ТЯЖКИЕ ПРОЗРЕНИЯ дорогой ценой

graf_orlov33 — 01.11.2021

Гетеборг поражал множеством автомобилей, старинными парками, силуэтами лютеранских церквей. А главное, невиданным прежде, невозможным для моей фантазии обилием сыров. Каких сыров тут только не было! Желтыми кругами, белыми колбасами, красными шарами они свисали над прилавками. Их можно было бы принять за муляжи, если бы не густой, острый, щекочущий ноздри дух. Я не представлял, что бывает столько сыров — твердых, мягких, с травами, орехами, кусочками колбасы. Было странно: шведский пролетариат, как говорил нам первый помощник, пока не победил, а сыров здесь — как у нас будет, когда построим Коммунизм.

С четырнадцати лет я рос комсомольцем, принимал на веру идейные постулаты, какие моему поколению давала школа, доступные нам книги, окружающая среда. Я слышал о существовании другой жизни, в которой арестовывают людей, увозят по безпределу в Лагеря. И хотя среди них оказывались наши знакомые, у меня не было и малейшего представления о глубине пропасти, которая разделяет страну ударных Пятилеток и страну Лагерей. Я не задавал себе вопросов, не мучился сомнениями. Мир казался предельно ясным. Мы были готовы умереть за власть Советов.

Нам и придется за нее умирать, но совсем не при тех обстоятельствах, которые мы воображали в своей наивной и глупой юности...

В Гетеборге предстояло размагничивание «Уралмаша». В портовой лаборатории, куда мы с матросами отнесли штурманское оборудование, толпились моряки с других пароходов. Их суда стояли на рейде красивые, свежевыкрашенные, рядом с ними наш советский сухогруз выглядел как усталая ломовая лошадь. Глядя в окно, какой-то иностранец-моряк сказал своим друзьям на сносном русском языке и так громко, чтобы мы слышали:

— Интересно, это чей такой обшарпанный корабль? Мои патриотические чувства были уязвлены.

— Неважно, какой у парохода вид, — задиристо ответил я, — за то он под флагом самого прекрасного государства!

Незнакомец поднял на меня вдруг посерьезневшие глаза:

— Кто это вам сказал? Ответ у меня вырвался сам собой:

— Это не надо говорить, это все прекрасно знают, и вы, я думаю, тоже! Взгляд незнакомца был долгим, сочувственным. Так смотрят на тяжелобольного, не имеющего никаких шансов, но не подозревающего об этом.

Мы возвращались на пароход, довольные собой. Матросы поглядывали на меня восхищенно.
* * *
Три года спустя, брошенный после очередного колымского побега на грязный бетонный пол, в наручниках и со связанными ногами, задыхаясь от густого запаха хлорки, из всех впечатлений прожитых мною двадцати трех лет я почему-то вспомню эту сцену в Гетеборге и печальный долгий взгляд незнакомца. В тот день, помучившись со мной и не желая вести беглеца в тюрьму среди ночи, солдаты приволокли меня в сусуманский дивизион. Вдоль стены тянулся ряд жестяных умывальников. Вода капала в ведра и мимо, создавая иллюзию дождя. В тусклом свете я увидел рядом на полу другое скрюченное тело. Человек утопил правую часть лица в вонючем месиве, чтобы уберечь от грязи надорванное левое ухо, залитое кровью. Время от времени в помещение входили толпы солдат, и каждый, переступая через наши тела, пинал нас сапогами, как мяч. Когда топот утихал, мой товарищ по несчастью с трудом открывал один глаз и шевелил разбитыми губами: «Видно, одни футболисты!»
Он пытался приподняться, но ничего не получалось.

Так я познакомился с Женькой Коротким.
Скрючившись с ним рядом, силясь приподнять голову, чтобы жижа на полу не набивалась в рот, я с отвращением слышал собственный молодой голос — голос третьего штурмана «Уралмаша», как он — то есть я! — искренне и вызывающе усмехался незнакомцу в Гетеборге: «Неважно, что наш пароход некрасивый, зато он под флагом самого прекрасного государства!»

Неужели с того дня прошло всего три года, а не вечность?

Закончу, раз начал, про Женьку Короткого. Мы с ним встречались на Колыме еще три-четыре раза. Женька ничего не рассказывал о себе. Помню только, что он родом с Украины и был детдомовцем. Однажды столкнулись в Сусумане в первом Следственном Отделе. Каким-то чудом колымские врачи пришили ему ухо. В длинном коридоре, по которому нас вели, висело ржавое зеркало. Женька, замедлив шаг, повернул голову так, чтобы увидеть в зеркале пришитое ухо. И усмехнулся:
— Родина, какой я стал смешной!

Какое-то время спустя мы встретились на сусуманской пересылке.
Прощай, — улыбнулся Женька.
Ты чего? — возразил я. — Чего «прощай»? Увидимся где-нибудь на штрафняках.
Женька грустно-грустно покачал головой:
— Думаю, что нет.

Женьку застрелил конвой на Ленковом.
Через четверть века, летом 1977 года, уже живя в Москве, я прилетел с друзьями на Колыму и отыскал в Сусумане разрушенный барак и бетонную стяжку, на которую нас с Женькой Коротким бросили связанными по рукам и ногам. Сквозь бетон пробивалась зеленая трава. В траве одиноко валялся жестяной умывальник, наполовину засыпанный землей. Я не сентиментальный человек, но почему-то проклятый этот умывальник совершенно доконал меня. Вспомнил себя, молодого, самоуверенного, в Гетеборге и Женькино: «Родина, какой я стал смешной!..»

Это правда: наше поколение бывало смешным — до ужаса...
* * *
Я был матросом, но мечтал стать капитаном. Окончил курсы штурманов, стал четвертым помощником на «Емельяне Пугачеве», совершавшем плавания в водах Дальнего Востока, Кореи, Китая. Назначение третьим штурманом на «Уралмаш», построенный для работы во льдах Арктики, само по себе было везением. Но больше радовали предстоящие плавания под началом капитана Веселовского.

Веселовский относился ко мне с симпатией. На судне люди и их отношения как на ладони, и то, что можно скрывать на суше, контролируя себя, не спрячешь на маленьком ограниченном пространстве, когда месяцами друг у друга на виду. Здесь шероховатости общения, на первый взгляд безобидные, накапливаясь, чреваты раскатами грозы. Наш капитан со всеми был ровен и деликатен, и мы были поражены, когда в Мурманске по непонятным для нас причинам ему пришлось передавать «Уралмаш» другому капитану — Виктору Павловичу Дерябину. Веселовский попросил меня прийти к нему в каюту.

— Я знаю, ты любишь Есенина, Вертинского, Лещенко… Я тоже их люблю, они всегда со мной. Сорок пластинок Вертинского и Лещенко обошли со мной полсвета. Теперь не знаю, как все сложится..., а пластинки не должны пропасть. Возьми их себе.

Вынося из капитанской каюты коробку с пластинками, я был самым счастливым человеком. Откуда мне было знать, что не пройдет и полугода, как следователь водного отдела МГБ во Владивостоке, найдя при обыске эти пластинки и не добившись от меня, откуда они, использует их как свидетельство моих антисоветских настроений...

Вадим Туманов. "Всё потерять, чтобы начать сначала"

Вадим Туманов родился в 1927 году в украинском городе Белая Церковь, в трехлетнем возрасте переехал с семьей на Дальний Восток. Там окончил мореходку, был штурманом, ходил в плавание, занимался боксом.

Впервые был арестован за то, что читал запрещенные стихи Есенина и осужден по статье «антисоветская пропаганда и агитация». Так началась его лагерная жизнь в сталинском ГУЛАГе. Находясь в заключении, Вадим Туманов занимался добычей золота. Он совершил восемь попыток побега, за что ему каждый раз добавляли срок.

После смерти Сталина Вадим Туманов был освобожден и реабилитирован, но поскольку вся его молодость прошла на Колыме и добыча золота стала его основной специальностью, он решил остаться там, окончить курсы горных мастеров и создать первую в стране частную артель.

+++

Большие заработки старателей не давали покоя многим государственным чиновникам. Но как бы они не горели желанием запретить Вадиму Туманову его деятельность, они не могли этого сделать, потому что СССР крайне требовался драгоценный металл, а ни одно государственное предприятие по эффективности не могло и близко сравниться с частными артелями Туманова.

Против Туманова несколько раз под разными предлогами возбуждали уголовные дела, но всякий раз оправдывали за отсутствием состава преступления. Отбиваться порой приходилось со всех сторон...

И все же в 1987 году против деятельности Вадима Туманова и созданной им артели «Печора», которая стала первым в стране хозрасчетным кооперативным предприятием, была развернута мощная кампания, возглавляемая некоторыми членами Политбюро.

Было возбуждено очередное уголовное дело по обвинению в хищениях, на всех базах артели начались обыски, проводились допросы всех работников, в том числе уволенных из артели. Именно среди них искали обиженных и недовольных деятельностью Туманова, но ни один из более чем тысячи допрошенных не дал против него показаний.

Через год дело было закрыто за отсутствием состава преступления.

Оставить комментарий

Популярные посты:

thurinus

Бесколлекторные двигатели 24в против коллекторных: что лучше и почему

salmaksoff

как сеять лютую межнациональную дружбу народов внутри теперь уже ЕСсср?

matsam

А ты такой холодный

jalynski

От Советника

morticiaaddamss

О мизогинках

masy_vibes

Лежащая кошка

kwakin_misha

Про перспективы отмены антироссийских "санкций" в ближайшее время

hippy_end

"Первый американский истребитель F-16 был сбит в бою над территорией Сум"

mbr

Про солевых наркоманов

• Ранее
• Архив