Свобода и значит вседозволенность (с ограничениями в пользу слабых): глядя из

dimagubin — 16.10.2018 На "Росбалте" меня давно просили написать про границы свободы - так, как они выглядят с западной точки зрения. Я тогда тогда был в Лондоне и попытался объяснить, что англо-саксонская культура (Америка, Англия, Австралия) не тождественна романо-франко-германской (и об этом тоже как-нибудь поговорю). Более того, Лондон очень сильно отличается от Англии (сильнее, чем Москва от России). Но это не помогло. В общем, вот текст про лондонскую свободу был написан и на днях опубликован.

Ниже дублирую его для нелюбителей переходов по ссылкам.

СВОБОДА И ВСЕДОЗВОЛЕННОСТЬ

Если бы я был русским богом (сравнимым по могуществу с тем, кто, по Пушкину, прогнал Наполеона из страны), то своих соотечественников загнал бы в Лондон. Хотя бы на полгода. Или хотя бы на месяц.

У меня такой опыт был: я когда-то в Лондоне полгода работал, а совсем недавно месяц в Лондоне отучился, шлифовал английский, а вместе с ним – и представления о своем месте в мире. И об устройстве мира тоже. Лондон для этого как нельзя более подходит.

Например, после Лондона перестаешь говорить глупости типа «Запад признал крах мультикультурализма». Какой тут крах, если вон – индусы в чалмах (есть целый район, где все надписи на хинди), а вон – дамы в хиджабах или вообще наглухо закрывших тело одеждах (по-английски это будет burka, «бурка»), а вон – ортодоксальные евреи с пейсами и в кипах, веревочки от нижних рубашек видны из-под лапсердаков (или как там они называются).

Еще после Лондона перестаешь повторять, как дурак, что «свобода не значит вседозволенность», потому что тут свобода как раз и означает вседозволенность. Послушать Вагнера в королевский Альберт-холл приходят и в бриллиантах, и в шортах (те, кто в шортах, еще и притаскивают коврики для йоги, чтобы лежать на полу на галерее). У ирландского паба в Килбурне объявление приглашает на пятничный намаз в общественный сад (тут без ковриков вообще никуда). Стрит-артисты в Шордиче у всех на глазах раскрашивают километры заборов, и никакие коммунальные службы с ними борьбы не ведут. У церкви святой Анны в гейском Сохо, на бывшем чумном кладбище, уминает ланч из коробочек гетеросексуальный офисный люд в розовых рубашках и безумных расцветок носках. А в небе над Лондоном парит огромный надувной мэр в желтом бикини: так лондонцы выражают отношение к попыткам мэра запретить проезд в бикини в метро. И в суд за оскорбление и экстремизм их никто не тащит.

Не могу похвастаться, что точно знаю, на каких скрепах лондонское безумие держится. И подозреваю, что никто не знает: Лондон – это, черт его знает, даже не город, а союз сотни довольно независимых районов-деревень (в каждой – свой независимый local council, местный совет, утверждающий, кстати, ставку местного налога). В итоге в Лондоне нет центра и центральной улицы в нашем понимании, зато в каждом районе – своя high street. Но кое-какие вещи, принципы, связанные, так сказать, с оборотом свободы в обществе, я все же отмечу.

Первый принцип – это своего рода радостно принимаемая неоимперская мультикультурность: гордость за то, что ты являешься центром притяжения мира. Нечто похожее было в советской Москве, где встречались и таджик в полосатом халате, и украинский хуторянин в вышиванке, и кавказец в папахе: «у москвички две косички, у узбечки двадцать пять». Просто в Москве они воспринимались как гости, как имперский антураж, - а в Лондоне они и есть лондонцы. «Everyone is a Londoner», «каждый – лондонец», как встретил меня когда-то в Хитроу огромный билборд, - и я сразу, как атлант, расправил плечи.

Когда Чарльз Боуман, лорд-мэр лондонского Сити, важнейшего делового центра делового планеты, говорит, что 40% бизнесменов из Сити не англичане по происхождению, он говорит это с гордостью, как о цифре, превышающей средний показатель. Потому что 38% лондонцев – это импорт, неместные. Больше всего (290 тысяч человек на 6,8 миллиона) индусов. Много поляков (178 тысяч). Далее следуют пакистанцы, бангладешцы, нигерийцы, румыны, шриланкийцы, итальянцы – всего в Лондоне 270 национальностей, говорящих на 300 языках. Когда-то говорили и о сотнях тысяч русских, и Лондон называли «Москвой-на-Темзе», но время ушло, и соотечественники из top-10 вылетели.

Я понимаю, что слово «неоимпериализм» для объяснения работы этого котла очень неточно. Факт в том, что лондонцы гордятся своим изобильным многообразием, и к классическому чопорному англичанину из книг относятся с легкой иронией. Я прибегаю к слову «неоимпериализм», потому что сегодняшний Лондон – это и правда империя, но империя не «сверху», насаждаемая государством, а «снизу», то есть устроенная самими лондонцами. И к тому же империя без территориальных захватов. Они не нужны: зачем водружать флаг над колониями, если весь мир и так бежит к тебе?! Вот почему российская история с Крымом была воспринята Лондоном как не просто как нарушение международных правил, но как возврат в давно ушедшие века. В XXI веке бьются не за территории, а за умы.

Второй важный принцип лондонской свободы – это постоянное сравнение себя с другими и отказ от предрассудков. Скажем, со мной в моем языковом классе были две девочки в хиджабах: Бетул из Турции и Шеша из Кувейта. Я, вначале, признаюсь, при их виде поежился. А потом к нам присоединились сестра Умбритта из Италии – в полном католическом облачении, включая чепец-апостольник. И я подумал: ну, и в чем отличие? Почему меня пугает хиджаб, а апостольник не пугает? Потому, что современный ислам связан с терроризмом? Ну, так сегодняшняя Россия в представлении лондонца тоже связана с терроризмом: посылает в Солсбери наемных убийц, использует оружие массового поражения, сбивает ракетами гражданские «Боинги»… Но ведь никто не шарахается при виде парня с крестом на шее или женщины в платке? Для описания таких страхов в английском существует слово «prejudice» – «предубеждение»… Кстати, мои предубеждения окончательно меня покинули, когда мы с Бетул и Шешей решали учебную задачку: спланировать ограбление банка, но так, чтобы без жертв и насилия. И придумали, что нам нужно изобразить мусульманскую семью: муж в длинных белых одеждах и две жены, закутанные до глаз в бурки. Ну, а дальше одна симулирует сердечный приступ, муж запрещает к ней прикасаться, суета, переполох, а вторая втихаря берет ключи от сейфа… Моих девушек сюжет ничуть не смутил. Как не смутило сестру Умбритту обсуждение сериала «Сайнфелд» - того эпизода, где герою подарили презервативы, оказавшиеся бракованными. При слове «condom» она не заикалась и не крестилась. А то, что я думал по поводу чужого prejudice, оказалось моим собственным предубеждением.

Третий принцип лондонской свободы – извлечение пользы из совместной жизни. Очень может быть, сестра Умбритта не одобряет контрацепции. Но в Италии она мечтает преподавать английский, а для этого ей нужен кембриджский сертификат, а для этого ей нужно отучиться в лондонской школе, где обсуждают любые темы из текущей лондонской жизни: от беременностей у девочек-подростков до разводов у геев. Если она откажется это обсуждать, ей придется распроститься с мечтой. Очень может быть, что парни из Саудовской Аравии (в моей школе их было полно) осуждают поедание лапши со свининой, а парни из Индии – говяжьих бургеров, но если откажутся жить в мире других ценностей, лондонских трамплин закроется для них. А меня могут раздражать в Лондоне толпы китайцев-туристов, ведущих себя как чайки на птичьем базаре, но я понимаю, что обед из китайского буфета, takeaway в бумажной коробке, - это спасение на фоне дорогущей и дико невкусной местной еды. И отношусь спокойно к тому, что рядом со мной на бывшем чумном кладбище будут ланчевать не только клерки, но и живописные бомжи, которые, если верить акройдовскому «Лондону», здесь обитают в неизменном виде со времен Великого Пожара 1666 года.

Вариант нетерпимости к чужим нравам Лондоном тоже был опробован, но отвергнут. В 1960-х хранители английских скреп пытались навести шорох в районах Бейсуотер и Ноттинг-Хилл, в ту пору полных эмигрантами с Карибских островов. Но в ответ получили восстание, окончившееся учреждением знаменитого ежегодного карнавала, где полуголые креолки со статью буйволиц несут на себе килограммы разноцветных перьев. Карнавал собирает миллион с гаком человек, и лавочники на его пути закрывают витрины размалеванными тегами щитами, как бы чего не вышло, - но затем Ноттинг-Хилл снова превращается в буржуазный район из одноименного фильма: хоть сейчас вселяй сюда Хью Гранта и Джулию Робертс.

Четвертый принцип свободы – решение спорных вопросов в дискуссии. При лондонском разнообразии культур и субкультур периодически все локтями все друг друга задевают, и некоторые задетые всерьез оскорбляются. Десяток лет в Лондоне появились плакаты, на которых итальянский лавочник развесил в вагоне подземки колбасы, а подпись гласила: «Запах может нравиться не всем». Дело в том еда навынос, здесь столь обыденна, что некоторые обедают прямо в метро... Итальянская община возмутилась, последовало бурное обсуждение, - но тем и завершилось. А в этом году экс-мэр Борис Джонсон в газете «Телеграф» написал, что мусульманские женщины в бурках похожи на почтовые ящики и на грабителей банка (ха!), - и что тут началось! Актер Аткинсон, он же Мистер Бин, дал отповедь в «Таймс», барон лорд Мохаммед Шейх (кениец по происхождению, видный британский политик и пожизненный пэр) заявил, что Джонсона нужно исключать из его партии, в самой партии началось расследование… Но – никаких арестов и управлений «Э». Публичное о(б)суждение важнее наказания. Поэтому мэр Лондона Садик Хан (пакистанец по происхождению), глянув на себя надувного в бикини, лишь пфыкнул, сказав, что желтый цвет ему не идет.

Пятый принцип местной свободы – поддержка слабых и ограничение власти сильных. Я хорошо помню свой первый Лондон. В наиреспектабельнейшем журнале я прочитал про рекламные доходы футболиста Бэкхема, что он «sucks a corporate cock with no gag reflex» («сосет у корпораций и не давится»). О господи, как такое возможно?! Он же подаст за оскорбление в суд!!! – но мне объяснили, что Бэкхем – человек публичный, а потому каждый имеет право безнаказанно сказать о нем все, что думает. То же самое с политиками: весь Лондон покрыт стрит-артом, изображающим Терезу Мэй или королеву в довольно ехидных видах. Это никто не запрещает. Но если так изобразят обычного Джона Смита, и он оскорбится – картинку закрасят...

Мне все эти пять принципов ужасно нравятся, хотя они не единственная комбинация, на которых может держаться свобода. И я понимаю, что бессмысленно призывать переносить Лондон в Россию. Я просто хочу отметить, что в большом городе этот механизм может работать.

Если, конечно, город претендует на то, чтобы быть столицей мира.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив