Умученный от жидов

Хотя теме жидовского засилья и борьбы с ним Шевцов посвятил не меньше дюжины больших и малых опусов, самым знаменитым произведением классика советской антисемитской литературы так и остался первый его роман под названием «Тля». Он готовился к выпуску массовым тиражом ещё в 1950 году, на пике сталинской кампании против космополитов, но из-за чьих-то происков (то ли жидомасонских, то ли наоборот) вышел в свет лишь в 1963-м, на волне уже хрущёвской борьбы с «абстракционистами». Для того, чтобы приспособить роман, писавшийся в эпоху «Дела врачей», к нуждам текущего момента, автор быстренько сочинил эпилог, отрывок из которого может, мне кажется, дать отличное представление о художественных достоинствах и смысловых глубинах текста. Читаем и наслаждаемся:
Михаил Герасимович смотрел сейчас не на эту картину, а на вторую, ту, которую не допустили на московскую выставку, и, наверно, в сотый раз спрашивал: почему? Как всегда, собранный, рыцарь революции Феликс Дзержинский сидит в полупрофиль напротив Ильича и рассказывает, как готовилось это чудовищное преступление против человечества – выстрел Фанни Каплан, выстрел в самое сердце революции. Он сообщает Ильичу, что по первоначальному плану в него должен был стрелять профессиональный убийца, нанятый уголовник. Но не поднялась рука, отказался. Вторым был белогвардеец. Тоже не смог. У Каплан рука не дрогнула. Это была ядовитая змея, скользкая и зловонная, враг жизни, сеятель смерти.
Камышев смотрит на Ленина, Ленин – на Дзержинского, а может, на самого художника. Взгляд Ильича сосредоточенный, глубокий, пронизывающий толщу грядущих лет. Кажется, Ленин предвидит новые выстрелы – в Кирова, в Тельмана, в Патриса Лумумбу, и пули, отравленные ядом цинизма, лицемерия и ненависти к человеку. И предостерегает: будьте бдительны!
Что это? Как будто звонок в парадном? Или ему показалось? Пусть, там откроют.
И вот они врываются, не входят, а именно врываются в его мастерскую – художники, картины которых тоже не приняли на московскую выставку: Владимир Машков, Петр Еременко, Карен Вартанян и Павел Окунев. Вчетвером. Шумно, гулко, возбужденно и весело. И с ходу, не сказав даже «Здравствуйте», почти хором:
– Победа!…
– Победа, Михаил Герасимович!…
– Полный разгром формалистов и абстракционистов!…
А он поднялся, тоже подожженный, насторожился вопросительно.
– Сейчас в Манеже выставку посетили руководители партии и правительства, – торопливо сообщил Карен.
– Ну и…? – Камышев ждет. А у тех весенние лица и глаза сияют радостью и восторгом.
– Досталось формалистам и абстракционистам… – сказал Машков.
– Но самое интересное, – заговорил весь багровый Еременко – что как-то по-новому, свежо прозвучали там слова Владимира Ильича о том, что искусство принадлежит народу, что оно должно быть понятно широким массам.
Лицо Камышева вдруг стало ясным, даже как будто, морщинки исчезли. Предложил всем сесть и сам осторожно опустился в кресло.
Наперебой ему рассказывали в деталях, что происходило сейчас в Манеже. Он слушал внимательно, широко раскрыв горящие глаза. И вдруг синие губы его дрогнули, глаза стали влажными. Не выдержал. Но это уже были слезы радости.
Вот такой прекрасный был писатель.
Возможно, лучшим текстом про Шевцова является интервью Олега Кашина, взятое в 2007 году для тогдашней инкарнации «Русской жизни». Читателя, знакомого с реалиями советской истории, в этом тексте могут покоробить наивные и нелепые попытки журналиста выдать своего собеседника за диссидента, страдальца и жертву режима, хотя в реальности его номенклатурная судьба профессионального, кадрового антисемита в СССР складывалась, мягко говоря, комфортнее, чем у настоящих писателей. Ни дачами, ни квартирами, ни должностями, ни тиражами, ни инвалютными командировками советская власть покойного не обидела — о чём в материале сказано чёрным по белому. Но эта попытка превратить историю номенклатурного успеха в миф о гонимом мире страннике с русскою душой — издержки авторской интерпретации. Важное достоинство Кашина как журналиста и биографа состоит как раз в том, что он не позволяет себе врать, искажать факты, или тенденциозно подгонять их под собственное видение персонажа. Интервью 2007 года – отличный биографический очерк про человека, знавшего в своей долгой жизни лишь одну, но пламенную страсть.
|
</> |