Свежеотпечатанный тираж первых восьми книг Ветхого Завета на русском был сожжен


Решение подготовить русский перевод Библии Святейший Синод принял по предложению императора Александра I в начале 1816-го года, после окончания наполеоновских войн.
Работа была поручена новооткрытому Российскому библейскому обществу, тогда исключительно популярному в обществе благодаря высочайшей протекции. И работа закипела: уже в 1819 г. было издано Четвероевангелие, а в 1821 г. – полный Новый Завет. Первые издания были параллельными, с русским и славянским текстом. Началась работа и над Ветхим Заветом, при этом изначально перевод делался с еврейского текста, а при редактировании добавлялись в квадратных скобках варианты из греческого перевода (Септуагинты). В 1822 г. впервые вышла Псалтирь, причем за два года ее тираж составил более ста тысяч экземпляров.
Однако с самого начала переводческую работу сопровождали ожесточенные споры: да нужна ли она вообще? Главными сторонниками перевода были на тот момент обер-прокурор и министр просвещения князь А.Н. Голицын, а также ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии архимандрит Филарет, будущий Московский митрополит. Благосклонно относился к нему и митрополит Петербургский и Новгородский Михаил (Десницкий).
Но были у перевода и противники, причем споры эти не утратили своего значения и по сей день. Правда, теперь никто не сомневается в возможности и даже необходимости русского перевода Священного Писания, но все те же самые аргументы выдвигаются сегодня в иных спорах – которые, как знать, лет через и сто или двести покажутся нашим потомкам такими же странными и неуместными.
Главными критиками тогда были митрополит Серафим (Глаголевский) и министр просвещения адмирал А. С. Шишков (тот самый, который галоши желал непременно звать «мокроступами»). Они не просто были недовольны качеством перевода, но отрицали саму необходимость какой-либо Библии для русских читателей, кроме церковнославянской, тем более, что в библейском обществе трудились далеко не одни православные. Шишков писал (и эти слова по сю пору охотно перепечатываются православными ревнителями): «Рассеиваемые повсюду в великом множестве Библии и отдельные книги Священного Писания, без толкователей и проповедников, какое могут произвести действие? ... правила апостольские, творения святых отцов, деяния святых соборов, предания, установления и обычаи церковные – одним словом, все, что доселе служило оплотом Православию, все сие будет смято, попрано и ниспровержено. Всякий сделается сам себе толкователем Библии и, образовав веру свою по собственным понятиям и страстям, отторгнется от союза с Церковью».
Победа в споре была обеспечена той стороне, которую гласно или негласно поддерживал император. Сначала само его желание увидеть этот перевод изданным было лучшим аргументом в пользу всего предприятия, но… «дней Александровых прекрасное начало» сменилось усталостью и раздражением от всех этих новшеств. А мистические увлечения былых дней стали казаться консервативному духовенству всё более подозрительными, тем более, что петербургская аристократия и в самом деле увлекалась духовностью самого разного рода, не всегда совместимой с Православием. Сам Голицын, как и многие представители аристократии в те годы, был масоном.
А главное, получившийся перевод Нового Завета был слишком непохож на церковнославянский – и то была сознательная установка переводчиков! Они, в частности, руководствовались такими правилами: «греческого текста, как первоначального, держаться в переводе преимущественно перед славянским; величие Священного Писания состоит в силе, а не в блеске слов; из сего следует, что не должно слишком привязываться к славянским словам и выражениям, ради мнимой их важности». Всё это выглядело крайне подозрительно.
К тому же умершего митрополита Михаила в 1821-м году сменил на кафедре митрополит Серафим, противник всего, что касалось дела перевода. Он добился отставки Голицына в 1824-м году – как раз когда Пушкин просил французскую Библию! – и всё посыпалось: библейское общество было закрыто, переводческая работа прекращена, и в конце 1825 г. свежеотпечатанный тираж первых восьми книг Ветхого Завета на русском был сожжен на кирпичном заводе.