Ушедшие во тьму

werewolf0001 — 03.04.2019
07 апреля 1980 года
Киевское воеводство, Киев
Печерские холмы

Киев, столица незалежной и демократической украинской республики – имел весьма своеобразную систему власти.
Во главе государства – был пан Президент, который избирался не всенародным голосованием - а Радой, с последующим утверждением Сеймом. Уже сам этот факт делал страну как бы… не совсем демократичной, так как в Сейме было правило, взятое из соседней Польши – всего одна пятая депутатов может забаллотировать рассмотрение любого вопроса. Это давало Польше постоянное право вето на все решения украинской власти и тем более на избрание президента – так как весь Запад страны был заселен поляками, а Лемберг – или Львов, как его называли сами поляки – и вовсе был оплотом польских «соколят», «орлят» и прочей неприятной публики, которая так и норовит что-нибудь затеять, не погром так демонстрацию.
Если у нас была однопалатная Дума, то у них – двухпалатный парламент, скопированный у британцев с дополнениями. Нижняя палата называлась Радой, в нее избирали по общему избирательному закону, а вот верхняя Палата называлась Высоким сеймом и в нее депутатов избирали земельные сеймы (сеймики – их так называли официально). То есть каждый сейм на местах командировал своих депутатов в Киев защищать местные интересы. Учитывая то, что в местных сеймиках было засилье польского и еврейского элемента – Высокий сейм всегда был на страже Польши и ее интересов. Русских в нем почти не было.
На сегодняшний день – паном президентом Украины был доктор Петро Ткаченко, который устраивал, в общем-то, всех. Украинец – но из Львова, жена еврейского происхождения. По образованию юрист – международник, образование получал опять-таки во Львове. Сильно пьет, так что проблем особых никому не доставит. Он порой даже появлялся на публике в непотребном виде…
Сегодня пан президент проснулся как всегда в своем поместье под Киевом в поселке со странным названием Конча-Заспа. Как всегда с тяжелым похмельем…
Голова просто раскалывалась…
Пить он начал… давно в общем он попивал – но сейчас он становился запойным, законченным алкоголиком. Тому была причина. Он не хотел принимать реальность… которую вынужден был принимать как президент страны. Поделиться было не с кем – никому нельзя было доверять. Единственным выходом, рано как и единственным другом – была бутылка.
В Украинской республике, существовавшей уже несколько десятков лет – были все атрибуты государства, которые полагались быть. Армия. Полиция. Система власти. Граница. Парламент… хотя лучше бы его не было. Флаг, герб, гимн. Но чего-то все время не хватало, что-то не позволяло этой немаленькой стране – почувствовать себя страной. Только став президентом, он понял, чего именно не хватало – не хватало страны.
Балто-черноморская федерация – была создана по итогам Великой войны решением Гарантов – то есть великих держав, гарантирующих силой своих армий, флотов и финансовых систем нерушимость миропорядка, созданного по итогам этой войны. Она была создана из наиболее промышленно развитой части рухнувшей Российской Империи как вечный ей противовес. Как вечный враг. Возглавляли БЧФ всегда поляки, имевшие долгий и «славный» опыт государственности, а так же люто ненавидящие Россию и русских. И немцев они тоже ненавидели – идеальное сочетание. Но так как опыт польского восстания 1863 года показал, что на «Крессах всходних» большинство отнюдь не мечтает идти под польскую руку – БЧФ была создана как федерация, а фактически – как конфедерация стран с тем, чтобы каждая из этих стран была юридически самостоятельна. Так Гаранты предупреждали очевидный ход России, которым она не раз побеждала Польшу – спровоцировать восстание православных против польских католических панов и в нужный момент – бросить на Киев войска. Так Гаранты предупреждали и Польшу – с ее маниакальным католичеством она плохо годилась на то, чтобы стать объединяющим центром всей Восточной Европы.
Но когда была Великая война? Никто уже и не помнит ту кровь, которую пролили тогда Державы. Многое с тех пор изменилось. Очень многое.
Все понимали, что трансатлантическое единство, которое обеспечивалось исключительно усилиями переизбранного в 1912 году на пост президента США Теодора Рузвельта – явление исключительное и недолговечное. С уходом Рузвельта – Америка стала все больше отдаляться от европейского континента – а сейчас ее отношение к европейскому концерту Держав было глубоко враждебным. Враждебность эта не показывалась наружу – но США вкладывали огромные деньги в своего троянского коня на европейском континенте – в Россию. Россия была не то чтобы поражена в правах по итогам Великой войны, как Германия – но в Европе она была явным изгоем и против Концерта в Лиге наций – сделать ничего не могла. Как и США кстати. Но благодаря американским капиталам – Россия уже превратилась в то, чем она всегда и являлась – в милитаристского монстра, угрозу всей европейской цивилизации.
Это не устраивало в Европе почти никого. Болгария жаждала реванша… как всегда озлоблены были сербы и… пожалуй, что и – всё. Все остальные… а что все остальные? Все было как всегда – боялись и ненавидели, а что делать? Что можно сделать со страной, которая и в мирное время держит под ружьем полтора миллиона солдат? Тот большевистский мятеж, который как многие считали спас половину Европы от вторжения русской орды – был эпизодом, русские вряд ли допустят повторения. И тогда…
Украина – была первой на пути русских. И что еще хуже – в восточных регионах большинство встретило бы русские танки цветами. То, что до Днепра, его левый берег – это Россия и есть, это давно освоенная Россией территория, на которой живут русские и православные люди. Отобранная у России в минуту ее слабости Польшей – она была включена в состав «вильной Украины», но мало кто понял, что на самом деле это было. Это не милость Польши. Включая эти земли в состав Украины, Польша тем самым намертво привязывала Украину к себе самой. Подумать только, ведь в 1919 и 1920 годах во Львове были бои украинских и польских повстанцах – Львов вообще повторил судьбу Салоник, которые могли бы стать и греческими и болгарскими и македонскими – в зависимости от того чья армия подойдет первой. А теперь – гляди-ка! В городе, где поляков раньше ненавидели- теперь на каждом доме польские флажки висят, а фанаты местной футбольной команды Сокол – не «Ожел Бялый», заметьте – во время матчей разворачивают на трибунах польское бело-красное полотнище. Куда уж дальше…
И – окатоличились все, раньше католицизм насаждала Австро-Венгрия, причем насильно, львовские обыватели были в основном христианами и униатами, теперь же – в польский костел вперед самих панов бегут. До чего дожились, панове…
В целом, он, пан президент Украины Петро Львович Ткаченко – не был таким уж плохим человеком. И уж точно он не хотел войны. Избранный после одиозного Барановского, который день неподлеглости Польши праздновал, на относительно честных выборах, имеющий приличный опыт в торговле – Ткаченко как мог, старался «сшить» страну, учесть интересы всех – и уж точно он не хотел толкнуть Украину первой под гусеницы русских танков. Ляхам трэба перемога – нехай воны и воюют. Однако, возглавляя страну – объект, а не субъект исторического процесса – он с каждым днем своего президентства с ужасом убеждался, что он мало что может сделать. Две половинки Европы, как два магнита с разными полюсами – неудержимо стремились слиться в смертельном единстве войны – и судьба тех, кто окажется между ними волновала их в последнюю очередь.
Сейчас Ткаченко видел сон. Он видел этот сон не раз и не два… первый раз после того, как маршал Михновский на закрытом показе в Киеве продемонстрировал снятый польским генеральным штабом фильм про ядерное оружие. Ткаченко видел, как он стоит на лужайке, напротив входа в свой особняк… еще тот, старый купеческий – и с остервенением роет землю. Он вонзает лопату в землю, стараясь захватить как можно больше, выхватывает и бросает… выхватывает и бросает.
В голове мысли – зачем я копаю? Зачем это нужно? Постепенно он понимает, что копает могилу. Но кто умер?
Марина?
Это слово ужасом отдается в его груди… какой-то жаркой волной, он сразу становится каким-то слабым, но продолжает через силу копать. Марина не может умереть! Марина это все что у него есть, он прожил с ней тридцать лет, она единственная кто любил его таким, какой он есть… она нянчилась с ним, когда он болел, выводила его из запоев. Кроме нее – он никому не был нужен… как могло случиться так, что Марины…
Но он копает и копает… и мысли в голове… страшные мысли.
А потом он видит, как Марина выходит из дома… такая же молодая, как тогда, когда он ее в первый раз увидел. В том же платье. Около небоскреба Гинзбурга – он ее увидел первый раз, она выходила из магазина кошерной еды. В таком платье, что удивительно, как ее не побили соблюдающие евреи…
Он бросает лопату и говорит – ты жива? Слава Иисусу! Она ничего не отвечает, только улыбается…
Он делает шаг к ней, потом еще один шаг, а потом… вспышка, и где-то там… на том берегу Киевского моря – начинает медленно вставать ядерный гриб… и вот тут он понимает, что это могила – для него самого…
И тут он проснулся…
Ужас отступил… оставив место непониманию. Тяжело бухало сердце…
Где он?
Он в спальне. В загородной резиденции в Конча-Заспе. Никакого ядерного взрыва нет, все хорошо.
Все хорошо…
Он был в своей кровати, на втором этаже. Он протянул руку… вспомнил – Марины нет, она уехала к родителям в Одессу. На прикроватном столике – бесшумно шли электронные часы, светящиеся трубочки показывали четыре часа ночи…
Ф-ф-ф-у…
Детей тоже нет. Они учатся – кто в Париже, кто в Варшаве. Он один в этом огромном доме – не считая охраны конечно.
Президент встал. Тут же – бесшумно открылась дверь, заглянул один из личников – кто-то постоянно был рядом. Президент уже научился их не замечать – хотя поначалу было трудновато…
- В туалет иду… - буркнул он, проходя мимо бесшумной тени на стуле у дверей своей спальни…

Обратно в спальню он не пошел. Прошел на кухню, включил комфорку, поставил турку…
- Пан президент… - личник возник за спиной
- Отстань. Одну чашку
Кофе ему было нельзя. Запретил врач. Но после того что он увидел этой ночью – какая к бесу разница?
Он смотрел на живой, синий цветок, бьющийся в комфорке… российский газ. У нас своего уже нету. Не хватает.
Вдруг вспомнилась Москва. Самый американский город после Одессы и Владивостока. Шестьдесят седьмой, он тогда еще не был президентом. Его и Марину пригласил в Москву Еврейский деловой клуб. Отмечали пятидесятилетие Освобождения*.
Еврейский купеческий клуб в Москве располагался в зданиях старинного Глебовского подворья, на месте старого замызганного двора, на котором во времена черты оседлости позволяли останавливаться евреям – стояли выстроенные по американской моде небоскребы. Их было семь по числу подсвечников Меноры. Еврейский ресторан, где отмечали, располагался на верхних, восемьдесят первом и восемьдесят втором этажах первого здания. Наверху, рядом с облаками – совсем не было слышно поездов метро, стук которых преследовал человека в Москве повсюду** – только истинные москвичи уже свыклись. Среди евреев Москвы – было много кто с Одессы, многие даже знали Марину через ее отца, известного на всю Одессу доктора, владельца крупной клиники. Танцевали, пели семь-сорок…
Выпили немного, как водится – и русская на столах была и украинская горилка, и польская – картофельная водка, настоянная на золоте. Вот тогда то, Ефрем Иосифович Франк, некогда сын нищего сапожника, у которого был станок на углу Таганки, а теперь купец первой гильдии, коммерции советник, гласный Московской городской думы, меценат и ценитель искусства - и сказал ему, густо обдав водочным духом: Петя, вот с виду ты умный, а на деле такой прости меня, шлемазл. Чего ты забыл в этом своем Киеве, там тебе все равно ходу не дадут. И гешефта ты там иметь не будешь, ни один лох в Киев вкладывать не будет. Петро тогда спросил – а почему, Ефрем Иосифович. А Ефрем Иосифович засмеялся, и дыша перегаром от некошерной водки доверительно пояснил – кто же будет вкладывать в Украину, если ее Россия скоро к рукам приберет? И это знает даже последний поц с местечка?
Он тогда сказал – да как так, никто не позволит. Есть же гаранты, есть Лига Наций в конце то концов. А Франк еще сильнее засмеялся и сказал – где та Польша будет, им бы самим целыми остаться. У русских Киев силой отняли. А Россия всегда приходит за своим. И через сто лет – обязательно придет…
А потом подошел Давид Яковлевич Борман… они тогда не были знакомы, его представили – зять доктора Гольдштейна из Одессы. И Борман глянул на него так, что Петро Львович сразу понял – правда. Все – правда…
Осознание всего этого – висело над Украиной подобно грозовой туче, которая никак не могла разродиться освежающим дождем…
Положа руку на сердце – или как говорили представители богоизбранного народа «на сэрцэ» - они действительно прорвались к независимости тогда чудом. Громадная Империя, начало которой перед войной было на Висле, а конец на Тихом океане – переживало второй период Смуты в своей истории, временную, но страшную слабость. Народ – поднялся да стал биться за свою правду до смерти… до своей, до чужой – до какой хочешь. И им – чудом удалось прорваться, воспользоваться слабостью России, разбродом среди союзников… тем что Франция готова была на что угодно лишь бы усилить своего польского сателлита, связь с которым сохранялась еще со времен Наполеона. Вот тогда и создалась такая ситуация… не только вмешательством французов, но и попустительством англичан. Их премьер Ллойд-Джордж сказал: если удастся оторвать от России Варшаву, Киев и Вильно – то все остальное может убираться к черту и вариться в своем собственном соку. Только ма-аленькую ошибку допустили. Крохотную совсем. Не удовлетворили американцев. Вот они и взламывают теперь европейский порядок. Таран – Россия. А брама, или по-русски дверь – Украина.
С чего какой-то идиот решил, что порядок Лиги наций – навсегда?
Кофе сварился…
Он снял его с плиты автоматически, когда жижа вот-вот готова была выплеснуться на плиту. В Киеве всегда был хороший кофе. И это было одно из немногого, что есть в нем хорошего…
Можно было бы и прожить… пропетлять, пролавировать. Пообещать тем одно, этим другое да так и прожить.
Да только не получается так больше. И та и другая сторона вопрос ставят ребром или – или. Еще один признак приближающейся войны…
Президент Украины отхлебнул немилосердно горячий черный кофе – и сразу почувствовал, как предупредительно заныла левая рука. Не к добру… ох не к добру…

* В 1917 году Временное правительство издало распоряжение об отмене всех ограничений, касающихся евреев, в том числе и об отмене черты оседлости. В дальнейшем после гражданской войны – несмотря на массовые протесты свобода евреям была сохранена, как одно из условий, при которых США соглашались помогать Российской республике (напомню, что в 1912 году США впервые наложили на Россию санкции за нарушение прав евреев, в этом мире в 1921 году они были отменены). В дальнейшем – противостояние русских и евреев сохранилось, напоминая скорее противостояние негров и белых в США. Тем не менее, российские еврейские общины активно пользовались своими правами, и несмотря на свою относительную немногочисленность – владели половиной недвижимости и бизнеса в России. Это противостояние шло на пользу России, поскольку где русский купец строил доходный дом – так рядом покупал участок еврей и строил на американские деньги как минимум два
** Проект метро в Москве был готов к 1914 году, первая линия должна была открыться в 1920. Метро предполагалось надземным, американского типа.
*** У поляков Комендант один – маршал Юзеф Пилсудский, он же первый и единственный в польской истории «Начальник государства».
**** Гибель Польши после массированного шведского вторжения

07 апреля 1980 года
Польское государство, Вильно
Улица Гданьска

Севернее Киева – в это же время просыпался другой необычный город, величие прошлого которого – никак не соответствовало его теперешнему положению.
Вильно, европейский Иерусалим, перекресток миров, город, занятый Польшей внаглую, вопреки мандату Лиги наций – сказали, что генерал который сделал это вышел из подчинения командования. Вышел то вышел. А только город не отдали…
Группа студентов – собралась на явочной квартире на Шептусского. Немного – семь человек, те, кто знает друг друга давно, и кому можно доверять. В этом городе мало кому можно было доверять – свирепствовала дифензива и политическая полиция. Но с проникновением в еврейскую среду у них были сложности – поляки никак не могли преодолеть свою природную брезгливость к евреям и начать принимать их в полицию. А не евреям – в еврейских кварталах не доверяли, и говорить бы с ними не стали.
Главным среди этой боевой группы – боевки – был Максим Марков. Выпускник Политеха – он сочетал в себе знание техники (диплом инженера), организаторские способности и смертельную ненависть к полякам.
Почему евреи ненавидели поляков? А сами как думаете? Пока тут была русская власть, ненавидели русских. А как пришли поляки – поняли, что зря ненавидели. Как сказал один из самых известных политзаключенных тюрьмы на Лукишках Менахем Бегин*, которому за свою жизнь довелось посидеть и в русской тюрьме, и в литовской, и в польской – только попав в польскую политическую тюрьму, я в полной мере понял, что такое ненависть...
Все-таки русские относились к сражающимся евреям просто как к еще одним бандитам. А вот у поляков к евреям счеты были кровными. Потому и избивали на Лукишках по взрослому – в кровь, в мясо...
Только вот евреи – третье, а то и четвертое поколение в терроре – были не из тех, кого можно безнаказанно угнетать.
Боевка сидела у стола, на нем вместо меноры горел небольшой фонарик на батарейках. Было тихо, только в углу бухтел транзистор на батарейках, перепаянный умельцами для того, чтобы постоянно принимать полицейскую волну. Лица собравшихся молодых людей были серьезны и молоды. Каждый из них – поклялся отдать, если потребуется жизнь за свободу и счастье своего народа.
Еврейского народа.
- Итак, товарищи - Марков имел за спиной не первую «акцию» и знал, как их проводить – давайте, пройдемся еще раз. Кто чем вооружен и кто что делает. Ёся, начни ты.
- У меня автомат с подствольным гранатометом – сказал Ёся – я стреляю после тебя в грузовик с солдатами. Пускаю гранату по кузову и стреляю очередью на весь магазин. Потом меняю магазин и стреляю в тех, кто выжил.
- Правильно. Отход?
- Отхожу вторым. В машине сажусь назад.
Вся боевка имела автоматы – еще десять лет назад это было немыслимо, но сейчас – другие времена, лихие. Автоматы у всех кроме одного были однотипные – Стоунер-15. Террористы и повстанцы всей Европы перешли на это оружие потому, что его было очень удобно носить. Выбиваешь штифт – и оружие делится на две части, легко спрятать даже под плащом. И легкое оно очень.
Сам же Максим был вооружен только недавно пришедшей с оказией Steyr AUG. Такого оружия тут еще не видали – приклада нет как такового, рукоятка управления огнем впереди магазина, оптический прицел – так что это и автомат и снайперская винтовка разом. Тот, кто привез ее объяснил, что украли прямо с завода. И ее тоже было легко разделить на две части и носить – даже легче чем автомат Стоунера, там ствол на байнонетном креплении, сдвинул, вынул – и все. Отличная штука, он в лесу стрелял
- Теперь ты Евген.
Евген был евреем наполовину – но в боевых группах на это не обращали внимания. Тут не синагога.
- У меня автомат. Я стреляю по первой полицейской машине. Первый магазин бью в крышу, потом меняю магазин и бью прицельно. Отхожу четвертым, сажусь во вторую машину вперед.
- Молодец. Теперь ты, Ави…
- У меня ручной пулемет – зачастил Ави…

Когда все доложились и ошибок больше не было, а те, что были, были быстро и благожелательно устранены – Максим обратился ко всем с последним словом.
- Товарищи – сказал он – каждый из нас знает, что происходит в тюрьме на Лукишках. Все знают, как там бьют и пытают, как забили до смерти нашего товарища Абрама. Все мы так же знаем, что наступит завтрашний день, и кого-то из нас может не будет в живых, а может случиться так что не будет в живых и всех нас. Но то что мы сделаем – будет всегда жить в памяти нашего народа, мы отомстим за Абрама и других наших товарищей, повешенных, запытанных, избитых до смерти сатрапами кровавой военщины. Мы не сможем сегодня освободить наш город, свергнуть проклятую польскую владу – но то что мы сделаем, хоть немного, но устрашит польских матерей, которые подумают, а стоит ли их сыну служить в армии или полиции. Хоть немного, но надломит преступную гордость поляков, которые властвуют над другими народами, издеваются над ними. Хотя бы несколько евреев – смогут посмотреть в глаза поляков без страха – а это много значит, товарищи, очень много. Мы знаем, что наш город и наш народ не станут свободными завтра. Но сегодня мы сделаем еще один маленький шаг к свободе…
…
- А теперь помолимся, товарищи…
Все они закрыли глаза, Максим первый произнес слова молитвы, потом ее подхватил другой сидящий за столом – и так все присоединились к произнесению слов молитвы
- Шма Исраэль Адонай Элоэйну Адонай эхад…
Слушай, Израиль: Господь – Бог наш, Господь один!
- Барух шем квод малхуто лэолам ваэд…
Благословенно славное имя царства Его во веки веков!
- Вэа-авта эт Адонай Элоэха бэхоль левавха увэхоль нафшеха, увэхоль меодэха. Вэайу адварим аэле, ашер Анохи мецавха айом аль левавэха, вэшинантам леванэха, вэдибарта бам бэшивтэха бэвейтэха увэлехтэха вадэрэх, увэшахбэха, увэкумэха, укшартам лэот аль ядэха, вэайу летотафот бейн эйнэха ухтавтам аль мезузот бейтэха увишеарэха.
Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем своим, и всей душою своей, и всем существом своим, и будут эти слова, которые я заповедал тебе сегодня, в сердце твоем, и повторяй их детям своим, и произноси их, сидя в доме своем, находясь в дороге, ложась и вставая; и повяжи их как знак на руку свою, и будут они знаками над глазами твоими, и напиши их на дверных косяках дома своего и на воротах своих…

Первым шел бронетранспортер. Высокая, угловатая машина, с пулеметной башенкой и люками. Четырехосный. Люки боевого отделения были открыты и были видны стоящие во весь рост польские жолнеры, настороженно наблюдающие за крышами.
За ним шла машина полиции – с включенной мигалкой, но без сирены – и называлась она Сирена. За ними – шли два грузовика с политзаключенными, тентованный Магирус с солдатами - и еще одна полицейская машина.
Весь этот конвой – вышел из политической тюрьмы Лукишки и медленно продвигался по Адама Михневича – к мосту и дальше – понятно, они свернут к военному аэродрому. Улица замерла в недобром ожидании, люди жались к стенам, прятались в подъезды, в кафе. Все знали, кого везут, все знали зачем – большинство повесят в Варшаве после военного суда. Взгляды людей были откровенно недобрыми.
Максим вместе со всеми ждавший своей минуты на террасе одного из зданий заметил, как нервно тискает свой автомат Ёся…
- По моему сигналу… - ровно и спокойно сказал он – только по моему сигналу…
Как только конвой поравнялся со скамейкой – под ней взорвалась оставленная кем-то сумка. Потом скажут, что в ней было граммов двести тротила – совсем немного по нынешним временам.
Это отвлекло солдат на другую сторону, и более того – механик-водитель бронетранспортера, которому облако от взрыва загородило всю видимость через триплексы – не понял, что дорога то свободна и нажал на тормоз со всей силы. Те, кто имеют опыт таких дел – тут же что есть дури давят на газ. Но у этого опыта не было
- Огня! – крикнул по-польски Максим
Первым он застрелил одного из жолнеров в БТР – прицел в рукоятке кратностью 1,5 с очень удобной прицельной маркой. Автомат неожиданно легко отдал в плечо, и он увидел в прицел, как полетела каска, а сам подстреленный поляк рухнуло внутрь БТР.
Он перевел огонь и тут же подстрелил второго пшека – а потом открыл шквальный огонь на поражение. Еще чем хороша эта винтовка – у нее нет переводчика-предохранителя, все определяется нажатием на спусковой крючок. Коротко нажал – одиночный, долго – переходит на очередь. Просто чудо, а не автомат…
Тем временем – Ёся прицелился и выстрелил по военному грузовику из подствольного гранатомета. Точно! Граната пробила брезент и рванула внутри, ничего не было видно – просто дым появился, пораненные польские солдаты повалились из кузова под кинжальный огонь пулемета Авигдора…
Водитель полицейской машины не растерялся – не жалея машину он рванул вперед, пытаясь протиснуться между бронетранспортером и стеной. Но места не хватило, совсем чуть – чуть не хватило а через несколько секунд машина с глухим хлопком вспыхнула и задымилась. С задней двери вывалился полицейский, он горел…
Водитель бронетранспортера, наконец, осознал, что происходит и бросил машину вперед, пытаясь спастись. Но единственный свой шанс он упустил – с крыши здания дальше по улице хлопнул гранатомет. Граната, оставляя за собой серый, дымный след пролетела метров пятьдесят, ткнулась в покатый лоб БТР – и он, вздрогнув всем стальным телом, остановился, чадя и разгораясь…
За минуту с небольшим – они выпустили по колонне несколько сотен пуль. В узких улицах старого Вильно, где застройка сплошная – не спастись…
Максим потому и жив был до сих пор, что он не впадал в азарт. Они сделали все, что должны были – арестованным в двух машинах поможет другая боевка. А им надо уходить…
- Все! Уходим!
Один за другим – бейтаровцы бросились на узкую винтовую лестницу, разряжая на ходу оружие. Треск огня на улице прерывался лишь хлопками одиночных – это вторая группа добивала выживших полицейских и солдат – да жадным шепотом пламени, жравшего все съедобное, до чего оно могло дотянуться.

Две машины стояли во дворе. Обе чистые, с чистыми номерами и водителями, которые были похожи на поляков и имели польские документы. В грязном колодце двора, используемого для доставки товара в магазины, витринами обращенные на Михневича – было поразительно тихо. Как будто не было ни стрельбы, ни улицы, где совсем рядом и только что – боролись за жизнь и умирали люди…
Рядом ждала девушка, невысокая, хорошо одетая, изящная. Беременная, судя по животу. Прическа как у панночек. Звали ее Циля Солдаткина.
Максим бросил свой Штайр в машину, но – остановился, подошел к девушке. Она была маленькой, как птичка, а он – высоким, как живущие восточнее русские.
- Поехали с нами. Давай же.
- Я все решила – сказала девушка, смотря на парня своими черными, агатовыми глазами. В них не было ничего, они были пронзительны и пусты как глаза пластмассовой игрушечной собаки…
- Абрам не одобрил бы это.
- Я делаю это не ради Абрама. А ради Израиля.
Максим смотрел какое-то время на Цилю – а она смотрела на него. Потом водитель фургона негодуюше засигналил, он обнял девушку и бросился к машине…

Полицейские прибыли на место не сразу. Кто-то бросил гранату в колодец, где проходили линии связи – кто-то, кто знал этот колодец. Потому то беспрецедентное нападение на военный конвой в самом городе – так долго оставалось без должного ответа, не смогли перекрыть улицы, вовремя ввести осадное положение. Сейчас нагнал полиции, но всем было ясно, что террористы ушли…
Воевода Виленского повета, замещавший так же и должность бургомистра Вильно, отставной полковник польской армии Артур Скажевский стоял посреди всего этого беспорядка, недвижимый как памятник – и только побелевшие костяшки сцепленных пальцев – намекали на то что на самом деле творилось у него в душе. Нет, это была не ярость, он давно научился обходиться без нее. Это был праведный гнев, типично британский праведный гнев, который он научился испытывать еще в Лондоне, когда жил там – отец был техническим специалистом посольства. Там же он заканчивал и военную академию – не в Сен-Сире, как большинство польских офицеров, а в жарком Дехрадуне**…
Именно в Дехрадуне его научили тому, что потом сильно ему пригодилось в кресах. Есть цивилизованные люди, а есть – не очень. Они, поляки – цивилизованные люди, часть европейского Большого концерта. А вот русские – расово неполноценные, как и индусы. И только нерасторопность немцев – не позволила им сделать Россию такой же своей послушной колонией, какой Англия сделала Индию. И малороссы – тоже расово неполноценные. И жиды.
И никаких иллюзий тут быть не должно. В Британской Индии вообще до недавнего времени – британец в армии сразу получал звание майора – а индус не мог стать больше чем капитаном. Теперь все немного по-другому, формально это упразднили – но оставили нюанс. Британским офицерам – патенты подписывает Королева, потому то они так и называются – королевские офицеры. А вот индусам – патенты на офицерские звания может подписать только вице-король Индии, потому они – вице-королевские офицеры. И все прекрасно понимают, что хотя индус теперь может быть и полковником, а скоро, наверное, кого-то произведут и в генералы – но все равно все понимают, кто главный.
А вот эти – не понимают. Зверье… варвары… скоты.
Кнутом и пулей… виселицей и погромом – можно было заставить их подчиниться – если бы не Россия. В России они скрываются, там проходят обучение, из России идут деньги, оружие. Пока Россия есть – Польше не быть. И если оставить хотя бы одного волка – овцам покоя не видать…
- Вельможный пан бургомистр…
У полицейского начальника тряслись брыли когда он докладывал… отставной полковник старался не смотреть…
- Стреляли с трех точек. Вон там, на террасе, потом с крыши того дома …
- Которого дома?
- Там кошечка…
- Кошечка?
- Ну, да. На крыше.
Лицо полковника исказилось гневом
- Ты хоть одного поймал?
- Пан полковник…
- Ну?
- Никак нет.
- Пшел…
Да… забыли времена санации, забыли.
Мрази….
И вот – обгорелые шины, кровь на мостовой…
Твари…
Если бы они были смелыми – вышли бы в открытую. Несколько польских рот – разгонят любое количество этих жирных торговцев, среди которых нет воинов, а есть только обманщики и ростовщики…
Но они так… в спину.
Санация…
- Телефон
У воеводы – у одного из немногих был возимый телефон спецсвязи, его аппаратура занимала полбагажника машины. Телефонную трубку передали на длинном витом шнуре. На ней же был номеронабиратель, старый, круглый – не новомодный кнопочный.
Воевода набрал номер по памяти…
- Кто?
…
- Дайте Устицкого.
…
- Уситицкий – громыхнуло в трубке
- Вацлав, ты? Да ничего хорошего. Слушай меня. Пройдись по камерам… подбери человек пятьдесят, а лучше – семьдесят. Из тех, кто сочувствует нашему делу… да, да.
…
- Я пришлю Юзефа, отдай их ему… как-как, так и отдай. Ты что, радио не слушаешь?! А, у вас нельзя… ну, бывай. Да нет, нет, я понял. Артура пришлю.
Все за свое кресло держатся. А какой был боец! Как то раз они у жидовки ребенка грудного отобрали и начали им в футбол играть…
Санация…
Он хоть тоже теперь при должности, и даже при семье, но никогда не забывает: Польша – главное. Может, потому и по утрам бегать не бросил, и пистолет до сих пор носит в кобуре – хотя какой у бургомистра пистолет?
- Но тут всем нужен…
- Простите?
Воевода понял, что сболтнул это вслух.
- Юзеф. Пойди-ка сюда…
Начальник охраны, который служил с ним еще со Львова – оказался рядом.
- Поедешь к Устицкому. Заберешь там людей. Возьми грузовик, а то и два. Все понял?
- Понял. Куда?
- К Артуру
Тезка бургомистра – возглавлял местное отделение Сокольского общества. Единственные, на кого может положиться польская власть
Воевода понизил голос
- Передай Артуру, а он пусть передаст остальным. Я буду сильно разочарован, если сегодня в больнице окажутся меньше двухсот жидов. А если кто-то подохнет – то так оно и лучше. Только сразу пусть не убивают.
- Понял.
- Иди.
Воевода посмотрел на часы. Примерно четыре часа… можно и успеть. До тюрьмы километров тридцать, потом обратно, за это время собрать актив…
Можно и успеть.
- Пан воевода, пан воевода!
Воевода, уже собиравшийся сесть в машину обернулся. Два полицейских со смущенным видом держали какую-то молодую паненку…
На сносях…
- Что тут?
- Пан воевода… мой Анджей… он жив? Ради Девы Марии скажите…
Воевода сделал знак – отпустить.
- Прошу простить, пани, кого-то увезли в госпиталь, точные списки будут к вечеру. Я распоряжусь…
Пани вдруг посмотрела на него… так что воевода отшатнулся, рука сунулась к пистолету. А ее рука – куда-то в карман платья.
Она бросилась вперед
- Шма Израэль!
Бухнул взрыв – и в небо над Лукишским рынком снова поднялись встревоженные голуби. А на месте, где только что была храбрая Циля Солдаткина – ничего не было. Только бурое облако, да гуляющий меж старинных стен гром…

* Террорист, бейтаровец. Действительно в этом мире сидел в тюрьмах самых разных государств
** Дехрадун – город в индийских Гималаях, где находилась военная академия Британской индийской армии, а так же штаб-квартира военной разведки БИА и множество британских частных военных кампаний. В этом мире не было СССР и потому индусы не смогли сбросить британское иго.

Сохранено