Суд да дело-10
feduta — 19.05.2011
Высокий суд!
Моя бывшая школьная ученица, психиатр в одной из гродненских клиник, за месяц до выборов по моей просьбе проконсультировала меня, как легче выйти из послетюремной депрессии. Я уже догадывался, чем все может закончиться: та готовность и мнимая демократичность, с которой власти якобы шли на встречу всем оппозиционным кандидатам, казались демократичностью кошки, не спящей, но делающей вид и лишь изредка поглядывающей своим прищуренным глазом на веселящихся возле нее хомячков.
Так вот, моя ученица, которую зовут, как и мою жену, Мариной, дала мне два совета. Первый – думать в тюрьме, что это происходит не со мной. Лучше всего загримироваться – например, отрастить усы, а потом, на свободе, сбрить их. Так будет легче. Я так и поступил. Но легче стало ненамного.
И второй. Пытаться даже там найти что-то хорошее. В конце концов, я – школьный учитель, и это время вынужденного безделья позволит мне сделать работу над собственными ошибками.
Я и в самом деле начал ее в «американке», а продолжил здесь.
Во-первых, я попытался понять, что же на самом деле произошло. Во-вторых, в чем были наши ошибки.
Работа высокого суда дала мне возможность реконструировать картину тех событий, которые произошли 19 декабря. Не следствие, а именно судебное заседание.
Итак, что мы узнали.
Около 19 часов колонна демонстрантов в составе 70 человек попыталась тронуться от штаба Владимира Некляева на Немиге на Октябрьскую площадь. Дорогу им преградила машина ГАИ – под надуманным, как сказано в обвинительном заключении, предлогом. Машина была в сопровождении автобуса, из которого выскочили неизвестные в форменной, хотя и невоенной одежде, которые вежливо, с матом, аккуратно избивая людей, при помощи взрывпакетов уложили мирных демонстрантов лицами в снег, украли звукоусиливающую аппаратуру, не имея на то никаких документов, удостоверяющих их право, и скрылись. Белорусское телевидение потом свалит ответственность на кандидатов Андрея Санникова и Николая Статкевича, но наши еще более честные свидетели от ГАИ покажут на суде под присягой: нет, это были милиционеры, служащие в некоем спецподразделении. Косвенно это подтвердит и министр внутренних дел, когда скажет, что лично командовал всей операцией 19 декабря.
Избитый кандидат в президенты, за которого еще сорок минут будут голосовать люди по всей Беларуси, будет увезен в больницу «скорой помощи» с диагнозом «сотрясение мозга», откуда его спустя несколько часов при полном соблюдении врачами «клятвы Гиппократа» увезут другие «неизвестные в черном», представляющие уже другое спецподразделение, вероятно, другого силового ведомства. Врачи протестовали настолько активно, что один из них станет вскоре главным врачом Минска.
А люди придут на площадь. Мирно, как и планировал Некляев. Затем так же мирно попытаются перейти на другую площадь. Их будут предупреждать все, кто можно. Начальник ГАИ Корзюк, мужественный человек с голосом Шаляпина, сумевший перекричать орущую на Октябрьской музыку и вступивший в единоборство с разъяренными девушками, на головах которых будут ушки зайчиков, а в руках – флаги. Милицейская машина, шедшая сзади колонны, дважды повторившая свое грозное предупреждение, а потом тихо ехавшая сзади. Другая машина, даже на съемках милицейского оператора стоявшая на почтительном расстоянии от демонстрантов, повещавшая в динамик пять минут, и тоже почему-то замолчавшая.
И, как показал свидетель Владимир Колас, полное отсутствие каких либо реальных препятствий на пути к Дому правительства. «Приглашают», – как сказал Колас.
Так приглашают в ловушку.
Чтобы потом кошка открыла глаза и выпустила когти.
Так командовавший в этот день операцией министр дубинкой и спецназовским щитом разбил тот самый хрустальный сосуд.
Последствия сегодня переживает белорусская экономика. Даже осознание того, что твой прогноз сбылся, не вселяет в тебя никакой радости.
Хотя санкции, надуманные или ненадуманные, при этом никто не вводил. Действительно, не считать же санкциями попытки Евросоюза отказать во въезде на свою территорию группе белорусских граждан. Скорее, это помощь: нам помогают сохранить валюту, которая может быть иначе потрачена на подержанные автомобили.
