой был. Подустала гулять, скоро снова начну.
И не обманула: вечер пятницы, ночь, пришла только под утро. Губы искусаны, колготки в затяжках, а пьяная какая – любо дорого смотреть.
- Ты где была?! – спросил Николай Петрович. Нет, я тебя спрашиваю – ты где была?!
- Знамо дело, где, - мычит она, не смотря в глаза. – У подруги. Посидели, выпили по бокалу вина. И батарейка села в телефоне. И такси потом сломалось. Опять же – метро закрыли, а мосты – развели.

- Вот ведь, блядь, - успокоился Николай Петрович. Раздел, волосы подержал, пока тошнило ее в туалете, спать уложил. В морду, конечно, сунул пару раз, но так, для порядка больше. Не со зла.
Так и пошло, раз- два в месяц, обязательно припрется под утро и давай врать, что была у подруги или у мамы. И улыбается так, что сразу все ясно.

Как-то, однажды, напился Николай Петрович на работе, - дай, думает, поеду домой на такси. Поймал ржавую серую волгу с усатым грузином за рулем, сел, поехал.
- Что, - говорит, подмигивая грузину. – Работа слышал у вас хороша? Зашибаете прилично, и пассажирок оприходовать всегда можно?
- Да какой там, - яростно сыпля пеплом от папиросы, отвечает тот. – Бабы пошли жуть. По пятнице вез одну, в твой дом как раз, пьяная – в дым. Я к ней, а она – нет, нет. Я Колю люблю. И в лесу останавливался, будто сломался, и то, и это – все напрасно. До утра провозился зря.
- Это что же такое получается? – трезвея от дурных предчувствий, подумал Николай Петрович. Это же чорт знает что такое получается?
- Ну-ка,- сказал, давай, маршрут меняется. Вертай на улицу Ленинского Комсомола, дом восемнадцать. Сейчас, разбираться будем.

Приехали, он бегом, по склизкой от грязи лестнице, в темноту подъезда, к ее подруге. – Признавайся, - кричит, колотя в дверь. – Была Надя у тебя или не была?
- Ты бы, дядя, лучше бы домой вовремя приходил.- осек его вышедший из квартиры мужик, - или ключи бабе своей дал. – Стыдоба– придет твоя Надя, - можно я у вас посижу, Коленьки дома нет, придет поздно, а я без ключей.

Николай Петрович скорей обратно в такси, домой, а там она. Кинулась в ноги: прости, говорит, Коленька, все я врала тебе, потому что полюбила. Бей меня дуру, хоть до смерти забей.
Не стал бить, уселся на табурете на кухне, сгорбился, схватился руками за голову.
- Надя, говорит, Надя. Что же ты наделала? Ладно, бог тебе судья, собирайся, духу твоего чтоб тут больше ни было. Не могу я так, жить с человеком от которого ожидать нужно непонятно чего.

Так и сидел на кухне, слушая, - вот хлопнула скрипучая дверь, вот застучали гулко каблуки, по ступенькам, по асфальту, и затихли где-то в стылом февральском небе.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив