Тарас Созонтов (А.П.Хорошхин). Два слова о морских дачах Уральского казачьего

Широко и раздольно море; широки и раздольны прилегающие к нему степи!.. Поднимется ветер, взыграется море, зашумят его седые волны… Но безмолвна степь, только прибрежный камыш вторит соседям своим волнам и золотом отливается, качаясь и помавая пушистыми верхушками!.. И шумят волны, и скачут они, мутные, на берег, на камыш и на ракушу островов и шалыг… Никогда не смолкающий бурун шумит еще сильнее, и сердитее летят на берег волны, смывая ракушу и сгоняя с шалыг стада тюленей, отдыхающих на солнце… А какая жизнь кипит на островах, шалыгах, в прибрежном камыше и по ильменям!.. Бакланы, чайки и хохотущи Астрабадскому заливу ходил, и на Аральском море был, не говорю уже про Каспийское; со всякими людьми встречался, а все не допытался от них, что такое есть тучи…

— Оно конечно, — сказал Голубов, — да книжки-то ноньче больно уж мудрены стали.

— Правда, Павел Петрович, и я с полным удовольствием объясню тебе, что такое тучи…

Затем я углубился в область математической географии, объясняя по силе возможности популярно недавние уроки одного из кадетских корпусов.

Казак Павел Голубов — пожилой, но еще крепкий и коренастый мужчина — представляет собою тип моряка: беспечный на берегу, он бдителен, отважен, хладнокровен и на палубе судна, и у руля нашей утлой косной лодки. Человек этот действительно многое видел; видел он всевозможные опасности, встречался и со смертью — и с голодною, и с мгновенною и за бортом лодки, и на куске льду в открытом море, на 5—6 саженях глубины… Он и теперь живет в Гурьеве; не знаю, помнит ли он нашу поездку, к которой, однако, пора уже возвратиться.

Пока я объяснял Голубову, что такое облака и прочие, иные, разные чудеса небесные, стемнело; ветер из северо-западного перешел в восточный и небо заволокли тучи. На корме лодки зажги фонарь, иначе в темноте не было возможности следить за стрелкой компаса. Свет широкою полосою шел по морю рядом с лодкой, освещая убегавшие волны, часть надутого паруса и рыжее лицо нагибавшегося по временам к компасу кормщика. Все остальное было в самом черном мраке, сгущенном еще более светом фонаря. Я не видел сидевшего около меня Голубова.

— А скоро приедем, Павел Петрович? — спросил я его, окончив свой урок.

— Да должно быть скоро, потому уже порядочно идем… Ветерок-то плох, да оно отчасти ничего, потому бурун

им вторил ветер, бурун; а месяц по-прежнему нет-нет да и выглянет из-за тучки…

Долго утлый челнок наш прыгал с волны на волну против ветра, наконец мы пристали к шалыге, разделились на две партии и, распластавшись по мокрой ракуше, поползли к зверю… Одна партия направилась к Голубову, лежавшему одиноко вправо, другая (я был тут) прямо поперек шалыги к другому ее берегу препятствовать отступлению зверей. — Все эти эволюции совершились молча, в нескольких саженях от тюленей; мы, ползая и валяясь, мало отличались от них.

Я видел лежавших недалеко тюленей; они, не подозревая опасного соседства, спали или перебранивались между собою, огрызаясь друг на друга: недаром же киргизы зовут их «ит-балык», т. е. «собака-рыба».

Когда партии достигли определенных точек, Голубов встал… Это было сигналом к началу боя… Мы кинулись на тюленей, и кровопролитие началось… Некоторые бойцы бросились прямо в море и, стоя по пояс и даже глубже в воде, поражали уплывавших тюленей; другие, в том числе и ваш покорный слуга, ратовали на берегу.

Несмотря на свое неуклюжее тело, тюлень имеет прекрасное оружие для защиты — зубы. И плохо придется тому, кто попадет на эти зубы, потому что какой угодно грубый, толстый сапог тюлень прокусит совершенно свободно; кроме того, он очень ловок, проворен и силен, но только в воде… А на берегу тюлень, делая прыжки на одних только передних ногах по вершку и более, бесполезно волочит за собой все тело и хвост, и потому немудрено, если 15 человек, подкараулив этого зверя, побивают его сотнями.

Старый тюлень весит приблизительно около 4 пуд. и дает пуда 2—3 сала. Шкурки старых тюленей очень красивы; я видел одну шахматную шкурку: по белому фону черные полукруглые пятна. — Есть тюлени желтовато-белые с носа до хвоста, есть и бурые. Тюленята злы и необщительны так же, как и родители их.

В пылу боя, говоря языком военных историков, я замахнулся было на тюлененка, но сражавшийся около меня казак Харчев схватил его за хвост и выкинул на середину шалыги.

— Мы его захватим живьем, — сказал Харчев, и удар мой упал на голову огромного тюленя.

Вскоре после этого бой кончился; начали сортировать тюленей на больших, средних и малых.

— Куда это вы? — спросил я бежавшего мимо меня урядника А. И. Королькова, ловкого и расторопного малого. — Куда это вы, да и с багром?

— А вон, видите, тюлень плавится…

— Неужели он живой?

— Живой, но он или спит, или не замечает опасности, тем более что ветер на нас… Постойте, я его голубчика… — и Корольков, забежав по колена в воду, вытащил огромного тюленя.

— А-а! попался! — проговорил откуда ни взявшийся Демид Иваныч.

— Э-э! — подтвердил Иван Демидыч, и остроты посыпались.

— Этому, должно полагать, очень уж невмочь стало с похмелья, он и заснул… да нет, брат, мы шутить не любим…

Всеобщий хохот.

послышался невдалеке голос Харчева.

— Чему вы смеялись? — спросил я.

— С жалобой к вам, — сказал Демид Иваныч. — Голубов занапрасно вымочил нас… «Тюлень, тюлень», — говорит… А мы-то стараемся, ползем… Я передом, Иван Демидыч за мной… ползли, ползли… Хвать, а это бакланы!.. да ведь что их! Никак счету нет!.. _______

Молча каждый был занят своей ложкой и куском, когда Голубов спросил:

— А зверя привязали к лодкам?

— Как же, дядя Паша, вон он конец-то кукана, у тебя за спиною…

— То-то, вишь, шалыгу-то топит…

В самом деле, волны одна сильнее другой покрывали место нашего недавнего побоища, скатывались назад, снова взлетали на берег, и наконец осилили-таки землю и подавили ее собою… Лодки наши очутились середи открытого моря. Дул сильный SW.

— А тюлененок-то где? — спросил я Королькова.

— Он здесь, привязан где-то…

— Смотрите, не наткнитесь на архаровца: он и кусаться мастер, — заговорил Голубов.

— Э, — сказал кто-то.

— То-то «э»!.. Он те даст «э»!..

Тюлененок этот был потом отвезен мною в Гурьев. Дня четыре плавал он на длинной веревке по Уралу, потешая и удивляя своею ловкостью толпу мальчишек и праздного народа, но в одно прекрасное утро, как говорят многие, он исчез, ушел из плена опять в свое синее широкое море.

На другой день, когда я проснулся, солнце было, по выражению казаков, в дерево. — На море царствовала тишина, штиль… Как хотите! но только такой невозмутимый покой виден был и в небе, и под гладкою, вполне зеркальною поверхностью моря, что чудо!.. Едва заметною черною точкою мелькало на горизонте наше судно…

На челноке, в обществе урядника, Голубова, двоих весельщиков и тюлененка, отправился я на судно; а лодки, нагруженные тюленем, пошли на шестах.

Долго, долго ехали мы. Дорогою встретили чуму… не ту чуму, от которой умирает животное; это полоса какой-то слизистой зеленой воды, вредной для сетей: аханных, курхайских и других. Сети, попавшие в подобную воду, гниют и бывают потом не в состоянии удержать даже карася… так съедает их эта чума! Должно предполагать присутствие в этой зеленой воде каких-нибудь особенно сердитых инфузорий… Другое предположение сделать я не в силах…

Тарас Созонтов

1861 г., октябрь
Г. Уральск

Другие произведения А. П. Хорошхина:
• Гурьев городок
• Нечто о Гурьевской дистанции Уральского каз. войска
• Икан (В степи широкой под Иканом…)
• Воспоминания о Хиве
• Рабы-персияне в Хивинском ханстве
• Несколько заметок по поводу книги Вамбери «Путешествие по Средней Азии»

Материалы о населенных пунктах Уральской области:
http://rus-turk.livejournal.com/571614.html