ТЕЛЕ-БЕСПРЕДЕЛ

О сегодняшнем телевидении уже не раз говорил, не буду повторяться. Хочу привести выдержки из недавней статьи журналистки Кати Гордеевой - ее мнение разделяю. Для людей, которые думают так же, я и открыл свой, пусть и небольшой, канал на YouTube. Предлагаю вам тоже что-нибудь для него соТВОРИТЬ. Давайте попробуем вместе противостоять телевизионному беспределу. Мне часто присылали очень интересные ролики, авторы которых - дети и взрослые - были очень талантливы. Не знал, что с ними делать. А теперь есть, куда их применить. Так что присылайте на [email protected], ждём. Лучшие ролики будут размещены на моем канале youtube.com/user/mnzadornov, а авторы самых популярных из них получат призы.



Катерина Гордеева

Мне не стыдно

«В верхнем ящике стола главного редактора службы информации одного из федеральных каналов лежит флешка. Никто, кроме корреспондента, снявшего это видео, и главного редактора, его посмотревшего, точно не знает, что именно на этой флешке. Но все боятся. Поэтому бытует мнение: попади это видео в эфир — случится грандиозный скандал, который, возможно, положит конец беспределу в московском детском доме № 46.

Об истории с побоями в детском доме № 46 написано в интернете и газетах. Кажется, об этом говорили по радио. В одном из сетевых постов есть даже видео, снятое в детском доме пострадавшими подростками. Казалось бы, достаточно для того, чтобы против директора и воспитателей было возбуждено уголовное дело. Но оно не возбуждено. Потому что для этого нет оснований: мало шума. Потому-то и руководство детдома, и глава опеки, в чьем ведении он находится, и даже уполномоченный по правам ребенка в Москве Евгений Бунимович боятся именно этой флешки в верхнем ящике стола главного редактора одного из федеральных каналов. Почему? Да потому что — телевидение.



Те, кому это важно и интересно, заметку об избиениях в детском доме уже сто раз прочли, обсудили и осудили в герметичном мире приличных людей. В лучшем случае у кого-то из «приличных» есть знакомый в системе образования города Москвы. Может быть, он ему позвонит. Потом будет еще какое-то количество постов, перепостов и лайков. Но скорее всего это закончится ничем. А вот попади флешка в эфир — в историю окажутся вовлечены миллионы людей, до того момента ничего не знающие и не желающие знать о ситуации в детском доме № 46. Просто где-то между ужином и глажкой белья они включат телевизор и окажутся вовлеченными в ситуацию, от которой просто так уже не отделаться, а значит, они будут о ней думать и говорить. Как резюмировалось в одном из древних фильмов ужасов: «Газонокосилка теперь в твоей голове».

Покрытие федерального канала в России — примерно сто миллионов человек, уткнувшихся в голубой экран. Это огромная и невероятная сила. Местами грубоватая, но немыслимая. Оружие массового оповещения. И это, пожалуй, самая главная, захватывающая особенность нашего телевидения.

Однажды я снимала репортаж в поселке Ящур. Это 400 километров от Перми. История трогательная: местный житель Володя поехал в город продавать свинину и обнаружил на помойке центрального рынка красивый альбом с изображениями скульптур, фресок и живописных полотен Микеланджело. Скульптуры тронули Володю больше всего остального. Вернувшись домой, он попытался исполнить все, что было в альбоме Микеланджело, но в дереве. Многое выходило похожим, хотя соседи и осуждали наготу, например, Христа. Не говоря уже о Давиде, который, если честно, получился не очень.

Остановиться в Ящуре было негде. И герой сюжета предложил нам переночевать у своего бедного родственника. Родственник был такой бедный, что из скотины в его доме был только облезлый кот. Из утвари — две алюминиевые миски, гнутый нож и пластиковая бутылка. Из мебели — раскладной диван, на котором мы спали с оператором. Но главным элементом интерьера были два сильно пострадавших от времени кресла, аккуратно придвинутых друг к другу. Все остальное бедный родственник пропил. За постой он тоже взял с нас бутылкой и тут же куда-то ушмыгнул, попросив только «вернуться к себе завтра в четверть первого». Мы с оператором удивленно кивнули и остались ночевать.

Утром снимали рассвет, потом героя, потом его почитателей, потом недоброжелателей. За вещами в дом к бедному родственнику пришли минут в двадцать первого. Вошли, и я остолбенела: на протертых креслах, выпрямив спины и взявшись за руки, сидели бедный родственник и его сожительница. Можно сказать, что они были празднично умыты и причесаны. Подбородки и руки у обоих немного тряслись, но это не умаляло торжественности момента. Бедный родственник с сожительницей вцепились взглядом в телевизор: они смотрели программу «Кривое зеркало». И в положенных местах скалились. Не было никаких сомнений, что вот эти люди с прямой спиной и тремором и есть основная аудитория всех федеральных российских телеканалов.

С ней мы разговариваем, ради нее приперлись в этот Ящур, а потом поедем еще куда-то. Ради нее. Ну и, разумеется, ради себя. Оскорбляло ли это? Нет. Единственное, чего было жаль, — что в Ящуре только один телеканал. А значит, моего, например, репортажа бедный родственник с сожительницей никогда не увидят, хотя кое о чем мне бы очень хотелось им рассказать.

За последние лет пять я несколько сотен раз более-менее подробно отвечала на вопрос более-менее знакомых людей: «Как ты можешь все еще там работать?» Отвечала и продолжала работать. Могу сказать, что ни за что, сделанное мною за десять лет на НТВ, мне не стыдно, а кое-чем я очень горжусь».



«Лет восемь назад мы снимали оленеводов в двухстах километрах от «полюса холода», поселка Оймякон. Оленеводы — странные ребята, ездящие на снегоходах Yamaha и Polaris, носящие часы Rado и очки Ray Ban. В каждой юрте — непрерывно работающий огромный плазменный телевизор непременно топовой марки. Если приезжаешь к оленеводам впервые, это немного шокирует. Мы с оператором ввалились в юрту с мороза, неся перед собой ледяное дыхание, как сахарную вату на палочке. Главный оленевод приветливо помахал и изрек: «Здравствуйте, товарищи телевизоры, что приехали снимать?» Оказалось, он прекрасно знает меня (почти полный список репортажей) и оператора (почти полный список снятых сюжетов).

Так вот, много лет подряд, сидя над трудным текстом фильма или ночью на монтаже, я представляла себе то оленевода, то парочку с тремором из Ящура. Хотя, конечно, мне было важно и то, чтобы меня слышали, видели и понимали люди, с которыми меня связывают более близкие отношения. Но эти люди давно не смотрят телевизор. Как так вышло, я не до конца понимаю. Когда-то телевизор смотрели все. Взахлеб. И умные, и глупые, и хорошие, и не очень.

Я не могу точно назвать момент, когда все сломалось. И не могу назвать какую-то одну причину. Я перестала смотреть «взахлеб» после «Норд-Оста». Уже тогда с ограничением того, что можно было выдавать в эфир, было все в порядке. Уже тогда у многих время от времени сдавали нервы и опускались руки. Но наш умный учитель и коллега Михаил Осокин, пытаясь угомонить особенно сильно волнующихся, говорил: «До тех пор, пока можно будет говорить хоть что-то, сообщать хоть какую-то крупицу правды, уходить из эфира нельзя, надо оставаться». Тогда казалось — Осокин перегибает палку. Потом так казаться перестало.



В какой момент журналист перестает работать по профессии, а начинает служить по вызову, я, честно говоря, тоже не знаю. Помню только, что когда в России из-за фильма Мамонтова «Белые одежды» (2003, РТР) о так и не доказанном деле трансплантологов 20-й московской больницы была парализована трансплантация, а врачи, видевшие чудовищные очереди из детей и взрослых, могущих умереть в ожидании нужного органа, все равно отказывались от телеинтервью, я впервые всерьез поняла, что раньше мы были все вместе. А теперь будем друг против друга.

Показательно, что, несмотря на уходы и/или исчезновения великих и знаковых фигур телевидения 1990—2000-х, костяк, по крайней мере, информационного вещания оставался прежним. Ведь Аркадий Мамонтов был и во времена Киселева, Сорокиной и даже Парфенова. И был он неплохим военным журналистом. Не лучшим, но неплохим. А Андрей Черкасов, штампующий ныне, мягко говоря, неточные по фактуре сюжеты про массовые убийства российских сирот в США, когда-то был одним из первых корреспондентов НТВ, получивших «ТЭФИ».

Я, кстати, переубедила врачей и после Мамонтова, в 2005-м, сняла свой фильм о трансплантации. Врачи говорят, что фильм помог принятию Думой закона.

За последние несколько лет Андрей Лошак снимал про фашистов и детей-инвалидов, Вадим Такменев — про поиск пропавших без вести людей, Паша Лобков — про синдром боли, Лиза Листова — про погребенные под водой поселки, Паша Селин — первым — про Магнитского, Коля Ковальков — про жестокое дело Насти Дорониной, Родион Чепель — про профессора Рябова, Марат Кримчеев — про Алексея Козлова, я — про хосписы...

Мы ходили к нашему шефу Николаю Картозии, придумывали планы узких троп между Сциллой Ивановной и Харибдой Абрамовной — как это у нас называлось. Мы продолжали работать телевизионными репортерами. Насколько это было возможно. Вопреки историям о жесткой конкурентной борьбе, мы отдавали другим каналам «непроходных» у себя героев, чтобы это хоть где-нибудь вышло.



«Принято считать, что снижение градуса контента в телевизоре напрямую связано с погоней за рейтингом. Мне это объяснение кажется удобным, но несостоятельным. Телезрители смотрят то, что им показывают. Высочайшие рейтинги были у «Взгляда», «Итогов», «Намедни» и у последней программы в этом жанре — «Центрального телевидения». Стали бы смотреть мои друзья из Ящура «Намедни»? Думаю, стали бы. Думаю, они даже смотрели. Думаю, кое-какие сюжеты их даже волновали. Деградация контента ведет за собой деградацию его потребителя. Причинно-следственная связь именно такова. В этом я убеждена».

Статью целиком можно прочитать здесь: http://www.colta.ru/docs/10729

---

Смотрите видеозапись концерта 27 декабря 2012 года в Великом Новгороде youtu.be/AkEDVGs4d4M на моём официальном канале YouTube youtube.com/user/mnzadornov.

---

Продолжается всенародный сбор средств на съёмки художественного фильма о Рюрике! Подробности читайте на сайте rarogfilm.ru.