Унесенные веком

Этот фильм стал такой же неотъемлемой частью Прибалтики, как песни Паулса, пляжи Юрмалы и тягучий рижский бальзам.

Карьера снежной королевы

Недавно актриса Лилита Озолиня приезжала в Россию, на гастроли с рижским театром. В обычной московской булочной ее обступили покупательницы: “Здравствуйте, Марта! Как у вас дела?”






— Меня часто называют именем героини из “Долгой дороги”. Я не удивляюсь, эта роль действительно много значила. Те тяжелые пути и разлуки, которые пришлось пройти Марте, — они у каждого свои. Мой отец был военным летчиком в 30-е годы. Его сослали как врага народа. Мать следовала за ним по лагерям, и моя старшая сестра Вия умерла во время переездов.





Двадцать лет назад, сразу после премьеры, на Лилиту обрушилась всесоюзная слава. Ее, дочь репрессированного, выпустили за границу. Газеты льстили, называя “латышским солнцем”. Она и сейчас “номер один” в Латвии. Дни расписаны по секундам чуть ли не на год вперед: работа в театре, в студии ее имени, где создают имидж известным латвийским политикам и бизнесменам.

— Многое изменилось, но я знаю, что в России этот фильм до сих пор любят. А благодаря человеку, который снял “Долгую дорогу”, я пришла в кино.

“В Италии есть Феллини, в России есть Рязанов, а у нас — Алоиз Бренч”, — так говорили в Латвии про автора “Долгой дороги в дюнах”.

Алоиз Бренч. Самый известный в Советском Союзе кинорежиссер-детективщик. Единственный, кто снимал фильмы про запретную западную жизнь: “Мираж”, “Двойной капкан”, “Шах для королевы бриллиантов”.

Со стороны Лилита кажется неприступной. Настоящая северная сдержанность. Она всегда оставалась для Алоиза Бренча больше, чем просто актрисой. Он для нее — больше, чем режиссер.

— Алик виновен в судьбе моей жизни, — Лилита путает русские слова. И в этом тоже есть какая-то нездешняя прелесть. — Я училась в последнем классе, мечтала стать врачом, когда он пригласил меня в свой первый художественный фильм. “Поступить в медицинский успеешь!” — убеждал меня Алик. Он был моим близким другом. Играя Марту, я рассказывала Алику детские воспоминания, и он все время повторял: “Делай то, что чувствуешь. Ты лучше меня знаешь, как это было!”

Ты богачка, я — рыбак

В начале был сценарий. Пухлая папка с набросками то ли затянувшегося рассказа, то ли незаконченного романа...

Олег Руднев. Главный комсомольский вожак курортной Юрмалы — должность такая, что до звезд легко рукой достать. Именно он вызвал “на ковер” прославленного режиссера: “Поставьте по моему сценарию многосерийный фильм!”

Бренч прекрасно понимал, что ему дают карт-бланш. “Семнадцать мгновений весны”, “Тени исчезают в полдень” и “Вечный зов” — улицы вымирали, когда шли первые отечественные телесериалы. Но в союзных республиках подобного еще не делали.





— Если бы не Олег Руднев, фильм бы прикрыли, — утверждает Ася Бренч, вдова режиссера. — Именно он обеспечил поддержку Гостелерадио, встречал из Москвы бесконечных консультантов “в штатском” — генералов КГБ. В огромных количествах Олег глотал коньяк и кофе, пытаясь оставить в картине самые острые моменты. Ведь темы, которые там затрагивались, на тот момент казались совершенно не подлежащими обсуждению.





Люди, разделенные сословными и классовыми предрассудками, любят друг друга. Глупая ссора и разрыв. Она выходит замуж за обожающего ее негодяя. Он остается у разбитого корыта, не зная, что где-то растет сын.





И долгожданная встреча через тридцать лет, сквозь лихолетье и лишения, сквозь Балтику и Сибирь...

— Эта история могла произойти в любом месте и в любое время. Но в ней не было Латвии, этого воздуха, этого моря. Все очень условно, — продолжает свой рассказ Ася Бренч. — Руднев уехал в Москву, чтобы найти человека, который смог бы эти наброски профессионально переписать.

“В жизни мы тоже любили одну женщину”

Московского сценариста Дмитрия Василиу привезли в Ригу. Режиссер ездил с ним на взморье, на хутора. Они вместе бродили по узким улочкам Старого города.

— Я почувствовал характер этой страны, ее желание свободы, — размышляет Дмитрий Георгиевич. — Иногда мне говорят, что латыши в фильме малоэмоциональные и холодные. Артур, решив, что любимая девушка ему изменила, — дает ей пощечину и не разговаривает с ней много лет. Марта, несмотря на безумную любовь Рихарда, не отвечает взаимностью. “Наши женщины так бы не поступили!” — негодовали в письмах. Но в том-то и дело, что я писал не о русских, у которых все на виду, а о закрытых и сдержанных прибалтах.

Экранной любовью Лилиты Озолиня стал Юозас Киселюс — бедный рыбак Артур. Он правилен и несгибаем. Но жалостливые телезрительницы больше сопереживали его “моральному противнику” — киношному мужу Марты, фабриканту Рихарду. Его сыграл 29-летний литовец Ромас Романаускас.





— Мы с Юозасом-Артуром из Вильнюса, — вспоминает теперь Ромас. — Многие были против, чтобы роли в латышском фильме исполняли литовские актеры. Хотя у нас и школа, и темперамент посильнее будут. В конце концов Бренч настоял на своем. У него была сумасшедшая интуиция на подбор актеров. Он взял мои фотографии, Лилиты, Киселюса и просто прикинул, как наши лица смотрятся рядом.

Юозас и Ромас — однокашники. Учились на одном курсе театрального факультета, были друзьями.

— Скорее соперниками, — смеется Ромас. — Мы, еще студенты, влюбились в одну и ту же девушку, ухаживали за ней. Точно так же, как Артур и Рихард. Юозас был положительный, справедливый. И тут я со своим амплуа циника, не лишенного обаяния.

— Кто же победил не в кино, а в жизни?

— У реальной девушки был хороший вкус. Она стала моей первой женой.

Еще идут старинные часы

Хозяйка квартиры, говорливая Лония, зажигает рождественскую свечу, ставит ее возле портрета своего брата — режиссера Алоиза Бренча. Это традиция.

И заводить старые часы — традиция.

— Эти часы в нашей семье еще от дедушки, — объясняет Лония. — Алик любил слушать их. Их мелодия, как тоскливый крик чаек.

Снимая “Долгую дорогу”, Бренч отнес старинные часы Раймонду Паулсу и попросил его сочинить мотив, похожий на их бой.

— Моя мелодия перекликается с изумительной итальянской темой из “Крестного отца”, — вспоминает Паулс. — Я верил, что, слушая эту музыку, люди поймут боль маленькой страны, стоявшей на пути больших и сильных государств. Я был еще пацаном, когда в Ригу попеременно входили то русские, то немцы. Мы не виноваты, что не в силах сопротивляться, а лишь терпеть и молчать.

Алла Пугачева упросила маэстро подарить ей эту мелодию и сделала из нее шлягер “Я вам спою еще на бис”. Бренч посчитал, что лейтмотив фильма украли, и на долгие годы порвал отношения с композитором.

— Я завожу эти старинные часы и вспоминаю маму, — говорит Лония, сестра режиссера. — Ведь Марта из кино — это наша мама. Ее характер, ее судьба. В маму был влюблен богатый офицер, но она осталась с отцом. Пожертвовала всем ради нас с братом.

Семья Бренчей бедствовала. В войну детей — Алоиза и Лонию — отдали в батраки на хутор Витрупе.

— Страшные годы. Мы пасли скот, а хозяева нас не любили и издевались над нами, — до сих пор переживает Лония. — Одно было счастье, вечерами выходить через сосны к дюнам и вглядываться в море...

Именно сюда, в Витрупе, вернется режиссер через тридцать лет в поисках натуры для “Долгой дороги”. По всему побережью он разыщет скелеты старых лодок, восстановит их, и они снова выйдут за рыбой.

И звезды падали

К возмущению прибалтийских националистов, в фильме нет советских танков, входивших в Ригу в 40-м году. Это осталось за кадром. Лишь веселые советские песни слышит по латышскому радио Марта, прижимая к груди в далекой Германии маленького Эдгара.

В упрек Бренчу ставили и еще один эпизод. О том, как уничтожали гитлеровцы зажиточных рижских евреев. Нередко их сдавали сами латыши, чтобы занять красивые дома.

“Теперь война, и в Риге много пустых квартир. Располагайтесь, Марта. Хозяева сюда больше не вернутся...” На ковре валяется плюшевый мишка, на стене — фотография темноволосой девочки.

— На снимке Шарлотта, детская любовь Бренча. Он где-то отыскал ее старую карточку! — вспоминает Ирина Черевичник, редактор. — Они жили в Риге в одном дворе. Когда немцы пришли за евреями, Шарлотту выдал сосед. Она даже не плакала, только смотрела в глаза Алику, который стоял неподалеку. Девочке нашили на грудь желтую звезду и увели в газовую камеру. Всю свою жизнь Алик сожалел о том, что не смог ее спасти.

— Эту киноленту в Латвии до сих пор обвиняют в том, что в ней продемонстрирован советский подход к нашей истории. Люди не представляют, как сложно было в те годы показать хоть какой-то краешек правды, — говорит Тамара Лоренц, вдова Виктора Лоренца, главного консультанта картины.

Сценарист Виктор Лоренц был лучшим “фашистом” советского кинематографа. С лицом истинного арийца, надев на глаз черную повязку, он расстреливал комиссаров в “Судьбе человека” Сергея Бондарчука.

— Отец Виктора — профессиональный политик. Находился в оппозиции ко всем режимам и из-за этого пересидел во всех тюрьмах, — усмехается Тамара Лоренц. — Нас как близких родственников вызывали в “Угловой дом” — рижский КГБ. Виктору легко было консультировать “Долгую дорогу” — о репрессиях и ссылках он знал не понаслышке.

Сверчок за печкой

Сибирь, куда сослали “добрые земляки” Марту, обвинив ее из-за брака с Рихардом в связях с фашистами, снимали в Карелии. В глухой деревушке посреди непроходимой чащи, лютой зимой. Километрах в ста вокруг ни души — ни телевизоров, ни магазинов, ни гостиниц. Деревенские сами пекли хлеб, доили коров — тем и держались.

Наши русские актеры к подобным приключениям давно привыкли, но для цивилизованных латышей наступил конец света. Как это — удобства во дворе!

— Каждый день съемочная группа поднималась затемно и часа три тряслась на автобусике из Петрозаводска до места съемок, — вспоминает Иван Рыжов — дед Митяй, приютивший ссыльную Марту. — Мне моя роль нравилась — очень она достоверная. Сначала старик не любит приезжую, считает ее врагом, но потом понимает, что Марта — хорошая женщина, и начинает заботиться о ней как о родной.





У Лилиты-Марты в Риге осталась крошечная дочка Лилиана, поэтому она искренне привязалась к мальчонке, который играл ее сына. Четырехлетний латыш ни слова не знал по-русски.

— И вдруг однажды пацаненок исчезает. Кругом непроходимые леса, где его найдешь? Как объясняться потом с родителями? — восклицает Иван Рыжов. — Оказывается, деревенские задразнили нашего парня фашистом. Он как-то понял это слово, убежал весь в слезах, заблудился в лесу, продрог. Еле его отыскали. Эта история тоже вошла в фильм.





— Я не сдерживаю слез, когда слышу песенку, которую Марта напевает Эдгару в ссылке. “За печкою поет сверчок” — так же и я шептала своему сынишке, когда меня бросил муж. Это Алик подслушал мою колыбельную одиночества, — уверена Лония.

К концу работы малыш осмелел, учил новых друзей латышскому языку.

— Но будущее мальчика было печальным. Его родная мама умерла сразу после съемок, — говорит Лилита Озолиня. — Я навестила своего “сынишку” пару раз, но вскоре его отец снова женился, и следы “Эдгара” затерялись.

Свобода — это слишком

“Рижская киностудия по заказу Гостелерадио” — в декабре 81-го поток писем с таким забавным адресом захлестнул Латвию.

