Стихотворно-параноидальное

sam_newberry — 05.07.2016 Хороший человек Стивен Кинг умеет писать не только прозу, но и стихи. Правда, пишет он их редко, и не все они получаются у него совсем уж хорошими. Впервые я наткнулся на его стихотворение Заклятие параноика в девяностые в сборнике Команда скелетов. В принципе, название стихотворения переведено примерно так же неточно, как и название сборника ("skeleton crew", конечно, действительно может переводиться дословно как "команда скелетов", что и обыграно в иллюстрации на обложке, но обычно всё же обозначает "скелетную команду", то есть, команду, минимально необходимую для поддержания функционирования чего-либо). Всё-таки "заклятие" - это нечто, подразумевающее конкретную цель и итоговый результат (по-английски вернее будет обозначить это словом "spell"), а "chant" - это невнятная бормоталка без начала, конца и выраженного смысла, по-русски точнее будет, как ни смешно, скорее "заклинание" (то бишь то, что обычно называют "spell", наигравшись в фэнтезийные ролевые игры) или "загов0р" (не путать с "зАговором"). Перевод самого текста был под стать - неточный и невнятный, до крайности похожий на липкий бессвязный бред. Зато с могучей энергетикой и кучей сочных фраз и оборотов, которые с тех пор намертво зацепились в моём лексиконе (за одно только "день переходит в вечер - красным горит по сгибу" переводчице надо памятник ставить). А вот недавно встретил другой перевод. Отличный, гораздо ближе к тексту, стройнее, связнее и с соблюдением (почти везде) оригинального размера. Увы, сочных фразочек там куда как меньше, да и энергетика не та. Но мне он всё равно нравится - в итоге, получается, примерное равновесие между двумя вариантами. Под катом - оригинал стихотворения и оба перевода.

PARANOID: A CHANT I can't go out no more. There's a man by the door in a raincoat smoking a cigarette. But I've put him in my diary and the mailers are all lined up on the bed, bloody in the glow of the bar sign next door. He knows that if I die (or even drop out of sight) the diary goes and everyone knows the CIA's in Virginia. 500 mailers bought from 500 drug counters each one different and 500 notebooks with 500 pages in every one. I am prepared. * * * I can see him from up here. His cigarette winks from just above his trenchcoat collar and somewhere there's a man on a subway sitting under a Black Velvet ad thinking my name. Men have discussed me in back rooms. If the phone rings there's only dead breath. In the bar across the street a snubnose revolver has changed hands in the men's room. Each bullet has my name on it. My name is written in back files and looked up in newspaper morgues. My mother's been investigated;.thank God she's dead. They have writing samples and examine the back loops of pees and the crosses of tees. My brother's with them, did I tell you? His wife is Russian and he keeps asking me to fill out forms. I have it in my diary. Listen- Listen do listen: you must listen In the rain, at the bus stop, black crows with black umbrellas pretend to look at their watches, but it's not raining. Their eyes are silver dollars. Some are scholars in the pay of the FBI most are the foreigners who pour through our streets. I fooled them got off the bus at 25th and Lex where a cabby watched me over his newspaper. In the room above me an old woman has put an electric suction cup on her floor. It sends out rays through my light fixture and now I write in the dark by the bar sign's glow. I tell you I know. They sent me a dog with brown spots and a radio cobweb in its nose. I drowned it in the sink and wrote it up in folder GAMMA. I don't look in the mailbox anymore. The greeting cards are letter-bombs. (Step away! Goddam you! Step away, I know tall people! I tell you I know very tall people!) The luncheonette is laid with talking floors.and the waitress says it was salt but I know arsenic when it's put before me. And the yellow taste of mustard to mask the bitter odor of almonds. I have seen strange lights in the sky. Last night a dark man with no face crawled through nine miles of sewer to surface in my toilet, listening for phone calls through the cheap wood with chrome ears. I tell you, man, I hear. I saw his muddy handprints on the porcelain. 1 don't answer the phone now, have I told you that? They are planning to flood the earth with sludge. They are planning break-ins. They have got physicians advocating weird sex positions. They are making addictive laxatives and suppositories that burn. They know how to put out the sun with blowguns. I pack myself in ice-have I told you that? It obviates their infrascopes. I know chants and I wear charms. You may think you have me but I could destroy you any second now. Any second now. Any second now. Would you like some coffee, my love? Did I tell you I can't go out no more? There's a man by the door in a raincoat.

ЗАКЛЯТИЕ ПАРАНОИКА Наружу лучше не выходить вообще. За моей дверью – человек в плаще, курит и ждёт, но я всё это записал. Отблеск вывески соседнего бара кроваво-ал, мои дневники разложены по конвертам, на случай моего исчезновения или внезапной смерти. Ему известно, если я вдруг умру – письма отправятся прямиком в ЦРУ: пятьсот конвертов обеспечивают мой покой, ни один из них не похож на другой. Пятьсот тетрадей, в каждой – пятьсот листов. Я готов. Отсюда удобно за ним следить: он курит и не собирается уходить, сигарета тлеет, лицо наблюдателя теряется в дыме, а где-то в метро сидит человек и думает мое имя. Я знаю, они всё время говорят обо мне, чье-то ледяное дыхание в трубке телефона, висящего на стене, в баре напротив револьвер передали кому надо, всё так и есть. Каждая пуля в нём названа в мою честь. Они навели обо мне справки, внесли в списки, сдали в архив, у моей матери выведали всё; не знаю, почему я до сих пор жив а вот она – мертва, слава Богу, она мертва. Им всё известно: мой почерк, мои любимые слова, чёрт, да даже результаты моих анализов ими украдены, а в их руках – распятия, почему-то без верхней перекладины. Я говорил тебе, что мой брат – на их стороне? Его жена родом из России, и он всё время задает мне какие-то вопросы о заполнении документов Я все записываю в свой дневник, так что записал и это. Слушай, слушай, что нужно делать, чтобы не достаться им: всё время прислушиваться, даже когда идет ливень, даже на остановке, где люди-вороны, купив автобусные билеты, делают вид, что глядят на часы, укрывшись зонтами чёрного цвета, хотя дождём и не пахнет. Цвет их глаз серебристо-сер. Некоторые из них – учёные, работающие на ФБР, а большинство – чужаки, одним своим видом внушающие жуть. Они ходят по нашим улицам, но я сумел их всех обмануть, сошёл с автобуса остановкой раньше. Спрятавшись за газетный лист за мной наблюдал таксист. В квартире сверху старуха потирает костистые лапы. Она меня облучает через мою же настольную лампу, так что сейчас я сижу в темноте. Слава Богу, мне хватит света и от вывески бара через дорогу. Говорю же тебе, я знаю. Они там, внизу. Подослали ко мне пса - коричневые пятна, радиопередатчик в носу. А я его утопил, в сточной канаве, потому что я всё знал. Всё есть в моих дневниках. Это я тоже записал. Я больше не проверяю почту, нашли дурака: Вскроешь конверт – письмо взорвётся у тебя в руках. (Отойди! Прочь! Я знаю, что у тебя в голове за идеи! У меня есть контакты высоких людей! Очень высоких людей!) В полу закусочной – прослушка. Официант – лгун, настоящий маньяк. Он говорит, что это соль, но я-то знаю, что в еде – мышьяк. А горчицей там маскируют запах горького миндаля, цианида. Я видел в небе огни. Их и сейчас ещё видно. Человек в чёрном, подозревая, что я знаю всё это, прополз через канализацию, вылез из моего туалета, чтобы подслушать, не скажу ли я чего в телефонном разговоре. Взгляни, взгляни – повсюду отпечатки его ладоней. Так что телефон теперь тоже под строгим запретом. Слушай меня, они хотят захватить нашу планету, врачи, кстати, тоже встали в их строй, так что теперь наркота даже в свечках от геморроя, да они даже трахаться всех нас заставляют по-своему. они всё могут, они планируют потушить Солнце. А я обложился льдом, так что теперь до меня не доберется ни один из их инфраскопов, меня для них считай, что нету. Я знаю заклятие. Я ношу амулеты. Можете думать, что взяли меня, что мне нечего предъявить в ответ, но я могу уничтожить вас в любой момент. в любой момент. я всегда наготове. Любовь моя, хочешь чашечку кофе? Я говорил, что выходить нельзя. Почему мне никто не верит? Человек в плаще стоит за моей дверью.

Для сравнения - тот самый перевод Наны Эристави 1997 года:

ЗАКЛЯТИЕ ПАРАНОИКА

Нет больше
Ни выхода, ни входа.
Дверь, что окрашена белым,
хлопала - ветром било.
Все хлеще и хлеще.
Кто-то стоит на пороге -
в чёрном плаще,
горло его согрето
тонкою сигаретой.
Зря только время тратит -
его приметы -
в моем дневничке. В тетради.
Выстроились адресаты -
змеёю. Криво.
Рыжею кровью
красит их лица
свет от ближнего бара.
Свет продолжает литься.
Нет больше
ни выдоха, ни вдоха.
Если я сдохну,
если я скроюсь из виду,
если я больше не выйду,
мой ангел - а может, чёрт -
отправит мой дневничок
в Лэнгли, штат Вирджиния.
Стены пропахли джином,
свет пролился потоком,
ветры его сотрясали...
Было - пятьсот адресатов
по пятистам аптекам.
Были блики да блоки.
Было - пятьсот блокнотов.
В чёрном. Готов. Глуп.
И огонек - у губ.
Город - в огне.
Страх потечёт реками.
Кто там стоит у рекламы,
думает обо мне?
Долго. Мучительно долго.
В комнатах дальних - дольних? -
люди меня воспомнят.
Воспой мне
о жарком дыханье смерти
в звонках телефона,
о телефонной сумятице,
о проводной смуте.
Видишь, как просто?
Там - одинокий кабак на перекрестке.
Там, чередою столетий,
в мужском туалете
хрипит запоротый рок,
и в руки - из рук -
в круг -
ползет воронёная пушка,
и каждая пуля-пешка
носит мое имя.
Ты говорил с ними?
Их накололи.
Им не сыскать мое имя
в череде некрологов.
В их головах - муть,
им не найти мою мать,
она скончалась.
Стены от крика качались.
Кто собирал пробы,
точно с чешуйчатых гадов,
с моих петляющих взглядов,
со снов моих перекосных,
со слез моих перекрёстных?
Свет невозможно убрать.
А среди них - мой брат.
Может, я говорил?
Что-то не помню...
Брат мой все просит
заполнить бумаги его жены.
Она - издалёка,
начало ее дороги -
где-то в России.
Вы ещё живы?
Вас ни о чем не просили!
Слушай меня, это важно,
прошу, услышь.
Ливень падает свыше,
с высоких крыш.
Капли - колючее крошево,
серое кружево.
Чёрные вороны сжали
ручки зонтов чёрных.
Болтают... слушай, о чём они?
Пялятся на часы.
В воде дороги чисты.
Долго лило - острые струи мелькали.
Когда завершится ливень,
останутся лишь глаза -
как монетки мелкие.
Останется ложь.
Подумай - стоит стараться?
Вороны - чёрные.
Вороны эти учёные -
у ФБР на службе.
Вороны - иностранцы,
все это очень сложно.
Лица манили,
но я обманул их -
я из автобуса выпрыгнул.
Один. На ходу. Без денег.
Там, среди дымных выхлопов,
таксист-бездельник
поверх газеты измятой
прошил меня взглядом,
глянул - словно сглодал.
Я - ошалевший, измотанный.
Кану,
как камень.
Сверху - соседка.
Ушлая старая стерва,
седина - на пробор...
Её электроприбор
жрёт свет моей лампы,
мне уже трудно писать.
Мне подарили пса:
пятнистые лапы -
да радиопередатчик,
вживлённый в нос.
Мистика.
Прямо с моста
я столкнул пса вниз -
на двадцать шесть пролётов.
Вот, написал про это.
(Ну-ка, назад, проклятый!
Живо - назад!
Я видел высоких людей -
гляди,
больше не будет проколов.)
В закусочной пол
пел
старые блюзы-хиты.
Официантка - хитра:
твердит, что бифштекс солили.
Да мне ли не знать стрихнина!
Горький тропический запах
не заглушить горчицей,
но притуши-ка запал,
стоит ли горячиться?
От горизонта,
от гор
ночью пришёл огонь.
Видишь, как дым - нимбом -
сереет в небе?
Ночью все мысли смяты,
то ли это!
Кто-то безликий - смутный -
по трубам отстойника столько
плыл к моему туалету...
Слушал мои разговоры
сквозь тонкие стены -
стены вращали ушами,
стены дышали,
стены давили стоны.
Видишь - следы рук
фаянс испачкали белый?
Время стянулось в круг,
всё это вправду было...
День переходит в вечер,
красным горит по сгибу:
Мне позвонят - я уже не отвечу.
Не телефон - гибель.
Бог посылал грозы -
люди швыряли грязью.
Грязью залили землю,
больше - ни солнца ни зелени,
лишь крики боли.
Они научились врываться,
у них - винтовки да рации.
У них - ни заминки в речи,
им объясняют врачи,
как будет эффектнее трахаться.
Прикинь, как сладко:
в лекарствах у них - кислотка,
в лечебных свечках - "снежок".
Кто там с ножом
рвётся - прогнать солнце?
Пусть только сунется!
Дорога моя - всё уже,
дела - не в лад.
Я облекаюсь в лёд,
не помню - я говорил уже?
Лед ослепляет подлые инфраскопы,
слежка выходит за скобки.
Вот - покатилось к закату
индейское лето.
Произношу заклятья,
ношу амулеты.
Золою
засыпаны залы.
Вы полагаете - взяли?
К чёрту!
Я ж вас прикончу в секунду.
Я ж вас пошлю за черту -
чётко!
Любовь моя, будешь кофе?
...Небо - как кафель,
моя усмешка - как грим...
Нет у меня в ходу ни имени,
ни выхода и ни входа.
Кто-то стоит,
согретый горечью сигареты.
Не помню - я говорил?

Кстати, гибнущая педивикия говорит нам, что был и ещё один перевод этого стихотворения на русский, выполненный годом ранее, в 1996-м, и изданном в харьковской версии Команды скелетов. Но его следов я найти не смог - впрочем, наверное, и к лучшему. В те годы старая школа сколько-нибудь приличных переводов уже успела вымереть, а до первых зачатков новой оставалось ещё десятка полтора лет, так что там, наверное, был мрак и ужас, на что намекает название, под которым стихотворение было перевелдено - Параноид. С другой стороны, было бы интересно посмотреть на то, как стихотворение перевёл мужчина (авторы обоих переведов, приведённых выше - женщины, а харьковский записан за неким О.Н. Рудавиным).

Текущий статус - 4.616

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив