Театральная жизнь

nyura77 — 16.05.2011 Анжела не умела пить. Быстро пьянела, городила чушь и была слаба "на передок", как говорил Митя.
- Ты сука! Понимаешь, что ты сука? Самая настоящая! Зачем ты дала Заблоцкому?
Такие страсти почти каждый вечер кипели у театрального режиссера Дмитрия Кривцова и его гражданской жены, актрисы Анжелы Яблонской, проживающих в комнате общежития провинциального театра. Поминаемый Заблоцкий директорствовал в драматическом, и Митя не мог открыто дать ему в морду. Хотя на самом деле не был уверен, что Анжела грешила с Борисом Львовичем.
До Заблоцкого в подозреваемых ходил рабочий сцены, красавец и рокер Алешка Заплаткин. А до Алешки - завлит Владислав Лучина. Послушать Митю, так Анжела "раздвигала ноги" перед всяким.
- А ты говно и импотент! - обычно парировала Анжела. - Почему ты взял на Катюшу Машарскую, а не меня? Значит, на нее у тебя стоит?
- Дура! Это политика твоего Заблоцкого! Надо было лучше сосать!
- Еще раз тебе говорю – ничего у меня с ним не было!
Анжеле нравилось, что Митя ее ревнует. Значит, любит. Она удовлетворенно прикрывала глаза и успокаивалась, но всегда рано. Митю раздражало умиротворенное лицо Анжелы.
- Она хоть красивая! - он ждал реакции, которая следовала мгновенно.
- Ктооооо? Машарская? – Анжела картинно начинала хохотать. – Машарская красивая? Ой, не могу! Машарская красивая! Держите меня!!!!! Ну и вкус у вас, господин «репетиция переносится на два часа»!
Так за глаза называли Митю в театре. Он знал об этом и страшно бесился.
- Ты себя-то давно видела? - Митя подбегал к столу и выпивал залпом водки. - Прошмандовка!
- Урод! - орала Анжела и бросалась бить Митю.
Митя неловко уворачивался, получал длинную царапину на щеку рядом с прошлой, наполовину зажившей, толкал Анжелу на кушетку и пытался душить.
- Бездарность! - хрипела она и пинала Митю ногой под дых.
Этот сценарий, с некоторыми вариациями, был для семейных застолий. Ни Мите, ни Анжеле не хватало эмоций и широкого обожания в этом маленьком городе. Таким образом, они утоляли нерастраченную в работе энергию.

Вообще же Яблонская всегда ощущала себя как на сцене, даже в туалете. Она никогда не забывала «держать» лицо, но только не в моменты выпивонов. Ее нормой было три бокала вина, или четыре рюмки водки. Если бы она умела остановиться!
На четвертом бокале, или пятой рюмке, черты ее милого лица теряли четкость, уголки губ опускались вниз, глаза мутнели. Она становилась слезливой и все время хотела говорить о своем предназначении.
- Я актриса! Я не могу без сцены! Понимаешь? Не мо-гу! – Анжела глубоко затягивалась сигаретой и тонула в клубах дыма.
Слушателем мог быть кто угодно. Да ее особо серьезно в таком состоянии никто не воспринимал. Сами такие. Все не могли без сцены.
Если приходилось выпить еще больше, Анжела становилась подозрительной и агрессивной.
- Ты хочешь сказать, что я плохая актриса?
Если с ней кто-то по глупости вступал в диалог, конец всегда был печальным – Анжела, не зависимо от ответов, обижалась, оскорбляла собеседника и уходила курить и плакать на лестницу.
Следом шел «марлезонский балет», как называл его Митя, а он знал в этом толк. Анжела приходила в «боевой раскраске» - с размазанной по лицу тушью, брала гитару и пела задушевный романс. Получив долю пьяных аплодисментов и комплиментов, Анжела по-гусарски опрокидывала рюмку и пускалась в пляс. В эти моменты ей казалось, что она великолепно танцует, а уж как поет! Наплясавшись, брала кого-нибудь за руку и предсказывала будущее, если желающих узнать не было, тогда в ход шла миниатюрная колода карт, которую она всегда таскала в сумочке. Карты пользовались большей популярностью, чем хиромантия. В завершении «вечера» Митя, как всегда, вылавливал Анжелу на улице, она бежала, не разбирая дороги, от несправедливости мира.

Бывало, что Анжела впадала в меланхолию, ставила себя на диету и отрицала алкоголь. Тогда она во всей красе наблюдала истерики Мити, у которого тоже была не одна стадия опьянения.
Первая - самая легкая и приятная для Анжелы. В эти моменты он клялся ей в любви, расписывал, какая она красавица и талантище. Нет, не талантище, а гений, которого еще не узнал мир, но он, Митя, поставит с ней моно-спектакль, и они обязательно получат за него «Золотую Маску».
Митя хвалил и себя, как режиссера.
- Я тебе, по-моему, еще не показывал, - говорил он, доставая из папки с газетными вырезками, последнюю хвалебную рецензию. – Знаешь, кто написал? Перелюбский! А знаешь, кто такой Перелюбский? Это тебе не Чурсин, местная зазнайка. Это человек! Ты, вообще, помнишь его?
Анжела кивала.
- Воооот! – Митя аккуратно складывал документы своей профессиональности и продолжал: - Сказал мне, между прочим, что сделает протекцию ТАМ. Обо мне еще услышат.
Во второй стадии Митя самобичевался.
- Скажи мне, на хрена я согласился ехать в этот город? Когда меня спрашивают, где ты работаешь, и я произношу вслух его название, мне отвечают – это не город, это диагноз. Но каждый получает то, что заслужил. И я смирился. Если честно, то я, как режиссер, полное говно, причем, с большой буквы. Артисты меня не слушаются, никто меня не боится, да чего уж там, даже квартиры выбить себе не могу.
Митя вспоминал неудачи и провалы, опять доставал папку, но уже другую. Находил, что критики и зрители во многом правы, что лучше бы он пошел работать по своей первой профессии.
- Был бы я сейчас, Анька, знаменитым ветеринаром, и ебись все конем! Скажи?
Анжела отмалчивалась, прикуривала сигарету и протягивала Мите.
Если он не останавливался - а остановиться, значит, заснуть, - и выпивал еще пару лафитников, то следующим актом была ревность.
- Чего это ты сегодня к Копылову в гримерку ходила? – подозрительно спрашивал Кривцов. – И проторчала чуть не полчаса?
- Сам же сказал, чтобы мы с ним порепетировали. В фойе нельзя было, там стенды меняли, забыл? А репетиционный уже занят был.
- И в курилке с ним трепалась, - пропускал Митя мимо ушей объяснения. – Что-то ты много ему стала внимания уделять. Опять за старое взялась?
Анжела не выдерживала, соскакивала с диеты, напивалась и убегала. Митю это бодрило.
Бывали и тихие дни, недели, а однажды даже месяц. Тогда в доме наступали чистота и покой. Анжела вязала у торшера. Митя писал инсценировки. В комнате пахло борщом и уютом.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив