В двух шагах от шоколадного дерева

Зато теперь, почти под каждым постом про тюленячьи дела, кто-нибудь обязательно на полном серьёзе спросит, не мучает ли тюленей жажда после селёдки. Ведь всегда же после селёдки хочется пить. Интересно, как менялась моя реакция на этот вопрос в течение шести лет: cперва, конечно, веселило; потом был период, когда раздражало; потом - период, когда злилась почти до неба. А теперь вот думаю с восхищением: какая прекрасная картина мира. Какое манящее зазеркалье. Это ведь там (ну а где ещё) можно позвать мышек, и они переберут гречневую крупу. Позвать птичек и перелететь с ними через океан. В котором плавает селёдка, самостоятельно подразделяясь на сорта - тихоокеанская в горчичном соусе и пряного посола, балтийская острая, олюторская холодного копчения, голландская бакфиш (сразу, от рождения, без головы и кишечника), а на самых фиолетовых глубинах, неподвластная зову потребительских корзин - нежная малосольная иваси.
Там, в прекрасном зазеркалье, все постели из розовых лепестков.
Там охотнику не нужна смерть опоссума.
Там неядовитая амброзия подаётся на завтрак вместе с нектаром.
Там акриды красиво завернуты в тончайший шелест папиросной бумаги, являясь плодами тропических дерев.
Там хорошо.
И только тюленей нестерпимо, неистребимо, постоянно и томительно давит ужасный сушняк.
Потому что нет в мире совершенства.
|
</> |