Никто не ожидал, что картина будет иметь сокрушительный успех. Благосклонность критики, государственная премия...

— Ее получили все главные актеры, кроме меня, — усмехается Ромас Романаускас — Рихард. — Я же был отрицательным персонажем. После этого в жизни началась черная полоса. Я впал в депрессию, расстался с женой, выпивал. Сегодня я горжусь, что так получилось, и все в жизни пробивал все сам. Это закаляет характер. Сейчас играю в театре вполне достойную меня роль — Бога в спектакле “Гость”. Женат на очаровательной женщине — правда, банально женат, всего второй раз. Но тогда казалось несправедливым — как же, официальное признание досталось другим! Да если бы не мой герой и не его благородство, откуда бы там взялся хеппи-энд?

Седовласый Рихард по делам бизнеса приезжает в Россию, в Иркутск, где одиноко живет с сыном Марта. Она думает, что отец ее ребенка погиб на войне. И не хочет возвращаться в Латвию, к людям, которые ее судили. Но Рихард уверяет ее, что Артур жив.





— Это был символичный жест. В жизни так не бывает! — усмехается Ирина Черевичник, редактор фильма. — Кто бы пустил в Союз бывшего врага, ведь Рихард служил в гитлеровской армии? Но мы так хотели, чтобы именно он вернул Марте надежду на счастье.

“Для счастья человеку нужно совсем немного: родина, любовь и свобода. У меня осталось только последнее”, — говорит герой Романаускаса в сценарии.

Слово “свобода” цензоры безжалостно вычеркнули. Посчитали, что это слишком.

Катком по кино

— Сейчас я понимаю, что для семейного счастья нужно выбирать никогда не предающих Рихардов. Но тайна, которая была в глазах Юозаса-Артура, притягивает все равно, — грустит помудревшая Лилита-Марта.





Юозаса Киселюса — Артура не стало десять лет назад. Ему исполнился всего сорок один год.

— Юозас так переживал, что его правильные герои в наше время уже никому не нужны. Это кинозлодеи вроде меня требуются всегда, — вздыхает Ромас Романаускас. — У него развился сложный, закрытый порок сердца. Юозас даже умер как джентльмен — сидел на стуле в больнице и, увидев женщину-врача, резко поднялся ей навстречу. И тут же упал. Слабые сосуды...

Актер Эдуард Павулс — по фильму вредный отец Марты — в начале 90-х поверил в наступившую свободу, записался в народное ополчение, надел пятнистую форму. Но новая власть, по слухам, подарив идеи, отобрала прежние советские льготы. С тех пор народный артист республики разочаровался в любых переменах, уехал жить под Юрмалу, на дальний хутор, и почти ни с кем не общается.

Режиссер Алоиз Бренч умер в одночасье от обширного инфаркта. Последние годы он трудился в жилищной комиссии рижской Думы. И правые, и левые нередко критиковали его за “Долгую дорогу” — каждый видел в фильме искажение фактов.

В день похорон его могилу на кладбище усыпали белыми каллами — цветами любви и смерти. Его последний фильм о монахине Анне — полный тайн и роковых предсказаний — мало кто видел. Он снят по заказу католической церкви. Одну из главных ролей в нем опять сыграла Лилита Озолиня.

Когда-то все они мечтали снять продолжение “Долгой дороги”. Ведь в первой части главные герои так и не встретились. Сценарий был готов, средства выделены, но тут Советский Союз распался, и кино свободной Прибалтике стало уже не нужно.

Бывшие звезды с породистыми “европейскими” лицами — они надеялись прорваться в Голливуд. Но там хватало своих шпионов и аристократов. Кто-то теперь поет в ночных кабаках, кто-то снимается в дешевых сериалах. Павильоны знаменитой Рижской киностудии переделали под каток.

— “Долгой дороге в дюнах” 20 лет? А мы совсем забыли, — узнаваемый прибалтийский акцент, чуть снисходительный и почти заграничный. — У нас не любят прошлое. И ваше кино показывают редко. Это не выгодно. Мы стали совсем другими. Только вы, русские, по-прежнему наивны и сентиментальны...