Казино Sol точно стоит выбрать всем любителям азарта 
10 привычных вещей, об истинном назначении которых мы не знали 
Их Императорские Величества с Августейшими Детьми 
21 марта - празднование иконы Божией Матери: «Знамение» Курская-Коренная (1898) 
Художник Людмила Скрипченко 
Классный режиссер - Юзовский 
Фантастика 
«Хлебный бунт» 1650 года в Пскове 
Событие и картина дня, 13 апреля 1904 года ...
Свежий ветер избранных пьянил, с ног сбивал, из мёртвых воскрешал...
olgavals88 — 22.06.2010
О некоторых гранях, на которых — немногие хотят удержаться, немногие могут удержаться, и лишь немногим дано удержаться
Алекс Гарридо. Акамие. В сердце роза
Грань первая: о сюжете
Жанр на СИ обозначен как псевдоисторический псевдовосточный роман. Очень точное определение, можно добавить – с элементами мистики, однако можно обозначить его и как фэнтези, благо этот термин проглотит всё – и мистику и восточную экзотику.
Автор прошёл по очень скользкой грани, положив в основу сюжета судьбу царского сына и наложника собственного отца, смешав, тем самым, две запретные темы.
Грань опасна. И обвинениями в слэше, но более тем, что таким образом от книги полностью отсекается мужская часть читателей, и среди оставшихся женщин – большинством окажутся любительницы описаний однополых отношений. Хорошо, если они увидят в книге что-то ещё… впрочем, не нам судить – лучше читать хорошую прозу на те темы, которые ищут они по сети, создавая сообщества…
Однако тем, кто останется, и кто ещё прочтёт, можно позавидовать – книга хороша.
Она объединяет в себе две части – Акамие и В сердце роза. Обе крайне насыщенны и неоднозначны, потому и сюжет их пересказать достаточно сложно – слишком много боковых линий, слишком много отступлений и притч. Если коротко – как наложник стал царём и потерял царство.
Или - как сын-наложник ненавидел отца, потом простил его и полюбил, любовью отнюдь не сыновней, потерял отца, встретил любовь настоящую – с… телохранителем и убийцей, вынужден был от неё отказаться, потому что сам стал царём, и нельзя царю любить свободного, и вновь обрёл, когда потерял царство.
Или как царь – человек, полностью осознающий преступность своей страсти и ничего с ней поделать не могущий, одержимый ревностью и вожделением, сходит с ума, подозревая в преступной страсти к наложнику всех своих детей, как он отдаёт царство старшему сыну, признаёт незаконного, и умирает – умирает один, не сумев убить вместе с собой того, кого так сильно ревновал…
Или – как младший сын жалел и любил на этот раз чисто по-братски и по-дружески единокровного брата, как пытался ему помочь, рискуя навлечь и навлекая на себя ненужные подозрения и гнев царя. Как любил он свою жену – чужого рода-племени, и других своих жён, своё царство, как в его мир пришла зараза, и он хотел мир спасти, пытаясь добраться до сказочной долины и найти там помощь, – а на самом деле погубил, потому что мир жил его любовью, и как мир воскрес, когда бывший царевич, а ныне - царь Эртхиа - вернулся.
Младший царевич становится той отдушиной, тем противовесом, который позволяет удержать сюжет на грани, не давая ему сползти в слэш. Чистотый, благородный, пылкий – и при этом живой и не пресный.
Книг две – но они всё же едины. Акамие трагична в первой части, в линии же Эртхиа заканчивается жизнеутверждающе, пронзительной темой любви и прощения.
Вторая же книга – В сердце роза – куда более тяжёлая, и основной её мотив всё же – любовь как основа мироздания, то, что держит мир.
Грань вторая: о страстях и эмоциях
Страсти бушуют, но автору вновь удалось удержаться на той грани, за которой трагедия переходит в фарс и перестаёт восприниматься.
Нагнетаемая в начале книги атмосфера ощущается почти физически – безысходность положения наложника, невозможность самоубийства вследствие религиозных установок, ненависть к царю, глоток кажущейся свободы… и вновь - рабское существование.
Эпизод, когда царевич бросается к идущему мимо брату, для которого всё вернулось на прежние места, один из самых сильных в книге. Атмосфера накаляется, и в какой-то момент желание убить царя становится физически ощутимым и невыносимым.
Невозможность такого существования для Акамие заканчивается болезнью царя – и наложник бежит, желая смерти тирану, и - возвращается с лекарством, вдруг осознав, что царь любит его более всего на свете. Ненависть уходит вместе со смертью, уступая место воскрешающей любви – исключительно психологически достоверный эпизод. И Акамие отказывается от мечты стать воином ради вновь обретённого счастья с царём…
Физически ощутимы метания старшего брата, буря чувств в душе царевича Эртхиа, и необходимость выбора между чувством и долгом для его жены. Все поступают по совести и вопреки ей, все любят и изменяют – и все правы, потому что жизнь не схема, и при столкновении культур неизбежны трагедии, преодолеть которые может лишь любовь.
Страсти бушуют – настолько естественно, что совершенно очевидно: иначе быть не может. Мир такой. Герои молоды, они дети – по нашим меркам, и почти взрослые мужи – по меркам своего мира, герои открытые и пылкие – и в силу возраста, и в силу нравов этого мира. Они не могут по-другому.
Грань третья: очень скользкая
Если Акамие – книга пусть и трагическая, но в ней тема одержимости царя наложником полностью уравновешивается линиями Эртхиа и Ханнар, Ханиса и Атхафанамы, то вторая вещь – В сердце роза - уже более сосредоточена на однополой любви, поскольку этих линий в ней три, и они все основные: Акамие – Денеш, поэт Тахин и его возлюбленный Аренджа, и Сю-юн и У Тхэ – жители очень и очень далёкой страны, куда занесло царя Эртхиа, и противостоит им лишь всё тот же царевич, потому что остальные герои достаточно второстепенны.
И тут возникает вопрос: а где грань, за которой начинается слэш?
Где грань, за которой книгу читать не хочется, ибо понимаешь – она написана ради одного?
Почему влюблённый в вампира эльф вызывает омерзение, а сгорающий в огне поэт – сочувствие?
Что удерживает книгу на этой грани? Пылкий и благородный царевич Эртхиа? Его любящие жёны? Законы мира, однозначно признающие однополые отношения между свободными людьми – преступлением, караемым сожжением на костре? Страдания царя Акамие – выбравшего честь и долг? Первая вводная часть – о трагедии наложника? Реальность мира, в котором живут герои? Притчи и сказки, которые они рассказывают? Любовное, тщательное и подробное описание деталей одежды? Язык – образный, насыщенный, витиеватый, словно несущий в себе терпкие восточные пряности? Отсутствие откровенно постельных сцен при насыщенности отношений страстью?
Всё вместе. Эпатаж на потребу - он всегда легко отличим от мира, который создан с любовью.
И вот вопрос: мог ли автор при том же сюжете взять главной героиней женщину?
Нет, ибо тогда пропал бы накал страстей. Потому что женщины жили в то время иначе, чем мужчины, и вряд ли могли мечтать «о доблестях, о подвигах, о славе». Не было бы тогда трагедии. Хотя и женские трагедии показаны: и забытой ради наложника царицы, и Ханнар, и Атхафанамы - но всё же они не настолько взламывают представление о мире, как трагедия Акамие.
И самое главное – стиль написания книги.
Грань четвёртая: об особенностях стилистики
Вещь, написанная таким роскошным языком, не может восприниматься поверхностно, на уровне одного лишь слэша. Она не может восприниматься и на уровне одного лишь любовного романа. И одного лишь приключенческого романа. И одного лишь псевдоисторического псевдовосточного романа. В ней слишком много тем, слишком много пластов, слишком много поэзии.
«Пока ему расчесывали и умащивали благовониями волосы и бороду, пока надевали и стягивали многослойным поясом штаны, да наверх рубашку, да поверх рубашки кафтан, а потом еще пояс — любимый царем широкий пояс лучника, усаженный железными бляхами, да натягивали сапоги, да покрывали голову расшитым платком, да обвивали поверх этого другим, скрученным в жгут и перевитым золотыми шнурами и жемчужным низаньем, да прихватывали рукава браслетами над локтями и на запястьях, да укладывали оплечье и золотой нагрудник, да подавали кинжал, который он заткнул за пояс, и меч в ножнах, которые он пристегнул к поясу... нет, не успокоилась душа, не отошла от обиды.
Для нее, для нее одной оставил родной Хайр и пошел против отца, для нее же делил кров и пищу с немытыми кочевниками-пастухами, водил их по степи, сбивал в войско...»
Автор владеет языком безупречно – ему удаются и длинные витиеватые описания, и повседневная речь. Красота слога завораживает, книга течёт плавно и вольно, и, самое главное, нигде не выбивается из эпохи. Нет ни одного сбоя, ни одного случайного слова, которое вырывает из полного погружения, ни одного анахронизма. Безумная красота слога – по-восточному пышного, затягивающего, завораживающего.
И самое главное – в этой красоте нет самолюбования, нет горделивого «Смотрите, как я могу!» Язык красив – естественной, свободной красотой, прекрасно осознающей, что самоутверждение ей не нужно.
Грань пятая: неуловимая
И есть в книге то самое, неуловимое – душа. Откуда она берётся? Почему она чувствуется? Может, потому, что слова Сирина, обращённые к Эртхиа, на самом деле – о творчестве?
«Сумеешь удержать это? Сумеешь любить неустанно, всегда так, как сейчас? Пока сердце твое не остынет - этот мир, где бы он ни был, из чего бы ни был сотворен, этот мир - твой.
Счастье твое не будет легким. Ты не забудешь того, что видел и что знаешь сейчас - всегда будешь чуять под светом и звуком пустоту. Источником этого мира - твое сердце.
Чем он тебе не настоящий, Эртхиа? Или ты хочешь проверить?
Нет, сказал Эртхиа. Только скажи мне. Что же, они - живые ли? Для меня ли только этот мир или и для них тоже? Объясни, есть ли они, когда я не вижу их, если только слышу - где их видимый образ? Если даже не слышу - остаются ли они быть или исчезают и являются снова, когда я вспоминаю о них?
- О Эртхиа! - воскликнул Сирин. - Знал ли ты это прежде, от рождения и до этого дня? Как не знал ты этого прежде, так ни к чему тебе это знать и теперь. И настоящих миров разрушено без числа теми, кто задавал такие вопросы. А этот мир еще хрупок, и ты непривычен к своему делу: держать его своей любовью. Но всё в нем живое, и все в нем - живые. Возьми же воду, Эртхиа, неси ее Ханнар. Живи и люби, Эртхиа, и запомни, нет дела важнее ни у тебя, ни у меня.»
Да – речь и сотворённом мире. Но – не так ли авторы ощущают своих героев, и созданные ими миры? Именно так – слова, заполняющие собой пустоту, создающие людей и удерживающие их в мире, и чем точнее и ярче слова – тем реальнее мир и люди в нём…
Грань шестая, в которой всего лишь утверждается, что автору удалось пройти по всем скользким граням и никуда не сорваться – ни в слэш, ни в эротику, ни в псевдоисторичность, удалось создать свой мир – живой и яркий. А этого хотят очень немногие. Но из тех кто хочет – немногие способны. И из тех, кто способен – немногим удаётся. Или немногим дано.
Но ведь главное – захотеть?
Оставить комментарий
Популярные посты:
Архив записей в блогах:
Дни бегут, не оглянешься и... Вечер В золотом одеянии ствол В золотом одеянии girl Ah, girl, girl...♫ ...
Что-то мой ЖЖ, в разделах где надо что-нибудь написать, начал ооооооооочень сильно глючить. Думает над каждой буквой чуть ли не до пол минуты. Я ЖыЖой пользуюсь с телефона. И только с него, потому как лентяй первостатейный и за компом сидеть мне лень. Ни у кого такой проблемы ...
Вчера в российских СМИ было опубликовано сообщение о том, что на «Балтийском заводе» в Санкт-Петербурге произошел трагический инцидент, в результате которого один человек погиб, а один был госпитализирован. Причем сам факт инцидента, имевшего место три дня назад, всячески пытаются ...
Особенностью полета перспективной российской крылатой ракеты глобальной дальности с малогабаритной сверхмощной ядерной энергоустановкой «Буревестник» по сравнению с ядерным оружием, переносимым традиционными двигательными установками, станет неизбежный радиоактивный выхлоп, пишет в ...