Я очень высоко оцениваю уровень организованной главой МВД провокации. Он допустил только одну ошибку. С кандидатами, просившими о встрече, ему нужно было встретиться, – раз уж он заботился о предотвращении будущего преступления. Так поступают уважающие себя руководители правоохранительных органов во всем мире. Тогда претензий к нему у общественности, белорусской и мировой, было бы значительно меньше.
Теперь о наших ошибках.
Они были. Это нужно признать.
Нужно лучше знать белорусское законодательство, потому что незнание его не освобождает от ответственности.
Нужно обуздывать собственные амбиции, разговаривать друг с другом и слышать друг друга. Случившееся на площади Независимости стало возможно не потому, что был сговор, а потому, что его не было. Предвыборные штабы не смогли договориться и выработать единый план действий.
Когда в КГБ мне в первый раз предъявили обвинение, я смеялся, так что следователь подумал, что у меня истерика. Судьба зло шутит. Меня обвиняли в том, что я действовал по предварительному сговору с Андреем Санниковым, Дмитрием Бондаренко, Ириной Халип, с которыми мы не разговаривали с 2001 года. Сейчас я понимаю, что эти десять лет прошли зря. Не для нас – для того дела, которое могло нас объединить. Потому что нас все равно объединила дубинка министра Кулешова. Нас объединили скамьи подсудимых. Нас объединили очереди в СИЗО, где вместе стояли, поддерживая друг друга, Люцина Бельзацкая, Алла Санникова, Ольга Некляева, Зоя Евменова, Ольга Бондаренко, Даша Корсак, Марина Адамович, Марина Шибко, Татьяна Северинец, Милана Михалевич, Владимир Полаженко.
И если те, кто по решению суда выйдет из судебных залов на относительную свободу, забудет об том, как в камерах «американки» мы ловили известия друг о друге, – а это было, – если мы забудем все и опять начнем выяснять отношения, значит, на другом, еще более высоком суде, нам придется снова держать ответ. И там смягчающих обстоятельств и вовсе не будет.
Высокий суд!
Во всех материалах дела есть свидетельства того, чего хотел штаб Владимира Некляева. Мы хотели перемен. Мы хотели свободы. Свободы выбора, свободы слова, свободы собраний. Мы хотели, чтобы министр думал о мнении избирателей больше, чем о мнении начальства. Чтобы прокурор не превращался в штамповщика санкций, а реально стоял на страже закона. Чтобы Конституция не штопалась и перешивалась каждый президентский срок, а была главным законом страны по сути своей.
Мы не смогли этого добиться сейчас. И дело не в министре Кулешове – велика честь для Кулешова! Дело в нас самих и в нашем народе. Нужно меняться самим. Нужно вступать в диалог друг с другом. Нужно жить со своим народом, какой он есть, в своей стране, какая она есть. Нужно становиться лучше и сильнее самим и бороться, чтобы лучше и сильнее стала она.
И тогда государство потратит деньги не на массовую прослушку телефонных разговоров мирных граждан, а на нормальную аппаратуру для судов, чтобы высокий суд мог нормально исследовать законно полученные следствием доказательства и сделать адекватный реальности вывод – о виновности либо невиновности.
И проспект Независимости в выходные дни будет уподобляться Крещатику, когда жители Киева спокойно гуляют по проезжей части, и милиция вместе с ними есть мороженое и сидит в Мак-Дональдсе.
Высокий суд!
Три месяца и двадцать дней в СИЗО КГБ – прекрасная возможность многое обдумать. По-другому оцениваешь свободу. Те возможности, которые она открывает. В частности, возможность обнять жену, прочесть газету и съездить на научную конференцию. И если для меня, сорокашестилетнего человека, время, проведенное в СИЗО – большой срок, то для двадцатилетних мальчишек, которым дали по четыре года колонии, – эти четыре года и вовсе – Вечность. И в том, что эти четыре года они получили, есть и моя вина, которую я признаю.
Поэтому когда меня спрашивает следователь, раскаиваюсь ли я, я честно говорил и говорю: да, раскаиваюсь. Раскаиваюсь глубоко и искренне. И в следующий раз я сделаю все, чтобы люди шли на площадь по тротуару.
Спасибо!