Тельняшка. Полоска №32.

- Стёпа, ты когда вернулся в свою каюту? - поинтересовался Беринг.
- Ну… Где-то в начале первого… или второго… Но народ ещё оставался. - ответил Степан, опустив густые ресницы.
- Это точно, - подтвердил Людвиг Лихтбаум. - Я прибыл сюда в половине четвёртого.
- И чем же вы занимались столько времени? - полюбопытствовал штурман Регистратов, аккуратно водружая на тартинку с анчоусами дополнительную оливку.
- Ой, да много чем! В “верю - не верю” играли, в “бутылочку”… - оживился Пугачёв.
- В “бутылочку”!? Да с кем же это? - поразился Регистратов, от удивления даже уронив оливку.
- Да нашлось с кем… - потупился Стёпа. - К полуночи Сидуряк привёл дам…
- Кстати, где он? - поинтересовался Лихтбаум.
- Да всё с ним в порядке, он не смог сейчас подойти, занят служебными делами, но просил передать, что мысленно с нами. - отозвался златокудрый мичман с “Ушлого”, фамилию которого мне никак не удавалось запомнить. - А что?
- Удивительно! - пожал плечами Людвиг. - Я думал, он ещё сутки стоять вертикально не сможет, так усердно он отдыхал. Нам пришлось его через окно на руках выносить, когда выяснилось, что нас по ошибке заперли в ресторане.
- Ничего себе! - возмутился Громобоев. - Это как же вы веселились, что персоналу удалось забыть о вашем присутствии?
- Ну, с приходом дам-с мы переместились в самый дальний отдельный кабинет. - начал объяснять обстоятельный Лихтбаум. - Ну и настроились немного на лирический лад…
- А я говорил, поедемте к цыганам! - возбуждённо воскликнул юный Пугачёв. - Все со мной согласились, но никуда не поехали. А там можно было бы попеть.
- Так пели бы в ресторане сами, и ехать никуда не надо было бы. - предложил я.
- А я и пел! - вызывающе заявил Стёпа.
- Где? - удивился Лихтбаум.
- Ну, там… в гальюне. - покраснел тот. - Вы же петь не хотели, вот я и пел один.
Я с запозданием проникся сочувствием к посетителям ресторана, которых жестокая судьба занесла в это заведение как раз тогда, когда там веселились наши доблестные сослуживцы. Пение мичмана Пугачёва в гальюне может довести до конфуза любого неподготовленного слушателя, особенно даму.
Плотно подкрепившись, я вернулся на эсминец и продолжил разбираться с текущими проблемами. На этот раз мне досталось распоряжение о необходимости покрасить якорь. Зная, что мыслительные пути наших штабных бывают весьма извилисты, я запросил уточнение, идёт ли речь обо всех имеющихся в наличии якорях или о каком-то конкретном. В ответ я получил отповедь, что, мол, исходя из имеющейся в изначальном распоряжении фразы “в соответствии с действующим положением об окраске якорей” мне однозначно следовало понять, что речь идёт обо всех якорях, поскольку употреблено множественное число.
- Ну надо же! Филологи… - громко выразил я своё отношение к написанному и добавил ещё парочку непарламентских выражений.
В этот момент Марабуев, пытавшийся свести воедино шесть приказов, требовавших от него строго противоположных действий и в случае неисполнения грозивших самыми серьёзными карами, вдруг вскочил и яростно швырнул бумаги на стол.
- Пойду я на болото, наемся жабенят! - в сердцах вскричал он, и нервно доставая на ходу сигареты, усвистал курить.
Я вздохнул и развернул следующий документ.
- Ну, что у нас нового? - добродушно поинтересовался появившийся в рубке Беринг.
- Марабуев отбыл в местность с повышенной влажностью почвы дегустировать блюда традиционной французской кухни. - отрапортовал я. - А я пытаюсь разобраться с новой инструкцией к “Слонобою”.
- И как? - поинтересовался Якоб Йоханнович.
- Затейливо, что сказать… - пояснил я. - Вот, к примеру, “… и произвести выстрел снарядом, характеристики которого будут определены в последствии…” Это как? Сначала выстрелить, а потом попытаться определить - чем?
- Ну, ты у них и спроси! - ухмыльнулся Беринг. - У того, кто эту инструкцию писал.
- И спрошу! - воинственно ответил я, принимаясь за очередное послание.
- Это у тебя со штабом переписка? - вдруг вклинился Штурбубенини, до сих пор тихо сидевший в углу. - Включи и меня в дискуссию!
- Зачем это тебе? - удивился я.
- Ну, мало ли, вдруг понадобится.
- Когда будет чем - поделюсь, не переживай. А пока у тебя и своих забот хватает. - отрезал я.
- Ну, как скажешь. - обиженно пробурчал он, вернувшись к своим бумагам.
Через некоторое время и я почувствовал, что нуждаюсь в смене обстановки и отправился обедать на берег. По дороге ко мне присоединился лейтенант Казимир Рыбульский.
- Ты посмотри на наших штабных! - произнес он после того, как мы разместились за столиком. - Подумаешь, что ничего оформить не могут по-человечески, зато какие честные люди! Разработали новую систему и назвали так, как она того заслуживает…
И он протянул мне брошюру, выпущенную одним из отделов штаба. На обложке был изображен офицер, в котором легко угадывался сам Рыбульский, у которого, правда, отсутствовала часть лица, но в целом он был вполне узнаваем. Также, среди обычных аббревиатур и названий крупными буквами красовалось название новой системы - Всеобщая Система Единого Маневрирования “Хаотическая Активная Неистовая Атака”, или кратко - ВСЕМ ХАНА.
- Хмм… Это интересно… а главное необычно… - произнёс я слова, чем-то нездешним отозвавшиеся у меня в душе.
- Да не то слово! - саркастически согласился Рыбульский и принялся за еду. Я последовал его примеру.
Не успел я вернуться к непосредственному месту службы, как нам принесли новое распоряжение о подготовке к празднованию очередной годовщины основания Российского военно-морского флота, что произошло, как известно, в 1696 году, когда Боярская Дума по настоянию Петра I приняла решение о создании регулярного военно-морского флота России. Для придания торжественности перечень мероприятий был украшен лозунгом “Морским судам быть!” и стихами за авторством капитана третьего ранга Матерькузмищева:
“С немецким задором
И русским напором
Мы можем и горы разбить
Флот русский умеет
И нас разумеет
Талант и открыть и развить”
Что командир “Обрыдлого” понимал под немецким задором и русским напором для нас осталось не вполне ясным. Возможно, это были отголоски вчерашнего банкета, устроенного офицером Кайзерлихмарине Манфредом Клондуцем. В таком случае события этой ночи приобретали дополнительное драматическое звучание…
- Сил больше моих нет с этими бумагами возиться! - возмущённо произнёс Марабуев, с отвращением глядя на кипу документов перед собой. - Делом бы заняться, хоть каким!
- Мы с моими матросами будем завтра ставить кожух “Слонобоя” обратно. Если хочешь, можешь присоединиться. - сжалился над ним я. - Ничего особенного, но зато активная деятельность на свежем воздухе.
- Спасибо! Хоть разомнусь немного! - благодарно улыбнулся Марабуев.
- Куда это вы? - опять вскинулся Штурбубенин. - Возьмите и меня!
- А тебе-то зачем? - удивился я. - Что ты собираешься увидеть нового?
- Ну, я уже как-то подзабыл… - замялся он.
- Что подзабыл? В какую сторону гайки крутить? - не понял я.
- Ну ладно, как хотите… - Аркадий порозовел и опустил глаза.
За ужином мы с Громобоевым и забежавшим на огонёк Рыбульским вели неспешную беседу на вечную тему стремительно ухудшавшегося качества прибывающих на службу молодых кадров.
- Они же ничего не умеют и не хотят! - сокрушался Казимир. - Толи их так готовят, толи они изначально не имели интереса к службе.
- Ну, ежели бы у меня спросили, как надо организовать обучение гардемаринов, - солидно ответствовал Громобоев. - То я бы оставил только математику, математику и математику, чтобы мозги на место встали. А остальное во время службы приложится.
- Ремня им надо! - вспомнив себя гардемарином, решил вставить слово и я. Да, я тогда такое вышивал - словами не передать…
- Согласен! - живо отозвался Громобоев. - Ремня и математики!
На том и порешили.
Остаток вечера пролетел быстро. И отходя ко сну, я подумал, что не каждый день бывает столь насыщенным разными эмоциональными событиями, надо бы всё обдумать, но уж больно спать хочется. С этими мыслями я и уснул.
|
</> |