Три аккорда

топ 100 блогов gennadydobr24.04.2019 Три аккорда

       Ленинградом я болел с детства. Точнее, меня туда тянуло. Читал о нём, что мог достать, собирал альбомы, открытки. Карту города наизусть выучил. Когда после второго курса техникума у меня образовался отпуск, то не возникло сомнений, куда поехать.
В семнадцать лет я познал магию советских железных дорог. Нет, до этого мне приходилось, конечно путешествовать, но раньше это были поездки со старшими, в ранге маленького. А в этот раз я впервые ехал один.
Как настоящий взрослый, с нежной растительностью на подбородке, изображающей бороду. Как принц инкогнито со ста рублями в новеньком кошельке.
Кроме денег, у меня хранились также номера телефонов далёких родственников и адрес общежития цементного завода. Родичей я знал только заочно, а в общаге жили приятели по техникуму, проходившие там производственную практику.
Шёл тысяча девятьсот семьдесят пятый год. Меня окружал необъятный и несокрушимо дружелюбный Советский Союз. Я был его сыном — родным, хоть и не всегда любимым ребёнком той самой пресловутой национальности. Для антисемитов у меня были кулаки и секции бокса и штанги, а для друзей — голова, полная стихов и песен.  А ещё у меня была гитара.
В середине семидесятых этот музыкальный инструмент обладал сакральными достоинствами. Поднимаясь по крутым ступенькам в плацкартный вагон с гитарным чехлом за спиной, я ощущал интерес и надежду во многих взглядах: «Ух ты, здорово, повеселимся, если мальчишка играть умеет!» Выглядел я бывалым туристом: метр восемьдесят роста, рюкзак, штормовка, бородка. Но вот с умением играть были проблемы.
Гитару я получил в подарок на день рождения целых две недели назад. Ценой непрерывных каждодневных усилий и стёртых до крови подушечек пальцев успел выучить несколько первых аккордов. Но свободно играть и петь, конечно, не мог, как ни старался.
Всего этого мои попутчики, конечно, не знали, и потому приняли меня по одёжке, радостно и гостеприимно.
В те времена плацкартный билет до Ленинграда стоил двадцать восемь рублей, а поездка из Днепродзержинска занимала тридцать шесть часов. Тогда время текло неспешно и потратить два дня на дорогу в любимый город казалось естественным. Ну, правда, не самолётом же лететь, как герои кинофильмов?
Попутчики знакомились за неспешной трапезой — то ли обед, то ли пьянка. Во главе стола сидели дородная женщина лет тридцати формата героини Дорониной из кинофильма «Три тополя на Плющихе» и сорокалетний лысый снабженец-командировочный. Ещё была студентка из металлургического, отличница и задавака по виду, и демобилизованный сержант с боковой полки.
Начался конкурс хлебосольства. Женщина доставала из большой сумки домашние деликатесы, а командировочный так же неустанно извлекал из бездонного портфеля всё новые бутылки. Скоро места на треугольном алюминиевом столе не осталось. Поощряемые гостеприимными «Вызволяйтэ!» и «Будьте ласкави!» мы выпивали понемногу, закусывая пирожками, варёной картошкой и домашним салом.
В компании я оказался самым младшим. Сидя за столом, я, с ужасом ожидал приглашения сыграть чего-нибудь. Но попутчики говорили о своём, а меня милосердно ни о чём не просили.
Еда не лезла в рот. Я с ужасом представлял скорое неизбежное фиаско. Хорошо, что мою панику увидел сержант-дембель в фантастически красивой форме, усыпанной значками, как китель Брежнева — орденами.
Правильно истолковав причину кручины, парень предложил метод лечения. Он наполнил доверху тонкий чайный стакан в подстаканнике бормотухой под названием «Портвейн три семёрки» и сказал: «Выпей, поможет. Пей, как лекарство!»
Я махнул этот стакан отчаянно, как жаждущий в пустыне, одним бесконечным глотком. Сладкая жидкость согрела желудок, и мне полегчало.
Мне льстило внимание старших. Стараясь соответствовать собственным представлениям о правильном студенте, я пил, почти не закусывая. «Ирония судьбы» ещё не вышла на экраны, но типаж витал в воздухе. Интеллигенту полагалось много пить.
Конечно, вскоре меня развезло. Мир вокруг меня стал настолько прекрасен, что я боялся лопнуть от счастья. Отдаться восторгу полностью и воспарить мешал только сладкий портвейн, колышущийся внутри в такт поезду. Расстаться с ним я не хотел, а добавлять боялся. И тут солдат протянул мне гитару.
Воспринимая мир расплывчато и издалека, я не думал уже о таких мелочах, как стёртые пальцы и неумение играть. Хорошие люди просят, как тут не расстараться? Нужно было соответствовать.
Я мысленно переводил советские песни тех лет в единственно доступную мне тональность и вдохновенно орал их вместе с набившимися в купе попутчиками. Начали с “Там, где клён шумит”, продолжили Добрынинской же “Прощай!” и Антоновскими «Несёт меня течение» и «У берёз и сосен». Окончательно сразил слушателей только что появившийся хит Пугачёвой «Арлекино». Мы его орали подряд раза три.
За окном темнело, на душе светлело, хмель выветривался, а песни не кончались. Мы вспоминали любимые песни, сперва свои, затем родительские, народные, и все они прекрасно укладывались в волшебные три аккорда.
К ночи усталость нас победила, и народ потянулся стелиться и укладываться. Я спрятал в чехол гитару, уложил её нежно на полку и вышел перекурить.
В тамбуре гулял сквозняк. Пахло, несмотря на лето, углём. Я закурил сам и дал прикурить вышедшей вслед за мной симпатичной девахе-соседке по купе. Девушку звали Таня. Рослая и взрослая, на пять лет меня старше, она ехала в Питер на практику от индустриального института.
Весь день она просидела с ногами в уголке нижней полки, читая книгу. Не пела и не пила. Только улыбалась изредка и озадачивала меня прямым взглядом серых глаз. Мне казалось, что она спрашивает меня о чём-то. Впрочем, мало ли что мне тогда казалось?
Мы стояли и курили молча. Потом девушка выбросила сигарету в холодную печку, достала из кармана джинсов и дала мне сложенный несколько раз листок бумаги. Сказала:
— Спрячь, пригодится, может быть. Там адрес и телефон моей тётушки, у которой я остановлюсь. Если захочешь, сможем встретиться.
К таким предложениям я не привык. От смущения я смешался и не нашёл, что ответить. Даже покраснел, кажется.
Таня улыбнулась ободряюще.
— Неважно, кто первый проявит инициативу, если оба хотят одного и того же. Лучше сказать и ошибиться, чем промолчать и жалеть о несказанном. А мне не хочется тебя потерять, малыш!
Вот тут я точно покраснел, как рак. Впервые в жизни мне назначали свидание. Я спрятал листок в нагрудный карман рубашки и даже застегнул для надёжности пуговку.
Девушка взяла моё лицо в ладони и сказала:
— Ты сегодня ужасно играл, но здорово пел. Только не пытайся сделать пение профессией. Лабухов и без тебя хватает. Обещай, что не станешь зарабатывать музыкой.
Я кивнул молча. Странные слова, стук колёс, качание поезда, остатки хмеля — всё вместе создавало иллюзию нереальности происходящего.  Таня притянула моё лицо к своему и поцеловала. Поцелуй показался мне крепким, как спирт. Голова закружилась, а окружавшие звуки перекрыл шум в ушах.
Я поднял руки, чтобы обнять Татьяну, но она уже отстранялась, ускользала, исчезала. Хлопнула железная дверь, и я остался один, ошарашенный и счастливый. Туманные планы клубились в голове и сердце. Головокружение заставило опереться на стену.
Вернувшись, я увидел спящий вагон. Тускло светились синие лампочки, все уже лежали, кто-то даже храпел. Я прошёл в своё полукупе, уклоняясь от высунутых в проход ног, и забрался на среднюю полку. Таня уже спала или делала вид, что спит. Я подумал, что не усну до утра, и тут же выключился.
На следующий день вагон уже стал домом. Бытовые мелочи, еда — уже без всякой выпивки, разговоры о том о сём. Таня опять сидела с ногами в углу нижней полки, отгородившись от мира книгой. Я заметил название — “Опыты”, Монтень. Наверное, что-то по металлургии.
Конечно, мы больше не встретились. Приехав в Ленинград, я совершил визит вежливости к родственникам и был принят с истинно петербургской прохладой, даже с дождиком, кажется. Отбыв родственную повинность, я затарился в винном магазине, добрался до рабочего общежития и всё заверте…
Ленинград не разочаровал. Город пришёлся мне точно впору, как на меня сшитый. Музеи, театры, концерты — за месяц я выучил его наизусть, как любимую поэму. Наверное, именно так и надо узнавать город: молодым, свободным, открытым.
О Тане и о листочке в кармане я вспомнил только через неделю. Утром, с похмелья, в чьей-то постели… Звонить было поздно и как бы не о чём. Ну что с того, что провели вечер рядом в поезде? Ведь даже не познакомились, не поговорили. О поцелуе вспоминать было стыдно. Я вздохнул и вычеркнул девушку Таню из сердца и памяти.
В семнадцать лет такое проделать легко. Особенно в Ленинграде, в июне, на еженощном стихийном празднике белых ночей. Легко знакомились, легко расставались. Впереди ведь была целая жизнь и две недели до обратного поезда.
С тех пор к железной дороге я отношусь с почтением и любовью. И на гитаре играть не разучился. Умение мгновенно уловить мелодию песни и спеть её осталось со мной на всю жизнь. Подарок железнодорожной магии.

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
В Кремле призвали не воспринимать послание президента РФ Федеральному собранию как милитаристское. "Воспринимать это как некие милитаристские заявления неверно. Воспринимать это (заявления президента о разработке в РФ новейших стратегических вооружений - ИФ) как основную часть ...
Пока вы все занимались не знаю чем, в это время Русский народный военно-патриотический театр " Эбонитовый колоту н" сегодня представил публике новую работу - спектакль " Тварь, я право имею !" по мотивам книги Ф.М. Достоевского "Преступление и ...
Дождь и сырость.  Я не хочу уже здесь жить, снова мотаюсь, как на ...
всем 3 размера и 330 бэхсобсно сабж. друг попросил ...
Сегодня речь пойдет о приготовлении брускетты с грибами. Это блюдо, если выражаться проще, можно было бы назвать 'бутерброд с грибами' и это название тоже бы выражало  его характер.   Немного пополемизируем на эту тему.  У нас  есть люди, которые не приемлют ...