«Свершилось. Пришли немцы!» Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой

На стене полуразрушенного дома приклеен лист бумаги. На нем по-русски на машинке напечатано:
«Приказ
Германского командования жителям г. Воронежа».
Следует ряд пунктов, в которых указывается, чего жители Воронежа не должны делать.
Они не должны показываться на улицах после 6 ч[асов] вечера, не должны входить в дома, занятые немцами, не должны помогать скрывающимся в городе красноармейцам, не должны помогать партизанам, евреи и коммунисты не должны заниматься никаким трудом, кроме физического...
После каждого пункта стоит короткое и угрожающее: «За нарушение — расстрел».
Приказ написан довольно грамотно, но с иностранными оборотами речи, которые так странно видеть здесь, на стене русского дома.
Кроме еще одного приказа, об эвакуации города, который тоже кончался словом «расстрел» — никакого печатного слова.
А где же обращение к русскому народу? Где же русские, которые вместе с немцами борются против большевизма?
...Облавы на мирных жителей произвели в Воронеже тягостное впечатление.
Можно только себе представить состояние человека, антибольшевика, который ждал немцев как освободителей и которого хватают на улице, ведут, как преступника, под конвоем и бросают за проволоку. За что? Почему? Негодующие протесты его остаются без ответа.
...Появление немцев в городе сопровождалось, как и везде, виселицами. В Воронеже не было еще массовых репрессий, какие немцы проводили в глубоком тылу, на Украине и в Белоруссии, но уже в первые дни в городе появились повешенные. Двух человек повесили в нижней части города, у реки, одного на Плехановской улице и еще одного на площади перед обкомом партии, на вытянутой руке памятника Ленину. Повешенных не снимали несколько дней. Были ли это коммунисты, наказанные за их преступления, энкаведисты, оставленные в городе для выполнения «особых заданий», или рядовые русские люди, случайно погибшие, — неизвестно.
Кто мог установить, кто они были, когда каждый немецкий офицер, каждый мелкий комендант мог безответственно творить суд и расправу. Чаще всего в первые дни после прихода немцев гибли совершенно невинные люди.
Само повешение рассматривалось немцами не как мера наказания преступников за совершенные ими преступления, а как мера устрашения населения. В 1943 году по стопам немцев пошли и большевики: они ввели смертную казнь через повешение, они тоже сгоняли население русских городов на площади, где проходила расправа над «изменниками и предателями».
...Я записал когда-то рассказ одного харьковчанина. Вот он:
«Вы знаете, почему я возненавидел немцев? Из-за сапог. Т.е . не из-за сапог, которые представляли для меня тоже немалую ценность, а из-за... как бы вам объяснить? Расскажу по порядку. Дело было на третий или четвертый день после занятия города. Решил я приодеться и пойти посмотреть, что в городе происходит. Интересно все-таки. Ждал ведь “освободителей”. Надел я новые сапоги. Хорошие, хромовые. Иду по Сумской — навстречу три солдата немецких. Поравнялись со мной, — и вижу: на сапоги смотрят. “Понравились, думаю”. А сапоги, действительно, им понравились. Да так, что я больше их не видел. Прошли немцы несколько шагов, остановились. Я иду, не оборачиваюсь. Почувствовал, в чем дело. Окликнули они меня — при-
шлось остановиться.
Показывают на сапоги: снимай, мол. Что будете делать? Пришлось снять. Так и пришел домой босиком. И ведь не столько сапог было жаль, как чего-то другого, разбитой, так сказать, надежды: ожидал ведь их. А они сапоги на улице снимают»...
...Здесь я впервые увидел печатное слово освобожденных областей — курскую газету «Новый путь». Потом в Курске стала издаваться другая газета — «Курские известия».
«Новый путь»? Что в нем нового? * Прочитал газету от слова до слова, но когда вспоминаю сейчас, не могу ясно вспомнить ни содержания газеты, ни отдельных статей. Зато сохранилось отчетливое впечатление разочарования. Вот ждал, надеялся. Вот увидел — печатное слово, новое слово правды, и что же в нем, в этом слове?
Это впечатление разочарования и неясной тревоги еще усилилось, когда в родном моем городе Орле, куда я приехал на следующий день, я купил у продавца-мальчишки орловскую газету «Речь».
На первой странице шапка:
«Германские доблестные войска взяли Краснодар, Армавир, Ейск»...
А над шапкой, правее заголовка, четко и ясно выделялось:
«Газета для населения освобожденных местностей».
Не освобожденной России, даже не освобожденных областей, а местностей...
Я снова вспомнил фразу, которая преследовала меня всю дорогу из Воронежа. Услышал я ее от переводчицы немецкого офицера, пропускавшего эвакуированных у выхода из города. Из-за этой фразы я даже запомнил ее, эту переводчицу...
— Вы теперь находитесь на территории Германской империи.
— Что?!
На моем лице, видимо, изобразилось неподдельное изумление...
Пути для отступления не было. Да, если бы он и был, нам, антибольшевикам, других путей не было... Мы не могли защищать большевизм.