Так не бывает? Или...

Дело было на День Победы много лет назад. До рождения младшего
сына оставалось два месяца, когда я загремела с кровотечением на
сохранение в больницу где-то в Рогожской слободе. Палата по тем
временам была экзотическая - там лежали исключительно жены
фирмачей. Меня туда занесло по той простой причине, что наша
полумертвая лаборатория носила громкое "иностранное" имя "компания
Ковидон". Очевидно, для сестричек в приемном покое это звучало
убедительно, поэтому меня и отправили в "высшее общество".
Финансовые наши дела в то время обстояли, мягко говоря, далеко не
блестяще, главным деликатесом в доме был бутерброд с маргарином, а
гинекологиня на каждом приеме причитала "И как же ты в нищете
этакой второго рожать собираешься?". Палата встретила меня
холодильником, доверху забитым продуктами из валютных магазинов,
телевизором и видеомагнитофоном. Верховодила среди девчонок Нинка -
тридцатилетняя хохотушка, с настолько серьезными проблемами, что ей
даже шевелиться в кровати было нельзя. Нянечки ее умывали,
переодевали, чуть-чуть приподнимали подушки, а о том, чтобы
повернуться хотя бы на бок, и речи быть не могло. Малейшее
напряжение могло спровоцировать роды, а до срока Нинке оставалось
еще недель шесть - семь.
Продукты таскал Джон, Нинкин муж. Точнее, официально он ей мужем
еще не был слишком много времени ушло на развод с английской женой,
в браке с которой у него было не то двое, не то трое детей не
намного младше Нинки. Предполагалось, что в Нину в больнице
подлечат, а потом они распишутся, главное было - успеть
зарегистрировать брак до рождения сына, чтобы мальчик получил
английское гражданство. Поскольку я в палате была самой ходячей и
вообще единственной, говорившей по-английски, переговоры с Джоном
легли на меня. Он по вечерам сидел под окнами нашей палаты, я
пересказывала ему все Нинкины новости, заказы новых фильмов и
мультиков, а ей от него передавала объяснения в любви и наказы быть
как можно более осторожной.
По вечерам мы всей палатой лакомились Джоновым мороженым, смотрели
старые любимые комедии и понемножку рассказывали друг другу о себе.
И именно тогда мне впервые в жизни перепала в личное пользование
целая шоколадика "Марс". Это было нечто настолько нереальное, что я
долго не могла поверить, что так много счастья- и мне одной.
Наконец настал день, когда врач окончательно и бесповоротно сказал,
что до родов Нина из больницы не выйдет. На другое утро нянечка
внесла в палату роскошный махровый белый халат с вышивкой. Нинку
умыли, причесали, аккуратно облачили в обновку, а потом к нам
гуськом зашли облаченные в больничные халаты, шапочки и бахилы
Джон, какой-то тип из консульства и ЗАГСовская регистраторша
необъятных размеров и с могучей "халой" на голове. Джон от смущения
был багрово-фиолетовый, но глаза у него смеялись...
К полном восторгу всех присутствующих Нину с Джоном обрачили, потом
официальные лица испарились, а новобрачный остался на часок с нами
на свадебный банкет. Где-то у них должна храниться фотография, где
все мы хохочем вокруг Нинкиной кровати. Неукротимый в своей энергии
Джон умудрился за полдня организовать "больничное бракосочетание",
да еще в тот день, когда ЗАГСы вообще не работают... Через пару
дней меня выписали домой, а еще дней десять спустя позвонила одна
из бывших соседок по палате: "Танька, срочно звони Джону. У Нинки
началось, ее в родилку повезли..." Я среди ночи подняла несчастного
Джона с постели, он, естественно, сразу помчался в больницу, а
наутро радостно сообщил, что у них с Ниной родился Степка...
Малыш оказался слабеньким, продержали его под наблюдением еще
полтора месяца, поэтому домой с новорожденными мы с Нинкой попали
практически одновременно - в середине июля. Первое время
созванивались, она жаловалась на бюрократизм чиновников, потому что
в российском свидетельстве о рождении Степу записали таки Степаном
Джоновичем несмотря на всевозможные устные и не очень аргументы в
пользу Ивановича. Джон отыскал у себя славянские корни и изо всех
сил хотел числиться Иваном.
Толпой народа в хрущевке, которую нужно было делить с Нининой
родней, жить было сложно, поэтому молодые родители уехали жить на
дачу, точнее, в старый деревенский дом. Телефона у них не было, в
Москву они тоже наведываться перестали, так мы и потеряли друг
друга из виду. А без малого двадцать лет назад я обнаружила в
"Православной энциклопедии" совершенно неожиданное продолжение их
истории.
Видеосюжет «Православный англичанин» (текстовая расшифровка,
2006 год):
Где-то в глубине Владимирских лесов, среди озер и болот затерялось
маленькое и мало кому известное село Богдарня. Добраться сюда можно
лишь после схода вешних вод и то, если неделю стояла сухая погода.
Словом, типичная российская глушь – комариное царство.
Однако в последние годы слух о Богдарне пошел по всей округе.
Объявился в этих местах богатый англичанин Джон Кописки и ни с
того, ни с сего поставил в селе часовню Вознесения Господня.
Мать Саломея, монахиня Свято-Введенского Островского монастыря: –
Джон очень великодушный человек. Мне даже удивительно, что
англичане бывают такими…
Однако местные жители поначалу не поняли душевного порыва
иностранца. В местной прессе Джона окрестили колонизатором и
«повесили на него всех собак», начиная со времен Ледового побоища.
Когда же первые страсти улеглись, народ успокоился, стал посещать
часовню и даже полюбил чудаковатого британца.
Богдарненские старушки: – Это не то, что построили там что-то,
чего-то… А в часовню люди идут. Все, кто приезжают, туда идут
Пройдут, доходят до часовни, помолятся. И мы также. Вон я на
задворок пойду, мне часовню видно, я и помолюсь на нее. Когда силы
нет туда дойти, я с задворки помолюсь…
В Россию Джон приехал 11 лет назад (у него, кстати, славянские
корни –поляк по национальности), по собственному признанию, в
поисках Бога. Будучи католиком, к 30 годам Джон растерял все
духовные ориентиры в своей жизни и, чтобы обрести их вновь,
отправился в Муром – помогать восстанавливать женский монастырь.
Там-то его и свела судьба с Ниной – будущей женой. Вскоре они
повенчались (к тому времени Джон принял Православие) и переехали в
одну из деревень Подмосковья. В Богдарню же их привел случай.
Джон Кописки: – Мы очень хотели найти место вдалеке от центра. Нам
предложили это место, и мы приехали сюда. Это место шикарное, здесь
очень хорошо. Но, к сожалению, эта деревня уже умерла…
Видя запустение, царившее в этих местах, Джон решил построить в
соседнем Крутове ферму и дать работу местным жителям. Однако, народ
«пахать на буржуина» не очень-то захотел.
Джон Кописки: – У нас была большая проблема – это человеческий
фактор. Как найти крестьян, людей, которые хотят работать на земле?
Это было очень трудно. Сегодня у нас 75 рабочих, но только 15 из
них – это местные жители.
На своей ферме Джон сразу наложил запрет на пьянство, сквернословие
и прогулы. Его хозяйство не тонет в навозе, каждую корову перед
выгоном на пастбище натирают репелентом, чтобы оводы не кусали.
Такого местные понять и принять не смогли. Для примера, доярка у
мистера Кописки получает 12 тысяч рублей...
Одной фермой Джон в Крутове не обошелся и построил здесь храм
Жен Мироносиц, его освящение состоялось совсем недавно. За свои
богоугодные дела Джон Кописки был награжден Владимирской епархией
орденом Даниила Московского и орденом Святителя Иннокентия,
митрополита Московского и Коломенского. Но не за награды работает
мистер Кописки, в селе Толстопальцеве он сейчас восстанавливает
старинный храм, но это уже для своих четверых детей. Кстати, самую
младшую Джон назвал Евфросинией.
Джон Кописки: – Сейчас она Евфросиния Джоновна…
(Утащено с сайта http://www.sedmitza.ru)
Насколько я знаю, сейчас у Джона с Ниной уже пятеро детей, а с продвижением бизнеса активно помогают его английские сыновья. И мне многие знакомые хвалили их молочную продукцию.
Ну что, друзья-экскурсводы? Может, кто-то организует дегустационный тур к такому необычному фермеру?
|
</> |