тридцать восьмая минута два

afuchs — 11.05.2021 Зимой я проводил жирные параллели на линзе проектора в закупоренной квартире. Благо, зима была долгая и кончилась позавчера. Параллели местами неубедительные только потому, что линза выпуклая и довольно горячая.

Два очень разных фильма, в которых рассматривается жизнь женщины во время войны 1939-1945, выстраивают один и тот же эпизод: женщина с рюкзаком и котомками идёт пешком по пересечённой местности весной 45-го, с ней ребёнок; её замечают двое американских солдат, догоняют бегом и прыжками, снимают с неё рюкзак, дальше в одном случае насилуют при ребёнке, в другом приводят к дому и устраивают "отдам рюкзак, когда поднимемся к тебе". В первом случае сцена прерывается для показа архивной съёмки городских руин, во втором эллипсисом вымонтажированы сумерки.

Jean-Pierre Melville, Léon Morin, prêtre (1961)	Helma Sanders-Brahms, Deutschland, bleiche Mutter (1980)

Хельма Зандерс-Брамс представляет тяжёлую для меня линию кино, которая (в данном случае очень явно, заглавно и эпиграфично) берёт начало от Брехта (Брессона, Пазолини, зачеркнуть ненужное). Я воспринимаю всякое нарочито перформативное исполнение, даже если оно нарочито антиперформативное, как отталкивающую позу, но это и неважно. Зандерс-Б. довольно далека от обобщённого, всеохватного моделирования, она использует его не как общий эстетический подход (что, я подозреваю, роднит Брессона и Фассбиндера), а как конкретное решение для изображения диссоциации, выталкивания человеческого существа за пределы его собственного тела, собственной жизни.

Героиня фильма "Германия, бледная мать" размышляет за кадром о своей жизни, обращаясь к матери (которая, кажется, давно умерла). Война далеко-далеко, муж уходит, приходит на побывку, уходит опять, рождается дочь, падают бомбы, рушится дом. К концу первой трети фильма героиня, собрав скарб и научив дочь ходить, выходит пешком откуда-то в Берлин. Их окружают руины и поросшие весенней травой мертвецы. Похождения матери и дочери по лесопосадкам, в ходе которых героиню насилуют солдаты ("это право победителей," - объясняет она девочке), сопровождаются назойливым, нудным повторением мрачной сказки с каннибализмом из Гриммов с рефреном "это был только сон"; вот это и есть для меня перформанс, текст сказки подаётся из уст актрисы непрерывно и монотонно, до и после изнасилования.

Муж возвращается, жизнь налаживается, но где-то так же далеко, как до того была война, страдания героини в этой новой жизни становятся жуткими до гротеска, у неё случается паралич лицевого нерва, и зубной врач для профилактики удаляет ей все зубы (остаток фильма она проводит с кошмарной пластелиновой лепёшкой на лице и полным ртом чёрной кашицы). "Я не хочу жить," - говорит она (мужу). "Я тоже," - отвечает муж и уходит на работу. Назойливыми, монотонными требованиями выйти из ванной дочка предотвращает попытку закончить мучения собственной волей.

В перспективе, выстроенной Хельмой С.-Брамс, её протагонистка не просто жертва войны (на это место достаточно претендентов), она побеждённая в этой войне. Война-победительница в конечном итоге уравнивает для неё всех мужчин: мужа, откровенного антинациста и солдата-вермахта, его коллегу тылового нацика, с которым они до, во время и после войны поддерживают умеренно дружеские отношения, пьяных американских солдат-насильников, врача, заботливо выкорчевывающего зуб за женским зубом.

38': едет на велосипеде в оккупации
	38': рожает дочь в тылу

Мельвилля война интересует примерно также, как христианство, которое он использует как макгаффин в фильме "Леон Морен, священник", также, как самураи или кодекс воров в законе. Война отбирает у героини мужа, а церковь даёт негодную замену: пытаясь подшутить над исповедником, искушая его идеями коммунизма, она влезает в исповедальню (на самом деле ни мне, ни ей не стало до конца ясно, зачем она припёрлась на исповедь; здесь положено сказать, что она заполняла [душевную] пустоту, но это неприлично). Но исповедник оказывается молодым Жаном-Полем Бельмондо, и за словом в карман сутаны не лезет. Он предлагает ей зайти к нему вечерком "за книжкой". Центральную часть фильма составляют их беседы в скромном казённом помещении. Правда, я подозреваю, что Мельвилля прельщает при этом не прекрасная до головокружения Э. Рива и не витальный Ж.-П. в чёрном с пуговицами, а именно помещение: мрачная лестница, скупые углы. Лишний метр плёнки, и общий с оператором глаз режиссёра косо отъезжает оглядывать обстановку.

Война представлена почти карикатурными солдатами, по очереди наезжающими в альпийский ПГТ: итальянцы с перьями на шляпах сменяются немцами в фуражках, потом их прогоняют американцы в пилотках. Где-то что-то взрывается: гостиница в руинах, героиня этого не замечает, пройдя мимо. Еврей с троцкой бородкой бреется, меняет фамилию и приходит попрощаться ночью в офис.

Штука, на мой взгляд, в том, что все вопросы протагонистки (в присутствии священника тонированные тихим отчаянием одиночества) и резкие ответы священника малоинтересны с религиозно-философической точки зрения (если предположить, что с военного времени теология не сделала такого решительного шага вперёд, что современному нам или фильму зрителю сходу ясно то, что героям было невдомёк). Это неприкрытая банальность. В одной сцене священник рисует на листке точку и заключает её в кривоватый кружок: вот ты, а вот - бог. Интересно, с другой стороны, созданное в таких рамках садо-мазохистское напряжение в игриво прохладных отношениях участников. "Почему это я выбираю Вам книги?" - говорит Бельмондо, - "выберите сами," - и садится за стол с таким видом, как будто она должна приползти к нему на четвереньках с розгой в зубах. "Вам нужен мужчина," - объясняет Бельмондо, не особо сочувствуя. "Да нормально у меня всё," - отвечает немного обиженно героиня, - "Я удовлетворяюсь деревянной палкой." "Смотрите, не пораньтесь," - предупреждает священник. Он удивительно груб с ней и с другими женщинами, физически груб, отпихивает их, хватает под локоток. У него было счастливое детство, хорошая обстановка в доме, отец его бил, "часто оставляли без ужина". Он настойчиво, сердито суёт ей грушу, военное же время, но она не хочет, он злится, отдаст грушу другой женщине. Приходит к ней домой колоть дрова, проводит время на переднем плане с топором, дружит с ребёнком.

Насилие, в целом, в потенциале очень ощутимое, но подаётся мелкими бытовыми вспышками, смягчается и разряжается: начальница выбивает у героини бумаги ударом ноги, та отвешивает ей пощёчину. Это неожиданно приводит к поцелую и относительно тесной дружбе между женщинами. Упомянутое изнасилование американскими солдатами при значительной схожести сцен, однако, не реализуется, смягчается до угрозы глупым условием "а то не отдам рюкзак", уговорами, робкой поддержкой одного из солдат.

И в конце концов в главном нарративе никакого искушения не получается. Героиня решается на faux pas (интересно, что это происходит после её чудесного и до поры окончательного обращения у чердачного окошка, которое таким образом оказывается не совсем надёжным и не мешает эротическим грёзам с участием Бельмондо в сутане), но это не производит особого впечатления и до членовредительства никого не доводит. Дело не в том, что священник, не видящий в героине женщину, в духовном плане превзошёл о. Сергия, а в том, что он вообще не в духовном сане, а в стилистическом. Ему нельзя, потому что жанр не позволяет.

И к этим двум наличным компонентам - война и вера - фильм не сводится, всё, о чём я написал - 2% объёма, это как называть банку солёных огурцов мочёным укропом. Главный вопрос, скорее, в том, является ли основным тот рассол, вкус которого сохраняется в фильмах с усами Алена Делона в главной роли. Готов ли я признать, что поиски огурца доставляют мне удовольствие во время просмотра фильмов Мельвилля? Что сомнения в его существовании удерживают моё внимание?

Вы, похоже, хотите сказать, заметит здесь внимательный читатель, что фильм, так сказать, "не о том". Так о чём же он?

В следующих выпусках: русский и швед в двух разных фильмах всем назло делают вид, что утопились, но русский идёт дальше, потому что подонок; сравнительный анализ ужасов дефлорации в Эпине-Шамплатрё и Строгино; а также, возможно, незамеченный французский оммаж Ибсену и, если совсем понесёт, разница между гвардаэспальдом, кустодием и эскольтом.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив