Тетя Лиза

irin_v — 26.03.2016 Мой прадед пришел мальчиком в Москву и устроился подмастерьем, потом рос, рос и многих перерос.

По всяким обрывкам рассказов, по нескольким дошедшим до меня эпизодам, умом  обладал большим, но  видимо ум его,

как зеркало  Снежной королевы  был целостным только в его голове, разбившись на осколки в головах его потомков он уже не сильно влиял на их самочувствие.

Жена его умерла рано и все выросшие дочери, которых он повыдавал замуж, в  память покойной матери называли своих  дочерей Елизаветами.

Поэтому в моем детстве у меня было полно двоюродных престарелых тетушек Елизавет по паспорту, но видимо чтобы как-то  хоть  их различать  в быту их звали Люся, Лиля и все остальные производные.

За исключением одной, старшей внучки от старшей дочери, она именовалась, как положено.

Она  получила и имя и ум, мне кажется, что практически весь ум, отпущенный  всем его потомкам.

Моя любимая тетка. Двоюродная сестра отца.

Я не встречала  больше  таких мозгов, никогда.

Ум, интуиция, хитрость, невероятная эрудиция.

Гремучий сплав.

Семья ее не больно жаловала, все предпочитали кого-нибудь попроще.

Наверное  больше всех  в семье ее любили мой  отец, моя мама  и я. Так нам было на роду написано.

Каждый из указанной троицы состоял с ней в своих отношениях, не пересекаясь друг с другом.

Отец иногда навещал в выходные, им друг с другом было интересно, мама забегала к ней без передышки, я реже, чем  раз в пару недель не бывала.  Одна, с  подружками, с приятелями, с кем хошь и когда хошь, только не утром. Вставала она поздно, зато ложилась незнамо когда.

Невысокая,  сгорбленная, с некрасивым лицом и пышным  взбитым седым коком волос, заколотым сзади пучком.

Пышность кока  обеспечивала моя мама, мыла ей голову, тетка не могла толком согнуться.

Больная была, абсолютный инвалид, лет двадцать практически не выходила из дома.

Их двоюродный брат старый прекрасный врач, прошедший все войны, после очередного осмотра, разглядывания ее кардиограмм и снимков, говорил - все мы  старые перечницы, но до Лизы нам далеко.

Она их всех пережила лет на двадцать.

Она в принципе не подчинялась законам ни социума, ни  природы. Все вопреки.

Видимо никогда не была красива, возможно и чертовски мила не была, но была чертовки умна.

Вопреки расхожему мнению, ум иногда служит женщине лучшую службу, чем красота.

Она рано вышла замуж за очень красивого музыканта, виолончелиста.

Говорили, что в тридцатые он  хорошо зарабатывал концертами  и они на общем фоне очень хорошо материально жили.

Тетка не работала, а училась во ВХУТЕМАСе.

Тогда, как и сегодня,  были бы деньги, а уж поучить, поучат.

С тех времен  и до последнего  в ее большой комнате арбатской коммуналки был салон.

До ее смерти и после, как выяснилось тоже.

Дверь не закрывалась.

В первые недели войны виолончелист ушел  в ополчение и почти сразу погиб.

С тех пор она вдовела и очень долго голодала, сначала в Москве в войну, а потом там же, но после войны.

Кто уж что ей подбрасывал и какие она давала в то время уроки рисования, я не знаю, но нищенствовала  она по рассказам по-настоящему, родня говорила, ее тетки, практически ниществующие сами старухи,  не стали бы придавать ей святости.

Всех это малость напрягало.  Все были повязаны обязательствами, никто  много не зарабатывал и помочь могли только если с работой, например чертежницей в КБ.

Но  об этом и заикнуться никому в голову не приходило.

Отец с его  безумным стажем и его  брат   врач, начинавший еще с Бухары двадцатых и с тропических болезней,   всё  вопрошали друг друга,  на что Лиза будет жить?  У нее нет стажа и не будет пенсии.

Но тут  отстроили ВДНХ и ее младшие подруги-художницы  взяли ее к себе на работу оформителем.

Оформляла она видимо только бумажки и то дома, но часть своих окладов они катали на ее имя, сложилась здоровенная сумма и наша тетка Лиза получила максимальную пенсию 120р.

От  этого равенства и братства  ее двоюродные братья-трудоголики  совершенно офигели, а я уже лет в десять поняла, что не в стаже счастье.

Правда для меня понять и воплотить не синонимы, к сожалению.

Трудно было  забежать к ней и оказаться с глазу на глаз.

Она полулежала на своем топчане, облокотившись на подушки и поджав ноги, хрипло и с присвистом ловя воздух(эмфизема легких), а в это время один приходил, другой уходил, один мыл чашки, другой смахивал пыль с дымковских игрушек, третий приволакивал зефир, четвертый его поедал, пятый тащил книжку, шестой утаскивал и так до бесконечности.

Все добровольно и все без напряга.

С каждым  она находила общий язык, каждый ей был интересен и каждого она могла заинтересовать разговором, воспоминаниями, рассказами о встречах, размышлениями и нестандартными  поворотами своего  ума.

Были тогда еще в столицах такие  дома и такие мощные  старухи, тропа к которым не зарастала.

В семье  удивлялись, немного беззлобно сплетничали, уж слишком это все не походило на муравьиный уклад остальных, но в остальном были к ней равнодушны.

Все, кроме нас троих.

Никто и никогда  ни разу мне не сказал, надо проведать тетю Лизу.   Я это делала сама.

Сначала пешком, потом ездила на троллейбусе с Фрунзенской, потом мотала на перекладных из Зюзина, потом  чуть ли не из урюпинска, от друзей, от детской коляски, от отцовских больниц.

Всегда.

Магнетизм любви.

Так как она все время норовила помереть в очередной реанимации, то у  ее  племянника лежал список с распоряжениями относительно наследства.

Список столько раз озвучивался, что все знали все наперечет.

Мне тарелки с синим узором,  троюродному брату  старинную табакерку, остальное друзьям.

Прекрасная библиотека, собранная за всю жизнь (кто только не добывал ей книжки, две основные статьи расхода- книги и лекарства) -  молодому искусствоведу  Виталию, старинный  бельевой шкафчик  - Аллочке черненькой, лампу  - Аллочке беленькой и т.д. и т.д.

Ломберный стол продать мечтающему о нем  мужу Ирины Муравьевой и на эти деньги похоронить.

Последние три месяца она лежала переломанная и у ее кровати  продолжали меняться мама, я, обе Аллочки.....

Ночью одна в уже пустой расселенной квартире, с незапертой входной дверью, чтобы смогла войти скорая.

За неделю до смерти  попросила меня приехать в определенное время, но конечно после работы.

Велела придвинуть  кресло к ней поближе, надо поговорить.

И поговорила. Раскроила мою  личную  жизнь по новым лекалам, в этом крое я по сей день и живу:)

Это была вторая по масштабу   потеря после смерти отца.

Очень я опиралась на ее ум, на ее реакцию, на ее присутствие.

Поминки  для немногочисленных  родственников  я организовала у нас.

Друзья художники гуляли у нее. Лихо отгуляли.

Я тогда работала в режиме и не было никакой возможности раздавать  все эти шкафчики самолично, но так как  у всех были ключи  в этом и не было необходимости.

Все всё вывезли, свое и не свое.

Быстро ушло чьими-то ногами зеркало в прихожей, которое я хотела забрать и старинный чугунный  прадедов подсвечник, почерневший от времени,  который мне не пришло в голову сразу прибрать.

Люди все были вокруг интеллигентные:) Потом дошли слухи, что и библиотеку порастрясли в процессе получения своей доли.

Папки с рисунками  были не мои и они отправились своим путем.

Там были в основном подаренные ей работы, она дружила с Д. Митрохиным, с Осмеркиным, видимо со многими, Москва была тесная и МОСХ  был не сильно разросшийся.

А не так давно в сети прочла, что в Венеции на аукционе были проданы несколько эскизов известной художницы авангардистки и имя моей тетки. Эскизы не полотна старых мастеров, много на них продавец видимо не заработал.

Но информация об аукционе меня очень позабавила.

Работы были не ее, я знаю чьи, действительно  известного художника, она мне называла имя.

Ну что ж,  владелец у меня авторства не уточнял, то ли ошибся случайно, то ли не случайно, но вот спустя столько лет моя тетка Лиза, посмеиваясь из-под своего седого  кока могла проследить ход аукциона и порадоваться своей славе.

Сверху ей было наверное все хорошо видно и слышно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив