У доктора Вассори

yu_sinilga — 03.08.2022 Всё хорошо, что хорошо кончается.

Однако забывать худое не стоит. Я ехала, позвонив на «горячую линию» клиники, где мне подтвердили: приезжайте с вещами и анализами, если бы госпитализация отменялась, вас бы предупредили звонком заранее. Наняла такси за полторы тысячи рублей, собрала сумку (тяжелую из-за питьевой воды, которой вечно недостаёт в больницах), ночью почти не спала от волнения — и в десять утра лихой ездок за час доставил меня в Озерки (на общественном транспорте с тремя пересадками пришлось бы два с половиной часа ехать). Матушка после болезни была так слаба, что простились с нею у нашего подъезда, она махала иссохшей рукой, дворовые коты глядели вслед. И что же?

Тому, кто выдумал железные с перфорацией «антивандальные» стулья с железными же спинками, в пекле должны выдать премию раскалёнными угольками. На таких ледяных сиденьях я просидела с десяти утра до пяти вечера.

Также весьма предусмотрительно в поликлинике ЛОКБ вывесили объявление, что фото-и видеосъёмка воспрещена. Вид задыхающейся очереди немощных стариков, набитых в закоулок офтальмологического отделения как в душегубку, впечатлил бы публику в Интернете. Духота, теснота, окрики «масочки, масочки наденьте!»

Моя добрая врач Дарья Александровна Новикова уволилась вместе с медсестрой. На её месте оказались особы, которым самое место на зоне, служить «вохровками». С таким презрением «вы что, глухие?» — выкрикивала «сестрица» фамилии пациентов, посылая бедных слепцов ходить по кабинетам. Забрала мое направление и явилась только через час, крикнув: «Вам не сюда!» — ничего не поясняя. Я разозлилась и без спросу вошла к заведующей поликлиникой Вагиной, где мне объяснила её помощница, что надо найти некий третий кабинет внизу, на госпитализацию идут оттуда. «Ах, час зря сижу!»

Поволокла я свою тяжкую сумку, обливаясь потом и держась за сердце. Ждала там ещё два часа. Молилась про себя равноапостольному князю Владимиру, святому дня, в полуобморочном состоянии. Бедное старичьё выползало из кабинета с недоумением и обидой: «на 4-е августа перенесли… на 8-е… на 18-е — пропадут все наши анализы, им срок две недели, устареют!» Все с вещами, все ехали из дальних Кингисеппов-Всеволожсков-Кировсков (имена-то радетелей за светлое будущее чего стоят!), ущемившись в жалких пенсионных доходах ради такси («знать, брели-то долгонько они из каких-нибудь дальних губерний»), и вот бедняков отправили восвояси. Зачем?

Зачем звали людей, назначали операцию, если «нет мест, будете ночевать в коридоре больницы, или приезжайте в другой день» (слова офтальмолога со стажем Ежовой, которыми она меня приветила). Чёрненькая женщина, хищный вырез ноздрей, сама нерусская, фамилия, видимо, мужа. «С вашего позволения, я вымою руки и сниму контактные линзы», сказала я. Отчего-то она моментально рассердилась, выскочила из кабинета, хлопнув дверью, пришла минут через двадцать. «А вот у вас заключения терапевта нет, а вот у вас нет флюорографии». «Так ведь терапевт направление подписал вместе с главврачом, какая же ещё нужна бумага? А флюорография была сделана в марте, когда мне правый глаз оперировали в вашей же больнице, срок флюорографии — год (бумаги, кстати, остались в кабинете у заведующей)», отвечаю я. «Читайте свою карту и ищите флюорографию!» — закричала доктор Ежова. А я не вижу: линзы сняты перед исследованием, да и разобрать фирменные каракули медикусов не каждому зрячему под силу. «Скажите, а вам не стыдно издеваться над слепым человеком?» — спросила я негромко, но внятно. Про себя думаю: уж не родственник ли этой докторице железный нарком? «У вас один глаз видит 100%!» — крикнула она (а перед ней в компьютере моя история болезни, где написано: глаз прооперирован, минус три… Миопия высокой степени. Откуда же «единице» взяться. И ни хрена глаз вблизи не видит. Вдаль видит!) «Хорошо, я пойду к Вагиной, пусть она решает», говорю с нажимом. «Отдайте мои бумаги. Но разговор этот я опишу». Отвратительное чувство возвратившейся Софьи Власьевны, атмосферы шукшинской бессильной «Кляузы» — предсмертного его рассказа про советскую медицину. Ещё в марте такого не было, и вот оно, знакомое с детства, тошнотное узнавание… «Сидите. Ждите». Ну теперь она мне напишет всякое, первая выступит, знаю по опыту. Ладно, догадываюсь про себя, у вас какие-то тёрки с руководством клиники, борьба за кабинеты, кастовые интересы, а на беззащитных больных вы срываетесь. Отсюда злобные физиономии, беготня и стук дверями.

И что вы думаете? Действительно, направление на госпитализацию выдала, а в нем написала, цитирую с сохранением пунктуации и стилистики: «На приеме ведет себя агрессивно на повышенных тонах, с угрозами в адрес медперсонала». Бгг.

И пошла я, солнцем палима, повторяя: «суди её Бог!» — в страховой стол, а там посмеялись и шлёпнули все печати: «да наплевать и растереть, идите в приёмный покой». Поволоклась знакомым путём неблизким, там снова бахилы-масочка-железные стулья, села в ожидании у регистратуры, и тут мобилка зазвонила. Едва живое лепетанье: «Юля, почему ты четыре часа не звонишь, я всё жду, жду, места себе не нахожу…» «Ах, мамуля», отвечаю, «неизвестно, возьмут ли меня сегодня или в коридоре положат, как пугали, а то и прогонят — как же я вернусь домой одна, я же ничего не вижу, сумка такая тяжёлая, деньги мои истрачены на такси…» — и слёзы градом, нервы сдали. Сижу, хлюпаю носом. Тут крупная девушка — татуировки на руках до плеч — за стеклом регистратуры зовёт: «Чего вы плачете, старушку мать пугаете, давайте бумаги». Никогда бы не подумала, что эти брутальные раскрашенные девы способны на сочувствие. Поглядела, зашуршала бумагами: «тьфу, выкиньте этот лист с «агрессивным поведением». Направление она вам выдала, это главное. Терапевт здесь заключение сделает после осмотра, мазок на ковид всё равно здесь пройдёте, а рентген на втором этаже». И ещё любопытничает: «А вы безработная или чем-то заняты?» — «Писатель я», говорю я (слёзы катятся по лицу). «А что пишете?» — «Прозу пишу», отвечаю.

Рентген показал чистые лёгкие, не задетые январским-февральским ковидом нисколечко. Зимний вирус сквозь меня прокатился безвредно. (А ведь в одиннадцатом году, в этой самой больнице мне ставили диагноз — саркоидоз с осложнениями и жизни давали недели две. О, то была поистине страшная пора…)

Да, так насчёт обещанной койки в коридоре: в палате оказалось три свободных места. Тут я матери позвонила, рассказываю про свои злоключения, счастливо окончившиеся, она ужасается: «слава Богу, иначе как бы ты добралась назад, откуда нам взять столько денег на поездки туда-сюда».

И ровно через восемнадцать минут мобильник пищит смс-кой Сбера: «двадцать тысяч от Ивана Юрьевича К.» Да благословит Вас Бог, незнакомый мне р.Б. Иоанн! Не представляете, что для меня означал ваш поступок именно в этот час, в конце мучительного дня. Так по-достоевски — утешение не земное, а небесное. Как же я ободрилась духом.

А недоумение, зачем нужно было мучить больных людей, отказывая им в госпитализации, когда места в палатах были, осталось. Тоже что-то достоевское — инфернальное мучительство, бесом радование, без практического смысла. Для чего? Не постигаю.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив