такой

Когда одного из Стругацких попросили в издательстве написать – для трудового договора – несколько строк биографии, он спросил: "В каком жанре – фэнтези или сразу детектив?"
Задать личный вопрос писателю? Ахматова рассказывала, как ее спросили в обувном, куда ее случайно занесло, какой у нее размер. "И я не знала, что ответить. Потому что не смогла сходу придумать рифму".
А теперь несколько зарисовок обо мне и моей, если угодно, семье. Можете вообще не читать, не обижусь. А уж отзывы оставлять и подавно. Мне легче сочинить вашу реакцию, чем обидеться на ее отсутствие.
Однажды мой дедушка, 45 года рождения, пошел в ЗАГС получать метрику на моего папу, 70 года рождения. Там радостно оповестил сотрудников, что решил назвать сына Джоном, в честь Леннона, поскольку был заядлым битломаном. Чиновница наотрез отказалась, заявив, что нет такого имени. Дед настаивал, сказал, что так зовут Джона Рида, великого друга Советского Союза. Чиновница уперлась, говорит, что давать можно только русские имена. И вообще лучше не портить ребенку будущую жизнь. Да и неизвестно, согласна ли роженица. Дед тут же предложил позвонить роженице. Женщина, устав от спора, согласилась, и моя бабушка доверительно проворковала ей в ухо, что будет счастлива, если ее ребенка назовут Джоном. Получив метрику, дедушка посоветовал чиновнице найти себе мужа, и тут она на очень высокой ноте прокричала ему минилекцию об арабо-израильском конфликте. В дверях дед не удержался и съязвил: "Откуда вы знаете, кому звонили?" Потом, по его словам, он даже пошел извиняться за свою глупую реплику. Это случилось через несколько лет, когда у него родился второй сын. Моего дядю зовут Ринго. Ринго Гринберг.
Когда я родился в безумных девяностых, акушерка решила, будто я сансара Ленина, и хотела выбросить меня в окно. Настолько я был правильный и вечно живой. Эта социация меня чуть не угробила. С тех пор я замкнулся и стараюсь ничего ни у кого не вызывать. Хорошо, что в родильном отделении окно было заколочено.
Мой дедушка рассказывал, что его папа всю войну, пока жена, моя прабабушка, "носилась" в санитарном поезде по фронтам, просидел диктором в радиовещании на немцев, поскольку свободно владел пятью диалектами. Особенно ему нравился верхнесилезский. Говорил, что в утреннем тумане над окопами верхнесилезский звучит особенно торжественно. Так вот, высокие начальники разрешили бригаде дикторов, если нет свежих и срочных сообщений от Совинформбюро, разнообразить текст "второстепенными деталями с передовой" – на свое усмотрение. После войны прадедушка хвастал, что котел под Лодзью это его рук дело. А с возрастом совсем обнаглел и божился, что один из Десяти Сталинских ударов правильней называть ударом Йоны Крейцмана. Прабабушка постоянно его корила: "Йона, ты такой же брехун, как Сталин. Смотри – упекут!"
Помню, мы с другом Витькой, кидаясь тряпкой на перемене, завалили скелет в кабинете биологии. Биологичка сказала, чтобы мы его собрали заново. Мы его собрали за час, у нас осталось полведра костей. Биологичка взглянула и спросила, почему он на четвереньках. Тогда мы его приставили к пожарной лестнице в позе расслабленного Марчелло из Сладкой жизни, который ждет героиню на выходе из бани. Лестница вела к запертому люку, по ней никто не ползал, мы были первыми, кто нашел ей применение. На это завуч сказала, чтобы мы привели родителей. Проблема заключалась в том, что было непонятно, куда деть лишние мослы. Витька считал, что вернуть школе – неправильно: никто их отсутствия не заметил. Тогда мы пошли к археологам. Они копались напротив школы, искали лагерь викингов, это на Старой улице в Лахте. Мы сказали, что играли в футбол и нашли неандертальца вот за этим камнем. Денег нам не дали, сказали, что у нас в ведре останки тупиковой ветви лемуров, а вся земля принадлежит народу, поэтому спасибо, ребята. Куда пошли кости от лемура Марчелло, мы не спрашивали. Витька потом крест целовал, что видел их в ломбарде, но, думаю, как всегда, врал.
Мы с сестрой Лейкой были совсем маленькими, когда на День победы, который из года в год традиционно совпадал с днем рождения нашей мамы, спели за столом: "Вот уеду, ой. Вот уеду, вот уеду я от вас. / Вот уеду на далекий, вот уеду на Кавказ. / На Кавказе, ой. На Кавказе, срубят голову мою. / А мой конь, мой конь буланый, он не дастся никому". Песня закончилась в странном молчании всей семьи. Вердикт вынесла бабушка, кивнувшая на пятилетнюю Лейку: "Точно гоя приведет". Произнесено это было голосом печального пророка. Впрочем, пророчество, как показали годы, не сбылось даже наполовину.
Однажды на лето нам задали "Дети подземелья". Первого сентября училка опросила класс, но задержалась именно на мне, требуя, чтобы я сказал, о чем там, если уж я прочитал. Я ей ответил, что это фигня, лучше я вам перескажу Сагу о Форсайтах, вообще балдеж. Меня вызвали к директору. Он был милым человеком и даже не антисемитом. Сказал мне: "Давай, дружок, поговорим о Флер, дочери Сомса и Аннет. Аркаша, ты такую помнишь?" – "Конечно, – отвечаю я ему. – Только ее звали не Флер, а Флёр. У вас, говорю, книга без буквы ё, вот вы и прочитали неправильно. Это цветок по-французски". Короче, меня выгнали на три дня из школы. В тот год мой конфликт с системой школьного образования расцвел особенно пышно.
Помню, училка мне говорила: "Гохберг! Весь класс ржет, а ты доволен?" Это означало, что я опять сморозил что-то непотребное. Я ей: "Вот же ржут, значит – потребное". А она: "Выйди вон!" Я половину русской литературы выучил из коридора. Уверяю вас, достойный ракурс. Особенно хорош оттуда Достоевский, но это уже в старших классах.
Однажды я послал как бы этнографическую заметку в газету о старике Мурчикове, он когда-то партизанил. Ее напечатали, а на самом деле у него во дворе был загон со свиньей. Все соседи лили туда пищевые отходы. Свинью, помню, купил военрук медучилища номер 17, сказал, что на урок по анатомии человека. Свинью закололи на заднем дворе училища за день до выпускного, и всем, кто заходил на запах шашлыка, давали мясо с шампура. Пригласили милиционеров 22-го отделения, те пришли в полном составе. Веселились до пяти вечера, а на соседней улице двое с чулками на лицах ограбили отделение сбербанка. Говорят, военрук со стариком Мурчиковым. Но я в это не верю. Потому что внук старика Мурчикова, Толик, с которым мы на следующий день играли в "расшиши" на свалке у Яузы, сказал мне, что дед неделю в крутом запое. А военрука я сам видел в школьном дворе с тазом жареного мяса в руках. Не бегал же он с этим мясом брать сбербанк, там бы остался запах. Я ходил нюхать – запаха не было. У меня про старика Мурчикова еще сто рассказов.
Однажды к нам приехала районная комиссия. Я перед ней читал наизусть отрывок из Мцыри. Комиссия сказала: "Садись, мальчик, ты циник". Будь у меня флаг с гербом, я бы эти слова взял девизом.
Если что еще вспомню, напишу. А пока пошел завтракать. И вам хорошего настроения!