Терем крестьянина Мартьяна Сазонова в Асташово, Костромская область

von_hoffmann — 25.12.2024

Усадьба Асташово необычна тем, что построена не дворянами, а бывшим крепостным крестьянином, и сочетает в себе архитектуру изысканной загородной дачи со строительными решениями и планировкой, типичными для крестьянской избы. Находится усадьба в Чухломском уезде, который, по словам его знаменитого уроженца Александра Зиновьева, «в Костромской губернии считался самым глухим». Однако уезд был и самым зажиточным. До революции здесь насчитывалось несколько десятков усадеб, столь же богатых, как Асташово. Все они принадлежали крестьянам и стояли в их родных деревнях.
В XIX веке Чухломской уезд населяли отходники. Это были крестьяне, уходившие из родного села или деревни на сезонные заработки (отход). Нечерноземная и неплодородная Костромская губерния была в России по их числу одной из первых. Макарьевский уезд славился жгонами – бродячими каталями валенок. Ветлужские мужики сплавляли в Нижний Новгород лес. Молвитинцы ходили по Русскому Северу и зарабатывали художественной росписью. Ну а Галич, Солигалич и Чухлома «Питер построили» – и это не преувеличение.
В 1842 году в деревне Асташово в семье государственных крестьян Созонта Маркова и Екатерины Авдиевой появился первенец, нареченный в крещении Маркианом. Мать рожала его, как и все крестьянки, в зимнице, рядом с коровами. На третий день младенца передали повитухе, чтобы она отнесла его за три версты в приходской Ризположенский храм в Озерках, построенный на месте, где полвека назад стоял монастырь. По этой упраздненной обители окруженная с трех сторон дремучими лесами местность, в которой родился новокрещеный Маркиан, называлась Пустыней.
20 лет от роду Мартьян женится на Анне Андреевой, прожил с супругой 32 года и овдовел. К тому времени семья давно уже перебралась в столицу. На малой родине, в костромских землях, Мартьян находит себе новую спутницу жизни и в 1894 году вторым браком женится на Елизавете Добровольской.



После свадьбы молодые, как можно предположить, отправились в Петербург, но вскоре вернулись обратно. Возможно, Елизавете Алексеевне не понравилась столица, или же ей было тяжело жить с сазоновским семейством – кроме младшей дочери Любы, с которой они были погодки, все дети Мартьяна были старше нее. Как бы то ни было, Сазонов и Добровольская решили обосноваться в родных местах – в собственном чухломском доме и в Асташове. Но старая отцовская изба не отвечала ни статусу, ни городским привычкам Мартьяна. Требовалось новое жилище. Так в 1897 году появляется дача - Терем.
В том же году Мартьяна Созонтовича Сазонова избирают десятским.



Сазоновы жили на два дома. Кроме Терема, Мартьяну принадлежал одноэтажный особняк в Чухломе – дом 203 по Никольской (современная ул. Ленина, 30). Должность полицейского десятского требовала присутствия в деревне, поэтому в столице Сазоновы, если и бывали, то нечасто, а в 1907 году и вовсе продали свой петербургский дом.
Никольская – одна из центральных улиц уездного города. Соседями Сазоновых были городской голова Июдин, купеческая семья Голоушиных и другой успешный подрядчик – Иван Иванович Поляшов. Мартьяна и «Поляша» связывали соперничество и дружба.
Карьера Ивана Ивановича во многом схожа с мартьяновской. В отрочестве он начал ходить в отход. В 18 его женили родители. В его финансовом успехе так же есть непроясненные, а может быть, и сомнительные обстоятельства. Как и Сазонов, Поляшов овдовел на шестом десятке и женился на дочери духовного лица. В 1902 году он построил в родной деревне Погорелово тоже необыкновенный терем. Он, к счастью, тоже сохранился и сейчас ещё более знаменит.
Оба друга активно занимались благотворительностью.
В 1904 году Сазонов построил приходскую школу при пустынской Ильинской церкви, где прежде служил дьяконом его тесть. Об этом в Костромских епархиальных ведомостях была опубликована заметка. Из нее мы знаем, что Сазонов «приобрел для школы прекрасной работы образ и два портрета Царя-Освободителя и ныне благополучно царствующего Государя Императора Николая Александровича», пошил ученикам «чистенькие костюмчики», устроил в честь открытия званый обед для инспекторов и духовенства и подал заявление о желании приурочить построенную школу к рождению цесаревича Алексея. После этого Мартьяна представили к серебряной медали «За усердие» на Станиславской ленте.
Начало Великой, или Второй отечественной, как называли тогда будущую Первую мировую, мало отразилось на Мартьяне Созонтовиче. В последние перед войной годы он болел, стал грузен, плохо видел и мучался болями в груди. Из Чухломы в Терем он больше не выезжал, жил с женой и чахоточным сыном Иваном в своем доме на Никольской.
Детей от брака с Добровольской у Мартьяна не было. В мае 1913 года Иван скончался, а через три недели в городе случился страшный пожар – выгорел центр. Особняк Сазоновых не пострадал, но соседний с ними дом булочника Паршина сгорел полностью. От двойного удара – пожара и смерти сына – Сазонов окончательно сдал. Он умер от грудной жабы 9 сентября 1914 года и был похоронен на городском Казанском кладбище. Зимой 1942-43 годов надгробие Сазонова и другие чугунные памятники сдали на переплавку.
В России нужно жить долго, а умирать вовремя. Елизавета Алексеевна пережила мужа на 37 лет, а закадычный друг-соперник Поляшов – на 22 года. За это время они хлебнули достаточно лиха, чтобы осознать, как повезло Мартьяну. Терем и особняк Сазоновых на Никольской были конфискованы в начале 1918 года. Елизавета переехала в бывший родительский дом при пустынской Ильинской церкви. Она жила в нем с братом-священником – их отец умер в том же 1914 году, что и Сазонов. Пособий им не платили; до закрытия храма брат с сестрой кормились церковными сборами, а впоследствии огородом и подсобным хозяйством. В покое их, впрочем, не оставляли – брат, как служитель культа, был лишен избирательных и гражданских прав, а его сыновья, тоже зачисленные в лишенцы, пытались в 1930 году изменить свою участь, публично отрекаясь от отца и затеяв с ним судебную тяжбу. После смерти брата Елизавета Алексеевна, как говорят, приживала.
Иван Иванович Поляшов потерял и свой терем, и дом на Никольской, и мельницы, и мелочные лавки, и лесопилку. Щедрый погореловский комбед выделил ему, жене Марии Николаевне и их шести детям (старшей дочери было 13, младшему – год) подсобное помещение площадью 10 кв. метров на первом этаже их бывшего дома. В других комнатах устроили крестьянское общежитие. 70-летний Поляшов успел даже поработать управляющим на собственной мельнице – новая власть развалила ее и была вынуждена прибегнуть к его услугам. Как и других состоятельных в прошлом крестьян, Поляшовых поразили в правах. В апреле 1930 года лишенка Мария Николаевна писала в прошении о пересмотре своего дела: «Я жила и работала личным трудом, так как со дня революции у моего мужа все отобрано, пришлось всех малолетних детей воспитывать лично самой». Ее ослепший муж умер в 1936 году в возрасте 86 лет. Согласно семейной легенде, в день похорон Марию Николаевну предупредили о грядущем аресте, и она бежала из Погорелова.
После конфискации Терем в Асташове был опечатан и простоял бесхозным более 20 лет. Причин мы не знаем – это одна из маленьких тайн, которые предстоит разгадать. Остальные известные нам богатые дома использовались под жилье, школы, административные или хозяйственные помещения. За время, что Терем пустовал, жизнь в Пустыне изменилась не в лучшую сторону. Революция уничтожила частных заказчиков и подорвала экономику отхода. Бывшие строители вернулись из Петрограда, инвестировали сбережения в сельхозтехнику и занялись хозяйством.
Однако во второй половины 1920-х деревню снова теснят. Города начинают активно расти, а крестьян зажимают налогами. Начинается отток на советские стройки, и в Ленинград уезжают не на сезон, а навсегда. Коллективизация, добравшаяся в чухломские «медвежьи углы» с некоторым запозданием, только усилила бегство. Советской власти понадобилось несколько лет, чтобы остановить убыль крестьян – фактически заново закрепостить их административными мерами. Согласно изученными нами переписным листам, в конце 30-х годов до пятой части окрестных деревенских домов стояли пустые, их хозяева числились отбывшими в Ленинград. В Пустыне, которая исторически не привыкла к аграрному труду, усилия колхозников были максимально неэффективны. Система трудодней предполагала расчеты из денег за продажу зерна, оставшегося после обязательной сдачи государству. Пустынские колхозы нормы сдачи не выполняли, поэтому денег в них не платили. Местность жила натуральным хозяйством – после колхозных работ крестьяне трудились на своих приусадебных участках, с которых и кормили семью. Среди всеобщей нищеты хранились и передавались по наследству случайно уцелевшие вещи, следы былого достатка – у кого-то городское пальто, у других посеребренная упряжь, у третьих хромовые сапоги.



История вскрытия Терема заслуживает краткого изложения. В 1930-е годы местный сельсовет находился в деревне Юшино, в доме, конфискованном у зажиточных отходников. В военные годы сельсовет возглавила Татьяна Маркова. Здание в Юшине было ветхим и неудобным, но не это стало главной причиной, побудившей председательницу добиваться передачи сельсовету асташовского дома. По рассказам старожилов, Маркова обещала своему жениху – он работал в чухломском районном военкомате – сыграть свадьбу в бывшей гостиной Сазоновых. Ей было зачем стараться – шел 1943 год; ее суженый был одним из немногих мужчин, не мобилизованных на войну. Известна фамилия одного из уполномоченных, распечатывавших терем – Графов. О другом помнят только то, что он курил папиросы «Казбек». Однако в назначенный день жених на свадьбу не явился. Посыльный с лошадьми безрезультатно прождал его в уговоренном месте. Тогда Маркова задействовала пустынских старейшин. Их делегация прибыла к военкому и убедила его поставить подчиненного перед жестким выбором: ЗАГС или фронт. Под конвоем старейшин жених отправился в Терем. Свадьба прошла, как и было обещано, в парадной гостиной. Молодые прожили вместе два года. Вскоре после победы военкомовец от Марковой сбежал.
А Терем заняли советские и колхозные учреждения – сельсовет, правление колхоза (начиная с 1950-х – правление отделения совхоза), клуб, почта (выполнявшая также функции сберкассы), библиотека и фельдшерский пункт. Смерть Сталина и начатые Маленковым аграрные реформы принесли определенные улучшения. Местные колхозы реорганизовали в один крупный совхоз с центральной усадьбой в селе Введенское. Пустыня стала одним из трех отделений этого совхоза. Крестьянам стали платить зарплату. Появились первые надежные массового выпуска трактора. Началось капитальное строительство ферм и жилого фонда. Но Чухломский район по-прежнему оставался одним из самых глухих мест в области. Электричество провели в Пустыню лишь в 1967 году, а дорогу сюда дотянули только в конце 1980-х.
Оборотной стороной маленковских реформ было снятие части ограничений на перемещение крестьян. Многие из пустынских жителей восприняли это послабление как окно, которое, распахнувшись, может снова захлопнуться. Пятидесятые и шестидесятые стали эпохой почти поголовного отъезда. Ехали к родственникам, которым посчастливилось убежать в Ленинград до войны и пережить блокаду. Использовали квоту послевоенного заселения опустевшей северной столицы. Уезжали на стройки и уходили на срочную службу, получали в армии специальности и оставались работать по ним в городах. Население Пустыни, достигнув около 1926 года пика в 4000 жителей, к началу 1960-х упало до нескольких сотен и продолжало сокращаться. Брежневские укрупнения и ликвидация малых населенных пунктов были продиктованы реальностью обезлюдевшей местности. В начале 1970-х большинство оставшегося населения Пустыни переехало в центральную усадьбу отделения в селе Ильинское (в котором Сазонов построил в 1904 году школу). Здесь было выстроено новое здание сельсовета, а Терем, у которого отчаянно текла крыша, был полностью заброшен. Это произошло около 1973 года. Последние две жительницы Асташова покинули деревню в 1998 году. К этому времени обанкротившийся в начале 90-х совхоз не функционировал, фермы и капитальные здания разбирали сборщики лома, поля не обрабатывались и зарастали лесом. В 1990 году население Пустыни составляло полторы сотни жителей, а к 2000-у – несколько десятков человек. Сегодня тут проживает постоянно только один житель, из 34 деревень полностью заброшены 29.
Реставрация Терема, прошедшая в 2010-2018 годах, не способна оживить Пустыню и вернуть ее уехавших жителей. Она и не преследовала таких целей. Задача проекта – хранить наследие. Столетие, прошедшее с революции, было тяжелым испытанием для всех архитектурных памятников, но для деревянного зодчества – настоящей катастрофой. В XX-начале XXI века Россия потеряла большую часть деревянной городской застройки и подавляющее количество деревянных усадеб. Образцы дачного «русского стиля» или модерна становятся редкостью. А таких выдающихся объектов, как Терем, на всю страну насчитываются даже не сотни – десятки. Из сохранившихся многие перенесли советские ремонты или недобросовестные реставрации и утратили целостность интерьеров или внешнего вида.



Для костромских реставраторов проект восстановление — это капсула памяти. В ней – о питерщиках и их исчезнувшей культуре, причудливой смеси деревенского и городского. О хватких и амбициозных крестьянских дельцах, которые, не случись революции, могли бы стать важной частью альтернативной русской истории. О незнаменитой местности, носившей среди своих жителей не отмеченное на географических картах название Пустыня. Из летописей таких местностей складывается история нашей огромной страны.

Найдено здесь: https://vk.com/club216286676?w=wall-216286676_229333



или

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив