Так сказать, «Марк Аврелий, институты и сталь.»

augean_stables — 15.05.2025

Прочитаешь такой отрывок

«Начиная с 1930-х годов, в советском обществоведении царила схема-«пятичленка», согласно которой история человечества рассматривалась как прогрессивная последовательность пяти общественных формаций (от первобытнообщинной до коммунистической). Озабоченность советских ученых (прежде всего, историков) неполнотой этой формационной схемы нашла отражение в дискуссии об азиатском способе производства (АСП). Эта дискуссия оживлялась трижды — в те периоды, когда идеологическое давление несколько ослабевало и становилось возможным признать, что в «единственно верном» учении есть некие «белые пятна». Первая «волна» дискуссий прошла на исходе нэпа, в конце 1920-х–начале 1930-х гг. Следующий тур дискуссий состоялся в период косыгинских реформ, в середине 1960-х гг. Последний раз дискуссия об АСП оживилась в конце 1980-х гг., накануне гибели СССР.»

и не можешь не задуматься: на какой идиотизм было потрачено время такого количества людей. Я когда-то читал книжку Арона Гуревича (шикарный дед был, погуглите) «История историка», он там описывал свой трудовой быт медиевиста в советские годы: закончил истфак, его методология не билась с «правильной», осел в Калининском педе, пытался что-то делать в рамках школы «Анналов», и делал, и успешно, но с каким-то диким сопротивлением окружающего мира. И здесь то же: схема общественных формаций не та, но обсуждать ее можно было в коротких перерывах на рекламу между похоронами вождей. Так к этому привыкаешь, настолько это вроде как привычно, что в определенный момент привычка мысли почти успешно прикидывается нормальностью, и надо усилием воли встряхнуть себя, чтобы напомнить, какой это все-таки невозможный, неправильный, неэффективный, невыносимый идиотизм.

Экономика долгого времени


*
А тут у Гуревича почти кашинский Учум:

«Был также «замечательный» преподаватель, умный человек, И. П. Паньков. Он считался асом, читал лекции на любую тему, непрерывно выступал в обществе по распространению научных и политических знаний, набирал, например, триста лекций на год; за это платили, а в деньгах он нуждался, тратил немало. Узкой его- специальностью была история России XIX века.

Иван Павлович читал лекции без всякой бумажки и очень хорошо. Но одна преподавательница, довольно въедливая, была как-то на его лекции и рассказала следующее. Вот он подходит к доске, без всякой шпаргалки, и говорит: «1800 год. В России было 100 мануфактур. 1801 год - 108 мануфактур». И пишет столбец цифр, даты, названия мануфактур. А эта наша преподавательница была специалистом по данному периоду и утверждала, что таких сведений не существует.

Одна студентка забеременела от Панькова. Директор пединститута сказал ему: «Мы вас оставим (у него в Калинине была семья, корни, домишко, трудно все рвать), если вы нам чистосердечно расскажете обо всех своих прегрешениях». И Паньков тут же вывалил грязную телегу на весьма достойную женщину, имевшую несчастье с ним спутаться, - директора базовой школы пединститута, члена ученого совета института. Ивана Павловича уволили, и он, наконец, уехал в Ашхабад или в Ташкент.

Тут подтвердилось, что Паньков - авантюрист. Проходит несколько лет, и мне рассказывают, что в журнале «Огонек» опубликована статья известного литературоведа, посвященная «творчеству», а вернее жульническим выкрутасам Панькова. Готовилась, как водилось в те годы, какая-то декада узбекского, или таджикского, или туркменского искусства и литературы в Москве. В столицу приезжали артисты, литераторы, художники, устраивался гала-концерт, посвященный нерушимой дружбе народов. Паньков сообразил, что эта великая дружба должна уходить историческими корнями в глубину столетий. И оказалось, что в XIX веке не кто-нибудь, а М. Е. Салтыков-Щедрин состоял в тесной переписке с каким-то просветителем в Ташкенте, или Ашхабаде, или Хиве. Иван Павлович пришел в местный архив и попросил подшивку каких-то газет (60-70-х годов XIX века), посидел там полчаса-час, потом подошел к даме, которая выдавала ему подшивку, и говорит: «Вы знаете, между газетных листов я нашел рукопись. Даю голову на отсечение, что это подлинные письма Салтыкова-Щедрина». Устроили экспертизу. Экспертом выступил сам Паньков — ведь авторитетный человек, ученый, доцент, кандидат наук. Ему поверили, тем более что всем это было выгодно. Сам Салтыков-Щедрин! А в письмах витиевато говорилось о том, что надо дружить, обмениваться ценностями — все, что нужно было к декаде, великий писатель за сто лет предусмотрел. И эту фальшивку опубликовали как сенсацию. Потом нашелся какой-то дотошный литературовед, который Ивана Павловича разоблачил.»


Экономика долгого времени

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив