Троицкий Игорь Николаевич. Из записок старого физтеха

jlm_taurus — 16.03.2024 "...группа преподавателей и слушателей Ленинградской Военной Академии Связи под руководством профессора П.Н. Куксенко предложила, как им тогда казалось, ряд новых методов для наведения радиоуправляемых ракет.

Чтобы обратить внимание разработчиков на эти методы, Куксенко, будучи руководителем дипломной работы Сергея Берии, сына всесильного руководителя КГБ, предложил своему ученику включить эти методы в его дипломный проект. Сей дипломный проект был отослан на отзыв в два московских специализированных научно-исследовательских института. Нетрудно догадаться, что отзывы были исключительно превосходными.
https://proza.ru/2022/09/25/1455
Через пару месяцев после получения диплома Сергей защитил кандидатскую диссертацию (некоторые старожилы утверждали, что кандидатская была присвоена прямо во время защиты диплома), а ещё через пару месяцев специально для реализации изложенных в ней технических предложений в Москве было создано КБ-1, главными конструкторами которого оказались недавно защитивший диплом и диссертацию С.Л. Берия и руководитель его дипломного проекта П.Н. Куксенко. В новое конструкторское бюро из Ленинградской Академии были переведены доктора наук Н.А. Лившиц и Г.П. Тартаковский.

Когда арестовали отца Сергея, а вслед за ним и самого Сергея, КБ-1 возглавили А.А. Расплетин и Г.В. Кисунько, между которыми сразу же началась борьба за лидерство. Расплетин сумел захватить все основные направления работ КБ-1 кроме работ по созданию экспериментального образца системы ПРО, что досталось Кисунько. Несколько лет Кисунько не вылезал с полигона, но все эксперименты заканчивались неудачно. И вот, наконец, (когда уже был подготовлен приказ о смещении Кисунько) 4 марта 1961 года во время очередного эксперимента противоракета, запущенная из Казахстанского полигона, сбила боевую часть баллистической ракеты, стартовавшей из Астраханской области.

...вновь прибывшие, да, и все старые физтехи не воспринимали сей режим как некую страшилку, тем не менее он был и серьёзно влиял на их работу и взаимоотношения.

Каждый сотрудник имел свой чемодан, который хранился в первом отделе. Приходя на работу, сотрудник брал чемодан и сдавал его, когда покидал предприятие. В чемодане лежал секретный блокнот, в который записывались результаты исследований. В первом же отделе выдавались секретные документы, включая технические отчёты, которые в течение рабочего дня должны были храниться в чемодане. Конкретный технический отчёт можно было получить только по специальному разрешению соответствующего начальника. Получивший отчёт не имел права показывать его никому, кроме своего начальника. В принципе, это относилось и к той работе, которую выполнял сам сотрудник. Таким образом, работало правило: дружба — дружбой, а секреты — врозь. И ещё — никакого лишнего любопытства.

Конечно, подобные барьеры в теоретической лаборатории не были полностью непроницаемыми, но то, что они существовали и ограничивали возможности исследователей — это без сомнения.

...Время приближалось к выборам в местные Советы, и по комсомольской линии Алексею было поручено разносить и бросать в почтовые ящики местных жителей открытки с приглашением на посещение соответствующих выборных участков. Накануне Борис и Алексей не пошли на ужин в столовую, а уютно устроились в своей комнате и мирно под скромную закуску попивали водочку. С разговорами за жизнь они как-то естественно перешли к выяснению, кто больше знает настоящих матерных слов. Чтобы зафиксировать своё знание они вспоминаемые слова записывали на яркие пригласительные открытки, стопкой лежавшие на их столе. Утром, ещё не опохмелившись, Алексей разнёс исписанные открытки по адресам.

К чести советских избирателей, в партком института с полученной открыткой заявился только один человек, зато какой — начальник цеха номерного Долгопрудненского завода. Предъявив полученное послание, обильно украшенное матерными словами, начальник потребовал обидчика к барьеру (извините, к ответу). Моментально вычислили автора. Начальник цеха принял незадачливого студента в своей подсобке и после часового раскаяния стальное сердце старого партийца дрогнуло. Но было уже поздно, как потом сказали бы, процесс пошёл.

Состоялось комсомольское собрание, и уже был поставлен вопрос на голосование об исключении Алексея из членов этой организации (что автоматически означало исключение и из института), когда поднялся оскорблённый начальник цеха и произнёс:
— Дорогие товарищи, студент Игнатьев совершил ужасный поступок, прощения которому нет и быть не может, но после выяснения всех обстоятельств мне кажется, что он просто, не подумав, свалял дурака. Я предлагаю дать Игнатьеву возможность исправиться. Пусть возьмёт академический отпуск и год поработает в моём цеху. А там посмотрим. После годового перевоспитания на Долгопрудненском заводе Алексей вернулся на Физтех и успешно защитил диплом.

...Идеалистическое представление о жизни в науке попавших в лабораторию Репина студентов с их переходом в статус постоянных сотрудников стало постепенно изменяться, что происходило как под воздействием возникавших научно-технических проблем, так и обыденных человеческих взаимоотношений.

Во времена организации отдела Тартаковского считалось, что создание эффективной системы противоракетной обороны (ПРО) во многом упирается в создание точных радиолокаторов. В соответствии с этим главная задача теоретической лаборатории Репина состояла в синтезе оптимальных радиолокационных систем, способных как можно на больших расстояниях обнаруживать цели, завязывать их траектории и сопровождать. В результате были заложены теоретические основы для решения поставленной проблемы, которые нашли своё обоснование в двух томах книги “Вопросы статистической теории радиолокации”, в трёх докторских и нескольких кандидатских диссертациях.

Ко второй половине шестидесятых годов первые радужные надежды на возможность построения эффективной системы ПРО, способной защитить всю территорию страны, начали быстро развеиваться. Дело оказалось не только, а точнее не столько в построении высокоточных и дальнодействующих радиолокаторов, и не столько в создании точных противоракет, сколько в усовершенствованных средствах нападения. Современные ракеты уже комплектовались разделяющимися головными частями и большим количеством разнообразных ложных целей, отселектировать которые с помощью радиолокаторов было крайне трудно. По заданию правительства была задана научно-исследовательская работа НИР “Селекция”. Головным исполнителем определили ОКБ «Вымпел», а в нём отдел Тартаковского, и конкретно — лабораторию Репина.

Основной задачей лаборатории стал синтез оптимальных методов и алгоритмов распознавания головных частей баллистических ракет на фоне многочисленных ложных целей и оценка возможной эффективности системы ПРО. Для синтеза алгоритмов было необходимо изучить радиолокационные сигналы как от боевых головок, так и от всех возможных ложных целей. Так как характеристики сигналов для целей противника, естественно, отсутствовали, то приходилось ориентироваться на отечественные аналоги. Иногда, чтобы лучше разобраться в том, как записываются подобные сигналы, сотрудники лаборатории отправлялись на соответствующие полигоны. Одна из ярких таких командировок была на Камчатку, куда я и отправился с Женей Котовым, одним из сотрудников лаборатории Репина.

Конечным пунктом нашего путешествия был самый север Камчатки, где река Ука впадает в Берингово море. Здесь размещалась радиолокационная станция, которая наблюдала за падением баллистических ракет, запускаемых с полигона, расположенного на севере европейской части Союза.

Во время нашей первой встречи с начальником станции, который был одновременно и командиром войсковой части, ему сообщили, что пошли первые косяки горбуши. Полученное известие так сильно возбудило командира, что, когда мы перешли к уточнению некоторых технических деталей, начальник прервал нас:— Всё о чём вы говорите — очень серьёзно. Но сегодня пятница, а всё серьёзное надо начинать с понедельника.

После этих слов он встал и, улыбаясь приветливой улыбкой радушного хозяина, пригласил нас вместе с ним отправиться на берег за первыми горбушами.

Информация о том, что горбуша пошла, расшифровывалась очень просто: косяки рыбы, направляясь метать икру в устье Уки, теперь шли вплотную вдоль берега воинской части. Когда мы вышли на берег, то увидели, как вода бурлила от спешащей на нерест рыбы.

Ловля горбуши была мало похожа на обычную рыбную ловлю. Каждый имел моток толстой лески, к концу которой был привязан тяжелый тройник, представлявший собой три огромных рыболовных крючка, спаянных вместе, так что угол между соседними крючками был равен примерно 120 градусам. Рыбак забрасывал тройник как можно и затем резкими рывками, выбирая леску, тащил тройник к себе. Горбуша шла таким плотным косяком, что тройник почти всегда врезался в тело рыбы, которая, подцепленная маленьким гарпунчиком, очень скоро оказывалась на берегу.

Здесь рыбак вынимал из горбуши тройник, бил её головой о камень и, вспоров неподвижную рыбу, вынимал из неё икру, которая отправлялась в ведро, а сама рыба летела в кучу подальше от берега. Очень скоро всё окружавшее рыбаков пространство забрызгалось рыбьей кровью. Примерно через час интенсивного массового рыбного убийства начальник станции взял лопату, выкопал яму, в которую сбросил образовавшиеся кучи изуродованной горбуши, аккуратно засыпал братскую рыбную могилу и скомандовал: “Достаточно, пора водку пить!” Семья командира отдыхала на материке, и мы отправились к нему на квартиру.

С помощью небольшой тёрки принесённая икра была кое-как освобождена от окружавшей её оболочки, тщательно промыта под сильной струёй водопроводной воды и вывалена в огромную глубокую миску, которая и была поставлена в центр стола. Хозяин изрядно посолил и помешал икру, нарезал черного хлеба и со словами: “чистый, неразбавленный, специально для гостей”, достал из шкафчика литровую бутылку спирта.

Для меня это застолье выглядело абсолютно диким: я никогда не ел икры (ни красной, ни чёрной) исключительно из-за её вида и никогда не пил водку, не говоря уже о спирте, предпочитая сухие и полусладкие вина. На моё скромное замечание:— Я не пью. Последовало уверенное заявление командира:— У нас никто не пьёт, — после чего хозяин налил мне примерно четверть стакана спирта, предложив остальное заполнить водой.

За знакомство пришлось выпить весь стакан, после которого две столовые ложки икры проскользнули моментально одна за другой, и моя рука сама собой потянулась за третьей. Вскоре счёт и ложек с икрой, и стаканов с разбавленным спиртом потерялся. Спасло то, что командир пил спирт, практически не разбавляя, так что через пол часа хозяин заснул прямо за столом, и мы по-английски, не тревожа прикорнувшего хозяина, покинули его жилище.

Согласно принятой концепции, изложенной в так называемой «Белой книге», баллистическая цель являлась сложной, состоящей из большого числа ложных целей и нескольких головных частей. Ложные цели подразделялись на лёгкие, квазитяжёлые и тяжёлые. Лёгкие ложные цели прикрывают головную часть на безатмосферном участке траектории, а квазитяжёлые цели — на атмосферном. Радиолокационные характеристики лёгких целей нетрудно подогнать под аналогичные характеристики головных частей, а их количество легко доводится до уровня, необходимого для эффективного прикрытия головных частей. Оба фактора нивелируют все попытки успешной селекции головных частей на внеатмосферном участке траектории.

Когда сложная баллистическая цель входит в плотные слои атмосферы, легкие ложные цели начинают отставать от головных частей и этот фактор может быть использован для селекции. Но тогда начинают работать квазитяжёлые ложные цели, которые конструируются так, что отражённые от них радиолокационные сигналы мало отличаются от тех, которые регистрируются от головных частей. Тем не менее, эти небольшие отличия позволяют их селектировать. Однако поражение целей на этом участке траектории связано со всеми проблемами, возникающими с поражением ракет, несущих ядерные заряды у себя над головой.

Результаты НИР «Селекция» рассматривались на нескольких межведомственных Советах, после чего было принято решение, признающее, что при современном состоянии технических средств создание системы ПРО, защищающей всю страну от массированного налёта баллистических ракет, является невозможным и рекомендовано построение системы, в задачу которой должна входить защита отдельного района. Помимо этого было рекомендовано обратить особое внимание на создание систем предупреждения о ракетном нападении (СПРН) и систем контроля космического пространства (ККП).

После столь глобального вывода перед сотрудниками лаборатории Репина встал вопрос, чем заниматься дальше. Было понятно, что без работы никто не останется, но не видно было глобальной проблемы, достойной увлечь уже состоявшихся учёных. Если после написания книги «Статистические вопросы радиолокации» появилась пусть не столь большая, но очень интересная проблема синтеза оптимальных систем для лазерной локации, то в начале 1970-х после защиты двух докторских диссертаций и эта тема казалась исчерпанной, а нового ничего не просматривалось. Основные вопросы НИР «Селекции» были, если и не решены с точки зрения их реализации, то, по крайней мере, теоретически исследованы весьма полно.

В принципе одно из направлений, близких непосредственно Репину и его ближайшим ученикам, была проблема распознавания образов. Поговаривали о создании специального НИО под руководством Репина для решения задач, связанных именно с этой проблемой. Однако Репин отказался. Ему наскучила “сладкая” жизнь теоретика, а возможно она просто перестала быть для него “сладкой”, и ему захотелось активности и вместо формул на бумаге сотворить что-нибудь полезное, реально работающее. Казалось бы, что ещё надо: начальник первоклассной теоретической лаборатории, профессор Физтеха, заработок больше, чем у любого тогдашнего министра: занимайся “чистой наукой” и двигайся по академической лестнице. Но Репин уже доказал себе, что всё это он может, и захотелось попробовать себя на ином поприще — создать новые ещё никогда не существовавшие комплексы.

Во многом это решение было стимулировано и явилось результатом одного важного мероприятия. Во второй половине 60-х годов Министерству радиопромышленности пришлось сделать очень серьёзный выбор: какой радиолокатор следует принять за основной при построении системы ПРО. Был собран Совет, на котором рассматривались четыре варианта, разработанные разными предприятиями. Трудность выбора состояла в том, что каждый из предложенных радиолокаторов обладал своими плюсами (но и, конечно, своими минусами), и за каждым стояли очень влиятельные люди не только из министерства, но и из военных заказчиков, а главное и из ЦК партии.

Репин был введён в Совет не сразу. Зато, когда оказался в Совете, очень быстро проявил себя не только, как теоретик, а как учёный, досконально разбирающийся в технике. Вскоре председатель был сменён, и Совет возглавил Репин. После долгого сложного разбирательства в качестве основного был выбран локатор, разработанный институтом Минца, а головным предприятием было определено ОКБ «Вымпел».

Это было настоящее конкурентное сражение, в котором выиграли достойнейшие. Но, к сожалению, оказалось важным не только победить, а и удержаться в седле после победы. Ни Минц, директор института, ни Кисунько, Генеральный конструктор ОКБ «Вымпел», в своих «сёдлах» не удержались.

После Совета Репин стал участвовать в многочисленных научно-технических совещаниях, на которых обсуждались пути создания СПРН и СККП, а затем, приняв окончательное решение, оставил свою лабораторию и возглавил их создание.

В период, когда проблема ПРО представлялась первостепенной и заниматься ею считалось престижным и перспективным, дети многих видных советских и партийных чиновников оказались сотрудниками ОКБ “Вымпел”. Наиболее яркими представителями являлись Николай Устинов, сын заведующего оборонным отделом ЦК партии, а впоследствии министра обороны, Дмитрия Устинова, и Револий Суслов, сын члена политбюро ЦК КПСС, Михаила Суслова.

Револий возглавлял отдел, который занимался проблемами ближнего перехвата. Я, как специалист по вопросам распознавания, часто контактировал с ним, и между нами даже установились весьма доверительные отношения. Револий утверждал, что здесь на “Вымпеле” всё рухнуло, и пришло время искать новые варианты. Для себя он видел две альтернативы: первая — возглавить разработки новой военной техники, и вторая — оказаться среди военных заказчиков этой техники. В первом случае светили академические звания, а во втором — большие погоны. Взвешивая все «за» и «против» и принимая во внимание преклонный возраст отца, Револий склонялся ко второй альтернативе.

В процессе исследований, проводимых для отдела Револия, мне потребовались дополнительные данные о локаторе, который разрабатывался радиотехническим институтом, возглавляемым академиком А. Л. Минцем.
— Это весьма кстати, — услышав мою просьбу, сказал Револий, — есть повод поконтачить со старичком, что в наше неясное время может оказаться весьма полезным.

В ранней юности, читая “Конармию” Бабеля, я запомнил странную фамилию «Минц». Я давно знал, что директором Радиотехнического института АН СССР является академик А.Л. Минц. Но то, что этот академик и Бабелевский начальник радиодивизиона один и тот же человек, я, конечно, представить себе не мог. И вдруг в перерыве на одной из лекций Рытова слышу, как подошедший к Сергею Михайловичу студент спрашивает:— А правда, что ваш Александр Львович спас отца академика Тамма?

Местоимение «ваш» и то, что Рытов работает в РТИ, сразу же открыло мне глаза. — Ну, можно сказать, что и спас, — ответил Рытов, — Игорь Евгеньевич рассказывал, что когда Первая конная вошла в их город, топливо на электростанции, которой руководил его отец, кончилось и свет погас. Будённый послал Минца, как единственно грамотного, разобраться в чём дело. Узнав причину, Минц со своим дивизионом поскакал за город и добыл нужное топливо. Если бы он ничего не привёз то, кто знает, что Будённый сделал бы с Евгением Таммом?

И вот в машине, вспоминая рассказ Рытова, я слушал Суслова и удивлялся представившейся мне уникальной возможности познакомиться с Бабелевским Минцем, превратившимся из начальника радиодивизиона Первой конной армии в знаменитого академика.

Когда мы вошли в кабинет, меня настолько поразило сходство сидевшего за столом академика с родным братом моей бабушки, дядей Абрашей, что от неожиданности я радостно улыбнулся. Искренняя, приветливая улыбка незнакомого молодого человека так удивила академика, что вызвала его ответную улыбку. Уже на обратном пути в машине Револий, анализируя наше посещение, предположил, что дела у Минца не так уж и плохи, коли он, завидя нас, так заулыбался. Жаль, но Револий ошибся. Произошла реорганизация, и Минца отправили на пенсию.

Револий Суслов покинул “Вымпел”, став начальником головного института, занимавшегося технической разведкой, и вскоре, как и предполагал, получил генеральские погоны.

Николай Устинов также не засиделся на “Вымпеле”, где руководил лабораторией в отделе, в котором создавался экспериментальный образец лазерного локатора. На базе этого отдела было организовано новое предприятие, получившее кодовое наименование ЦКБ “Луч”, научным руководителем которого стал Николай Устинов.

Через сорок лет, вспоминая дела давно минувших дней, Репин рассказал мне, что по разработкам, которые проводились в РТИ, и по опыту создания больших систем, наилучшим руководителем работ по СПРН и СККП был бы, без сомнения, А.Л. Минц. Поэтому перед тем, как дать окончательный ответ на сделанное Репину предложение возглавить работы по этим комплексам, он поехал за советом к Минцу.

Минц, выслушав Репина, заявил, что лично ему ничего подобного не предлагали и не предложат, ибо он не согласен с теми реорганизациями, которые проводит нынешнее руководство. Он подробно описал своё видение проведения планируемых работ, а в заключении сказал Репину, что знает его как честного высококвалифицированного специалиста и, посоветовав дать согласие, пожелал успехов в предстоящей очень трудной деятельности.

Своё видение организации работ по СПРН и СККП Минц изложил в докладной записке, которую направил в Министерство Радиопромышленности. Назавтра Минцу позвонил министр и после короткого приветствия предложил академику уйти на пенсию. Минц положил трубку и навсегда покинул свой кабинет.

Через четыре года Минца не стало. Незадолго до смерти Минц сделал рисунок памятника, который попросил установить на его могиле. И сегодня этот памятник напоминает посетителю Новодевичьего кладбища о славном командире Будённовского радиодивизиона, прошедшего через Сталинские застенки и закончившего свой жизненный путь известным академиком.

Репин, получив доброе напутствие Минца, станет Генеральным Конструктором, один из основоположников советской системы ракетно-космической обороны, получит множество правительственных наград и в том числе звание Героя Социалистического Труда. В 2014 году выйдет книга воспоминаний его учеников и соратников: «Рождённый титаном. Репин Владислав Георгиевич», Москва, 2014

Сила Репина была в доскональном знании предмета, что позволяло ему быть честным. И то и другое не могло нравиться многим большим начальникам, но как они ни старались им никак не удавалось избавиться от столь неудобного руководителя. И вдруг удача! Младшая дочь Репина уехала жить в Бельгию. Прекрасный повод, и в 1987 году Репину было предложено оставить должность Генерального Конструктора. «Искать правду» он не стал и вернулся в отдел Тартаковского. От руководства лабораторией Репин отказался, став главным научным сотрудником, каковым и проработал ещё четырнадцать лет

В научно-производственное объединение (НПО) “Астрофизика” я перешёл на должность начальника лаборатории, входящей в теоретический отдел П.А. Бакута. Образовывалось НПО “Астрофизика” из бывшего отдела № 56, созданного в ОКБ “Вымпел” для разработки лазерного локатора. Вскоре этот отдел преобразовали в специальное конструкторское бюро (СКБ), начальником которого был назначен Олег Ушаков.

Стремясь «усилить» своё СКБ, Олег постарался заполучить в него родственников высокопоставленных чиновников, среди которых первое место занял Николай Устинов, сын Дмитрия Устинова, в то время начальника оборонного отдела ЦК КПСС. Однако надежды Ушакова на “родственников”, как на своих помощников, не оправдались: из родственников очень скоро вылупились начальники.

Ушаков развил гигантскую активность и сделал всё для того, чтобы его СКБ выделилось из ОКБ “Вымпел” в отдельное предприятие. Окончательное решение этого вопроса принималось на особом заседании Военно-промышленной Комиссии (ВПК).

Прибыл Ушаков на заседание ВПК с предвкушением большой победы, а вышел полным банкротом. Данное СКБ стало действительно отдельным предприятием под новым названием ЦКБ “Луч” в последствии переименованное в НПО “Астрофизика”. Однако научным руководителем нового предприятия стал не Ушаков (как все ожидали), а сын начальника оборонного отдела ЦК. Директорское кресло занял некий Птицын, свояк министра обороны Гречко. Ушаков же вообще оказался вне стен нового предприятия и остался служить в ОКБ “Вымпел”. Одновременно при организации нового предприятия было принято решение о расширении его тематики, включающей наряду с созданием лазерного локатора разработку лазерного оружия.

Между родственниками высоких начальников началась борьба за власть, которая шла с переменным успехом пока не умер Гречко, и министром обороны стал Дмитрий Устинов. Свояк сразу же исчез, а Николай Устинов стал единовластным руководителем предприятия и мог без лишних соперников ждать и получать правительственные награды.

Н.Д. Устинов, возглавив НПО “Астрофизика”, имел весьма скромную научную степень кандидата технических наук. Пока он боролся за власть ему было не до науки, точнее не до научных степеней и званий. Но вот пришла победа, и теперь можно было приступить к реализации своих глобальных карьерных планов.

По образу и подобию ОКБ “Вымпел” Устинов прежде всего создал в “Астрофизике” базовую кафедру Физтеха, а затем принял решение об организации отдела, аналогичного отделу Тартаковского, для разработки теоретических основ лазерной локации, начатой когда-то в лаборатории Репина. В качестве начальника нового отдела был приглашён П.А. Бакут. Главную задачу, которую Устинов поставил перед Бакутом, была подготовить книгу по лазерной локации, аналогичную двухтомнику “Вопросы статистической теории радиолокации”.

К моменту моего появления в “Астрофизике” двое из физтеховской пятёрки, попавшей когда-то в отдел Тартаковского, уже успешно работали в этом предприятии. Вадим Выгон был начальником соседней лаборатории в отделе Бакута, а Виктор Буреев возглавлял аспирантуру и исполнял обязанности заместителя заведующего базовой физтеховской кафедрой. Таким образом, мы трое вновь оказались в «одной лодке». Но теперь уже не нам, а мы читали лекции и руководили студентами. И почти в одночасье мы превратились из Вадима, Игоря и Виктора соответственно: в Вадима Григорьевича, Игоря Николаевича и Виктора Алексеевича.

В принципе жизнь теоретика весьма необременительна. Мы (Бакут, Вадим и я) читали лекции на физтеховской кафедре, вели семинары, занимались с дипломниками и аспирантами, писали статьи и лишь изредка выполняли кое-какие исследования по заданиям разработчиков. И всё это было в удовольствие без всякого напряжения.

В старые «Вымпеловские» времена Матвеев работал в лаборатории, которой руководил Устинов, т.е. был, что называется «свой в доску», а сегодня их дружеские отношения цементировали ещё и очень приличные деньги, которые подчинённый приносил своему начальнику. Делались они через оформление авторских свидетельств на изобретения, в которые вписывался Устинов, и последующим липовым актом об их внедрении в разработки предприятия, а точнее в лабораторные макеты Матвеевского отдела.

Был организован беспрерывный поток подачи заявок на изобретения, и отработана методика подготовки актов по их внедрению. Матвеев поделился с Бакутом своим очень эффективным опытом выколачивания денег из “Астрофизики”, и вскоре в этот поток влился и весь Бакутовский отдел. Теперь его сотрудники подготавливали заявки на изобретения, в авторы которых включались Бакут, Матвеев и Устинов, что по выходу этих патентов обеспечивало оформление акта об их внедрении.

Наконец, настал момент, когда Матвеев решил, что пришло время стать ему доктором. Дело было за малым, нужна была диссертация, и он обратился за помощью к Бакуту. Принимая во внимание почти дружеские отношения, а также положение Матвеева, как лица близкого к Устинову и, наконец, чувствуя за собой должок за проведённые внедрения, Бакут согласился написать две теоретические главы, а в остальных главах он порекомендовал Матвееву изложить результаты экспериментов, выполненных в его отделе и описанных в уже вышедших отчётах. Сам Бакут, вовсе, не собирался писать обещанные главы, а поручил их Вадиму. В результате, Матвеев получил диссертацию, и успешно защитился, что оказалось очень и очень кстати, ибо в “Астрофизике” начинались большие кадровые изменения.

За работу в своих новых лабораториях и я, и Вадим принялись с большим рвением, но если у меня энтузиазм только увеличивался, то у Вадима постепенно уменьшался. В значительной степени это было связано с тем, что Вадим занимался тематикой, которая уже детально была проанализирована Курикшей и Бакутом в их докторских диссертациях, и нащупать там что-то новое ему никак не удавалось. Тематика моей лаборатории формулировалась как распознавание маломощных оптических изображений, а также разработка методов голографирования удалённых объектов. Подобные проблемы не исследовалась ни Курикшей, ни Бакутом, так что трудности, с которыми столкнулся Вадим, я удачно избежал.

В это время в горах недалеко от станицы Зеленчукская, рядом с уникальной обсерваторией Академии Наук, “Астрофизика” начинала монтировать экспериментальный лазерный локатор, и Вадиму предложили возглавить этот проект. Какое-то время он сомневался, но свалившаяся на его голову неожиданная «работёнка», связанная с докторской диссертацией Матвеева, решила дело. Вадим выполнил поручение и сразу же после этого подал заявление о переводе в подразделение, ответственное за работы в Зеленчуке.

В 1978 году я защитил докторскую диссертацию. Положительное решение ВАК о присвоении мне искомой степени я получил как раз в тот момент, когда закончил работу над монографией “Статистическая теория голографии”. Через три месяца я получил на неё положительные рецензии и решение издательства «Советское Радио» о её публикации. В прекрасном настроении я сидел за своим рабочим столом, когда в лабораторию вошёл Бакут и попросил меня пройти к нему в кабинет.

В кабинете Бакут рассказал, что при переходе на работу в “Астрофизику”, он обещал Устинову подготовить для открытой публикации книгу по лазерной локации, которая должна была стать серьёзной подмогой Генеральному Конструктору при избрании в Академию. Час назад Устинов позвонил и напрямую спросил, как обстоят дела с обещанной книгой. О том, что Устинов будет её соавтором, даже двух мнений быть не могло. Проблема была в том, что работа над этой несчастной книгой даже и не начиналась. Естественно, Бакут клятвенно пообещал Устинову постараться, но было абсолютно ясно, что успехом эти старания не увенчаются. И вот Бакут, не глядя на меня, предложил:

— А почему бы тебе не взять в соавторы Устинова. Научной славы он у тебя не отнимет, а вот польза от этого соавторства будет и тебе, и отделу. Конечно, голография — это не лазерная локация, но, как говорится, на безрыбье и раком станешь.
— Но ведь Николай Дмитриевич меня мало знает, — засомневался я.

— Не волнуйся, это уже моя проблема, — пообещал начальник, и я согласился, но при условии, что никаких других соавторов, кроме Устинова, больше не появится. Последнее условие я сформулировал, надеясь, что одному Устинову будет неудобно вписаться в соавторы, а с кем-то ещё, так это уже как бы в компании.

До чего же я ещё оставался наивным. Устинов без всяких колебаний с благодарностью подписал все необходимые бумаги о своём соавторстве. Теперь мне предстояло оповестить редакцию о появлении соавтора. Это казалось мне особенно неудобным, ибо рецензенты давали свои отзывы на монографию, а книга выйдет с двумя авторами. Смущаясь, я пришёл к своему редактору и честно описал создавшуюся ситуацию.

— Не проблема, — утешил меня редактор, — сейчас доложу директору и уверен, что он одобрит ваше решение.
Очень скоро редактор вернулся и, улыбаясь, сказал, что появление столь уважаемого соавтора — это честь для нашего издательства, и что теперь книга будет в суперобложке, а главное, дано указание издать её максимально быстро.

Благодаря опубликованной книге, отдел избежал гнева Генерального Конструктора, и сотрудники отдела смогли продолжить свою «сладкую жизнь».

Формально “Астрофизика” состояла из двух мало связанных между собой специальных конструкторских бюро (СКБ), одно возглавлялось Ломакиным и разрабатывало лазерный локатор, второе — под руководством Орлова создавало мощные лазеры, которые должны были стать основой для лазерного оружия.

Последние несколько лет Ломакин, помимо СКБ, руководил практически всей “Астрофизикой”. Устинов появлялся на предприятии крайне редко и в основном только для того, чтобы председательствовать на межведомственных совещаниях, перепоручив всю повседневную текучку Ломакину. Он считал, что его присутствие важно не на предприятии, а на полигоне, находившемся в диких Казахстанских степях около озера Балхаш. Там монтировался по заказу Министерства Обороны боевой лазерный локатор, и Устинов именно там устраивал обсуждение состояния работ, так называемые планёрки. Он сам назначал время их проведения и обязательно сам их проводил.

Каждая планёрка продолжалась в течение двух дней. В первый день подробно докладывалось состояние дел, а затем следовал многочасовой банкет. Сам Никодим, несколько раз лечившийся в молодости от алкоголизма, пить не мог, но происходящее бодрило и возбуждало его. Он пил боржоми, произносил тосты и следил, чтобы никто не манкировал. В этом бушевавшем вокруг него пьяном веселье ему прекрасно думалось. Его мысли, пьянея от запаха и от ласкающего слух, призывного звука разливаемой водки, открывали ему такие глубины человеческой сущности, что он сам удивлялся своим открытиям. Эти философические открытия были тем фоном, на котором он обдумывал всё, что услышал во время прошедшей планёрки.

Второй день начинался с подсмеивания над тем, в какой очерёдности вчерашние участники отключались от общего веселья. Наиболее стойкие товарищи принимали особые поздравления. Ломакин, мужчина крупный и сильный, отключался всегда последним. Эта способность Ломакина имела очень важное значение для предприятия, ибо сдача военному заказчику очередного этапа создаваемой лазерной системы всегда сопровождалась большим кутежом, и уж заместитель Генерального Конструктора никак не должен был ударить лицом в грязь перед военными. Игривая часть планёрки заканчивалась серьёзным рассмотрением вчерашних докладов, и каждый из членов Устиновской команды получал лично от него указания, на что ему следует обратить особое внимание, и что должно быть выполнено в первую очередь.

В конце концов локатор был создан и принят госкомиссией на вооружение. Наградой Никодиму стала звезда Героя социалистического труда и избрание его в член-корреспонденты Академии Наук. Устинов понимал, что максимум, который можно было выжать из работ на полигоне, был получен, и для того, чтобы сделать следующий шаг и, в частности, перейти из членкора в академики, необходимо переключиться с полигона на “Астрофизику”.

Сохранено