УЧИТЕЛЯ ЖИЗНИ
kid_book_museum — 17.01.2022 Когда «Музей детской книги» только возник, мы несколько раз пристально рассматривали замечательные иллюстрации Мая Митурича и Николая Устинова к книгам Геннадия Снегирева.А теперь хочется поговорить о самом Геннадии Снегиреве. Недавно по-настоящему осознала, что в детскую литературу он пришел очень рано: в 21 год, в 1954-м, появились первые публикации в журнале «Мурзилка», а в 55-м вышла первая книга.
Причем к этому возрасту у Снегирева уже появился богатый жизненный опыт, ему было о чем писать. И этим опытом стало не только полубеспризорное военное детство мальчика-безотцовщины (отчим на 17 лет пропал в лагерях), всего три класса школы и попытки учиться в ремесленном училище ради рабочего пайка. Самое главное - еще подростком его приняли на кафедру ихтиологии Московского университета, помогать ученым. В своем позднем интервью Снегирев так сказал об этом:
«Это и было моим образованием, потому что я общался со старыми интеллигентами, профессорами. Лебедев пришел тогда с войны, он был полярным летчиком, Герой Советского Союза, скромнейший человек. Я был у него лаборантом».
Захотелось больше узнать о человеке, который стал старшим другом для мальчика, во многом заменил отца. И хочу вам немного о нем рассказать.
Нет, звания Героя Советского Союза Лебедев не был удостоен, Снегирева подвела память. Но награжден орденами Красного знамени и Отечественной войны II степени.
Владимир Дмитриевич Лебедев служил штурманом в Разведывательном авиационном полку, который охотился за подводными лодками и судами противника, сопровождал транспортные караваны. Мы помним по фильму «Торпедоносцы», что летчики таких частей были «смертниками». Только за 8 месяцев с начала войны в соединении Лебедева из 54 лётчиков погибло 49. Тем не менее его экипаж совершил 43 боевых вылета, потопил три транспорта, танкер, мотобот противника и не погиб.
Лишь два эпизода.
«В 1943 году при торпедировании танкера прямым попаданием снаряда в самолет были повреждены все основные навигационные приборы. Владимир Дмитриевич, пользуясь только аварийным магнитным компасом, в сложных условиях Заполярья – снежные заряды, низкая облачность при видимости до 1 км вывел самолет на малой высоте на свой аэродром».
«Однажды немецкие истребители сбили их самолёт, и он упал на Кольском полуострове в глубокий снег в расщелину между скалами. Но падение оказалось удачным - ущелье было доверху завалено снегом, и экипаж буквально утонул в сугробах! Владимир Дмитриевич остался жив, т.к. местные жители откопали его вместе с экипажем».
После войны Лебедев вернулся в МГУ, учебу в котором успел завершить в 1941-м. И вот у этого человека стал лаборантом Гена Снегирев, сопровождал его в экспедициях.
«Как-то я ехал с ним без билета, он положил на меня матрас, а сам на него лег. Денег-то не было, мы голодали.
А ехали мы с ним на Чудское озеро, там мы раскапывали останки племен рыбоедов. По костям и чешуе рыб, которых они ели, мы восстанавливали породы и размер тех рыб, тысячелетней давности. Они тогда были значительно крупнее. Он защитил кандидатскую диссертацию “Рыбы четвертичного периода”. Ему дали сразу докторскую».
Все абсолютно точно! Подтверждает статья коллеги Лебедева: «По ископаемой чешуе он определял видовой состав, возраст и темп роста рыб в доисторические времена. В.Д. Лебедев то превращался в историка, поглощая десятки архивных хроник, то в археолога… На раскопах древнего Новгорода, он превращался в геолога «четвертичника», оставаясь притом ихтиологом-систематиком, экологом и эволюционистом» (Ж.А.Черняев).
Лебедев (1915-1975) происходил из семьи с традициями. Его отец был директором Частной гимназии на Таганке (умер от тифа в Гражданскую войну), мама училась в Киевском институте благородных девиц. Но учителя и врачи появились в роду в конце ХIХ века. А с 1610 года практически все предки были православные священнослужители.
К концу жизни и Снегирев чувствовал себя православным человеком. А ведь юность сводила его с одним глубоко верующим ученым-биологом. Николай Абрамович Иофф (Иоффе) был гораздо старше Лебедева (р. в 1898 г.) , но и с ним Снегирев успел побывать в экспедиции. А вот как рассказывает о Николае Абрамовиче в интервью:
«При Сталине, на Чистопрудном бульваре я увидел человека, окруженного нашей дворовой шпаной. Человек был высокий, в куртке, сшитой из клетчатого пледа, и он держал в руке пробирку. Я подошел близко, в пробирке был скорпион заспиртованный. Детям он рассказывал про пустыню, а они слушали, что на месте пустыни было море Тетис. Потом он вытащил вот такие акульи зубы, почти с ладонь, которые были коричневые от времени. И так мы с ним познакомились. И что интересно — это и к другим настоящим ученым относится, — я никогда не чувствовал разницы в возрасте, сколь бы человеку ни было лет. Ведь Иоффе был тогда уже старик… Кстати, кто-то из иностранных ученых отметил, что если самую сложную теорию нельзя объяснить семилетнему мальчику, то это значит теория порочна. Я всегда получал от ученых ответы на самом простом уровне. Общение с ними заменило мне школу и вообще все. Я в этой атмосфере научился порядочности, честности, всему тому, что мне не позволяло всю мою жизнь врать, выступать с трибун со всякими демагогическими речами, писать хоть одно советское слово, в которое я не верю… Так вот, этот Иоффе сидел и был эмбриологом и кистологом. Его взяли за то, что он, проходя по улице мимо церкви, всегда крестился».
Николай Абрамович Иофф (Иоффе) на самом деле еще в 1931-м году привлекался по одному из антирелигиозных дел и очень стойко держался на допросах. В сети можно познакомиться с протоколами:
«В церкви Николы в Клённиках на Маросейке я прислуживал в качестве псаломщика-чтеца в алтаре, пел в хору, руководил уборкой алтаря и вообще являлся активным членом церкви. Давать какие-либо показания, касающиеся действия отдельных лиц, я категорически отказываюсь и вообще говорить на эту тему не желаю. Я человек религиозный, о своих убеждениях я уже сказал. Советскую власть я считаю властью антихристианской, которая притесняет всячески религию. Совершенно уверен, что сосланные и вообще осуждённые служители культа являются невинными жертвами, далеко стоящими от политики. Закрытие церквей происходит принудительным порядком…
Обнаруженные у меня брошюры, с точки зрения власти контрреволюционные, я таковыми не считаю… О лицах, снятых на фотографиях, обнаруженных у меня при обыске, показывать отказываюсь».
В начале тридцатых суд оказался не очень строг, лагерный срок Иоффе отбыл за полтора года, но поражение в правах тянулось за ним очень долго.
Еще один из близких знакомых Геннадия Снегирева – ученый и художник Николай Николаевич Кондаков (1908-1999).
Из интервью: «…я перешел во ВНИИ океанологии — там работал мой друг, художник Кондаков — лучший рисовальщик обитателей морей и океанов, специалист по головоногим моллюскам: осьминоги, кальмары. Он был похож на капитана Гранта. Однажды, когда он шел на маленьком суденышке на Дальнем Востоке, он упал в воду. Но он доплыл до берега, потом долго продирался сквозь кущи до поселка. Он был худой, как Кащей Бессмертный, и вот такая борода, как лопата».
Можно было бы принять за преувеличение эту жюльверновскую ноту. Но вот эпизод из большой биографической статьи о Кондакове. Во время одной из экспедиций тот делал «многочисленные рисунки китов и прикрепляющихся к их коже эктопаразитов. Однажды, чтобы зарисовать крупных усоногих ракообразных, он спрыгнул с борта китобойца на спину загарпуненного кита, который вдруг поплыл прочь. Ученый избежал серьезной опасности, а возможно, и гибели только благодаря линю, который удерживал кита».
Кстати, вторая публикация Снегирева в «Мурзилке», в том самом 1954-м году, была сопроводительным текстом к красочному рисунку Николая Кондакова.
Помимо необыкновенной работоспособности Кондакова отличало и замечательное чувство юмора.
Гораздо позже, в 1982 году, в апрельском номере «Химии и жизни» художник-анималист поведал о своих наблюдениях над головастиками в маленьком бочажке у старой водяной мельницы близ Загорска. Среди них изредка («приблизительно 1:10 000») попадались экземпляры более крупные, трансформировавшиеся не в лягушек, а в совершенно других существ, сведений о которых он не смог найти ни в одном определителе земноводных. Заметка сопровождалась серией рисунков, иллюстрирующих цикл развития лягушонка, а рядом – цикл неизвестного науке существа, а попросту – крохотной русалочки.
Разнообразных экспедиций в жизни Геннадия Снегирева было очень много. Хотя все могло прерваться еще в ранней юности.
Именно после экспедиции на «Витязе» Геннадий Снегирев смог с таким знанием писать комментарий к рисунку Кондакова, а затем выпустить свою первую книгу.
Но хотелось бы еще раз вернуться к дружбе Снегирева с Владимиром Дмитриевичем Лебедевым. В 1965 году они снова отправились в большой поход, на этот раз по реке Лене. Со своими студентами Лебедев постоянно ходил в экспедиции по рекам Сибири и Дальнего Востока. Но со Снегиревым у них получилась литературная экспедиция по заказу журнала «Мурзилка», и в 1966-м году из номера в номер публиковался художественный отчет о ней.
Журнальный текст стал книгой в 1968 году, но в том сборнике цикл «На холодной реке» вроде бы с иллюстрациями И.Бруни. А в «Мурзилке» - Май Митурич! Давайте посвятим этому циклу отдельный пост.
|
</> |