.jpg)
Инструменты для строительства спортивных объектов 
День 70. Лыжи 
Х - хрючево мужское. Пара кг. 
Трамп согласовал освобождение осужденного в США россиянина Александра Винника 
Командир танка младший сержант Владимир Цацулин 
Суп с фрикадельками и беломорская селёдка 
"В ожидании сердца", или Спектакль-перевертыш 
SkyForce. Налет на Саргодху 
Снежные деньки
26.04.2022 —
К вопросу о целях ивана Грозного в Ливонской войне
Тяжела и неказиста жизнь обычного рейтара
thor_2006 — 28.04.2022
Патрик Гордон (тот
самый, который учитель и наставник Петруса Великого) пишет о своей
жизни в бытность его начинающим военную карьеру юношей бледным со
взором горящим или как правильно поставить себя в обществе:
Став окончательно сыном Марса, я убедился в правоте пословицы "из огня да в полымя". Служба была столь трудной, что за неделю я простоял на карауле четыре ночи, а в иную неделю едва выдавалась и одна свободная ночь. С непривычки это казалось вначале невыносимым. К тому же стоило многих усилий и хлопот добывать пропитание для себя и корм для коня. Иногда, с трудом достав какой-нибудь снеди на полковом марше или на карауле, я приходил в лагерь довольно поздно, и прежде чем успевал что-то приготовить и позаботиться о коне, усталость и тяжелый сон настолько овладевали моими чувствами, что пропадал весь аппетит. Или же я скорее поглощал, чем съедал пищу, и ложился отдохнуть под небесным покровом, но не высыпался и наполовину, когда pozell, сигнал к заре и оклик капрала будили меня — дабы тут же быть наготове с моим конем. А на часах самое большее одна или две смены почти не давали нам передышки от караула, чтобы подкрепиться или прилечь.
Мои беды весьма усугублялись тем, что я пребывал среди чужаков и не знал языка людей, с коими приходилось общаться. В товариществе с другими рейтарами (простыми мужланами, привычными к молотьбе) каждый ежедневно был обязан промышлять по очереди и заниматься устройством жилья, стряпней, доставкой дров и воды, причем быстро и безропотно. Во всем этом я старался превзойти сослуживцев, но те выглядели недовольными, и мне всегда доставались лишние наряды или поручения. Хуже того, поскольку я был застенчив, не возмущался при всякой обиде — чтобы меня не слышали и не считали строптивым, — это вызывало заносчивое и презрительное отношение товарищей, кои крайне досаждали мне насмешками и издевками над моим поведением и языком. В таких случаях я не знал, как быть.
Однажды я оказался в обществе шотландца по имени Уильям Лодер, лейтенанта-волонтера 75, который сражался в германских войнах и был хорошо знаком их [немцев] привычками и нравами. Открыв этому человеку мое положение, я спросил совета по поводу обращения товарищей со мною. Он посоветовал, чтобы я ни в коем случае не спускал ни единой обиды, и чуть только замечу их издевки, ухмылки или смех, при малейшем поводе или подозрении, что оные относятся ко мне, я должен с пристрастием расспросить, меня ли имеют в виду или нет. Если они отрицают это — не предпринимать ничего более, но если подтвердят или ответят уклончиво, то немедля затеять с ними свару, оскорбив словами или дав затрещину. То или другое, без сомнения, приведет к поединку, в коем, возьму ли я верх либо проиграю — все едино, ибо они таким образом увидят, что я отважен и не намерен сносить оскорблений. Тогда они скорее предпочтут умолкнуть, нежели так рисковать, зная мой буйный нрав.
Сему совету я тут же последовал и после великих неприятностей и множества ссор добился полного удовлетворения. Они уже не смели говорить вслух ничего, что может вызвать смех, старались объяснить мне, что имеют в виду, и с тех пор всегда обращались со мною по чести. Менее чем за три недели я дрался на шести дуэлях с разными лицами, в коих дважды побеждал и четырежды проигрывал, так что и они и секунданты удостоверились, что я уступаю лишь по недостатку умения и силы, но не мужества
Патрику еще повезло, что не в французской армии начал службу, а то бы он вряд ли пережил первую же проигранную дуэль...
Став окончательно сыном Марса, я убедился в правоте пословицы "из огня да в полымя". Служба была столь трудной, что за неделю я простоял на карауле четыре ночи, а в иную неделю едва выдавалась и одна свободная ночь. С непривычки это казалось вначале невыносимым. К тому же стоило многих усилий и хлопот добывать пропитание для себя и корм для коня. Иногда, с трудом достав какой-нибудь снеди на полковом марше или на карауле, я приходил в лагерь довольно поздно, и прежде чем успевал что-то приготовить и позаботиться о коне, усталость и тяжелый сон настолько овладевали моими чувствами, что пропадал весь аппетит. Или же я скорее поглощал, чем съедал пищу, и ложился отдохнуть под небесным покровом, но не высыпался и наполовину, когда pozell, сигнал к заре и оклик капрала будили меня — дабы тут же быть наготове с моим конем. А на часах самое большее одна или две смены почти не давали нам передышки от караула, чтобы подкрепиться или прилечь.
Мои беды весьма усугублялись тем, что я пребывал среди чужаков и не знал языка людей, с коими приходилось общаться. В товариществе с другими рейтарами (простыми мужланами, привычными к молотьбе) каждый ежедневно был обязан промышлять по очереди и заниматься устройством жилья, стряпней, доставкой дров и воды, причем быстро и безропотно. Во всем этом я старался превзойти сослуживцев, но те выглядели недовольными, и мне всегда доставались лишние наряды или поручения. Хуже того, поскольку я был застенчив, не возмущался при всякой обиде — чтобы меня не слышали и не считали строптивым, — это вызывало заносчивое и презрительное отношение товарищей, кои крайне досаждали мне насмешками и издевками над моим поведением и языком. В таких случаях я не знал, как быть.
Однажды я оказался в обществе шотландца по имени Уильям Лодер, лейтенанта-волонтера 75, который сражался в германских войнах и был хорошо знаком их [немцев] привычками и нравами. Открыв этому человеку мое положение, я спросил совета по поводу обращения товарищей со мною. Он посоветовал, чтобы я ни в коем случае не спускал ни единой обиды, и чуть только замечу их издевки, ухмылки или смех, при малейшем поводе или подозрении, что оные относятся ко мне, я должен с пристрастием расспросить, меня ли имеют в виду или нет. Если они отрицают это — не предпринимать ничего более, но если подтвердят или ответят уклончиво, то немедля затеять с ними свару, оскорбив словами или дав затрещину. То или другое, без сомнения, приведет к поединку, в коем, возьму ли я верх либо проиграю — все едино, ибо они таким образом увидят, что я отважен и не намерен сносить оскорблений. Тогда они скорее предпочтут умолкнуть, нежели так рисковать, зная мой буйный нрав.
Сему совету я тут же последовал и после великих неприятностей и множества ссор добился полного удовлетворения. Они уже не смели говорить вслух ничего, что может вызвать смех, старались объяснить мне, что имеют в виду, и с тех пор всегда обращались со мною по чести. Менее чем за три недели я дрался на шести дуэлях с разными лицами, в коих дважды побеждал и четырежды проигрывал, так что и они и секунданты удостоверились, что я уступаю лишь по недостатку умения и силы, но не мужества
Патрику еще повезло, что не в французской армии начал службу, а то бы он вряд ли пережил первую же проигранную дуэль...
Сохранено
|
|
</> |
" style="float:left; margin: 0px 10px 10px 0px; border: 0px;" />
