Сталин в быту

sergeytsvetkov — 02.10.2014 Сталин принадлежал к числу людей, которые исповедуют принцип: делу время, потехе час. Причем, в отличие от многих трудоголиков, он не употреблял каких-либо возбуждающих средств, чтобы подстегнуть себя к работе. На его рабочем столе стояла только бутылка «Боржоми».

Сталин в быту

Кроме того, за работой Сталин постоянно курил трубку. У него были уже отработанные движения: он брал из коробки две папиросы «Герцеговина Флор», разламывал, разрывал и, не глядя, ссыпал в трубку табак сначала из одной папиросы, потом из другой. Не пользовался зажигалкой — всегда спичками.
Впрочем, Сталин курил не только выкрошенные в трубку папиросы, но и просто папиросы, а также обычный трубочный табак. Хозяйственные службы Кремля через советские посольства и торгпредства за границей закупали для Сталина табаки «Эджворт» и «Принц Альберт». Лидер болгарских коммунистов Георгий Димитров в одном месте своих воспоминаниях упоминает, что как-то привез Сталину в подарок фунт его любимого трубочного табака «Эджворт». Сталин поблагодарил, примолвив, что не знает, долго ли ему ещё врачи будут разрешать курить трубку.
Действительно, в последние годы жизни вождя доктора вынудили его перейти на папиросы (считая их менее вредными для здоровья). Валентин Бережков, переводчик Сталина, вспоминал, что на Тегеранской конференции 1943 года Иосиф Виссарионович курил папиросы, отказавшись от трубки именно по требованию врачей.
А незадолго перед смертью Сталина и вовсе заставили бросить курить.

Знаменитые сталинские «пиры» Светлана Аллилуева (дочь вождя) описывает так: «Застолья последних лет в Сочи и в Кунцеве были многолюдными и пьяными. Я видела это несколько раз и всегда быстро уходила. Отец пил немного; но ему доставляло удовольствие, чтобы другие много пили и ели, и по обычной русской привычке, гости скоро "выходили из строя"… Обычно в конце обеда вмешивалась охрана, каждый "прикрепленный" уволакивал своего упившегося "охраняемого". Разгулявшиеся вожди забавлялись грубыми шутками, жертвами которых чаще всего были Поскрёбышев и Микоян, а Берия только подзадоривал отца и всех. На стул неожиданно подкладывали помидор, и громко ржали, когда человек садился на него. Сыпали ложкой соль в бокал с вином, смешивали вино с водкой. Отец обычно сидел, посасывая трубку и поглядывая, но сам ничего не делал. По-видимому, Микоян и Поскрёбышев, которого отец называл не иначе, как "Главный", были самыми безропотными. "Главного" чаще всего увозили домой в беспробудном состоянии, после того, как он уже валялся где-нибудь в ванной комнате и его рвало. В таком же состоянии часто отправлялся домой Берия, хотя ему никто не смел подложить помидор. Его отец называл "Прокурором"...».
Однако каким бы Берия пьяным ни был, «ему никто не смел подложить помидор», только Сталин иногда подтрунивал и над ним: «Он повторял один и тот же старый анекдот, адресуясь к "Прокурору", который ни от кого другого не стерпел бы насмешки... Анекдот был мрачноват, и обычно никто не смеялся».

Сталин был очень аккуратным человеком во всем. На его дачах в коридорах и на лестницах лежали ковры, а на них длинные полотняные белые дорожки, которые постоянно стирали. Как-то он просыпал на них немного пепла из трубки, и тут же сам его собрал при помощи щеточки и ножика.

Все жесты у Сталина были четко размерены. Он ходил неспешной походкой, чуть-чуть сгибая колени, как бы пружиня, избегал резкой жестикуляции.
Лион Фейхтвангер по личным впечатлениям так описывал сталинскую манеру говорить: «Сталин говорит медленно, тихим, немного глухим голосом. Он не любит диалогов с короткими, взволнованными вопросами, ответами, отступлениями. Он предпочитает им медленные обдуманные фразы. Говорит он очень отчетливо, иногда так, как если бы он диктовал. Во время разговора расхаживает взад и вперед по комнате, затем внезапно подходит к собеседнику и, вытянув по направлению к нему указательный палец своей красивой руки, объясняет, растолковывает или, формулируя свои обдуманные фразы, рисует цветным карандашом узоры на листе бумаги….
Сталин говорит неприкрашенно и умеет даже сложные мысли выражать просто. Порой он говорит слишком просто, как человек, который привык так формулировать свои мысли, чтобы они стали понятны от Москвы до Владивостока. Возможно, он не обладает остроумием, но ему, несомненно, свойственен юмор; иногда его юмор становится опасным. Он посмеивается время от времени глуховатым, лукавым смешком. Он чувствует себя весьма свободно во многих областях и цитирует по памяти, не подготовившись, имена, даты, факты всегда точно».

Вот несколько образцов его своеобразного юмора.

Однажды Сталин, выведенный из себя очередным критическим выступлением Крупской, заявил ей, что если она не перестанет его критиковать, то партия объявит, что это не она, а старая большевичка Елена Стасова была женой Ленина.
Надежда Константиновна опешила, а Сталин строго добавил:
— Да-да, партия все может.

Как-то нужно было подписать разрешение на выпуск фильма. Председатель Комитета по делам кинематографии Большаков подал Сталину авторучку. Авторучка не писала. Большаков виновато взял её из рук вождя и встряхнул. Чернила выплеснулись на белые брюки генералиссимуса. Большаков в ужасе замер.
Сталин вскинул голову, свирепо посмотрел на Большакова, а потом смягчился.
— Ну, что, товарищ Большаков, испугался? Наверное, решил, что у товарища Сталина это последние штаны?

Однажды во время Великой Отечественной войны член военного совета Лев Мехлис доложил Сталину о скандальных амурных похождениях одного из генералов (Рокоссовского; впрочем, называют и другие фамилии). Верховный главнокомандующий, прохаживавшийся по кабинету, приостановился.
— Что делать будем, товарищ Сталин? — спросил Мехлис.
— Что дэлать? — переспросил Верховный. — Завидовать будэм!

Когда Сталин был в хорошем настроении, то любил рассказывать следующую историю.
Однажды грузинские крестьяне, доведенные до отчаяния поборами, обратились за помощью к некоему Элибо. Этот Элибо недавно видел у русских солдат пушки и узнал, на какое расстояние они стреляют. Грузинский изобретатель решил, что если он сделает достаточно большую пушку, то сможет выстрелить из нее по Петербургу.
Он выбрал для своих целей большой дуб с дуплом, долго с ним возился и, в конце концов, сделал огромный ствол, набив его порохом и камнями. Посмотреть на чудо-пушку собралось множество окрестных крестьян. Элибо навел ствол в сторону Петербурга, зажег фитиль и поднес к запалу. Раздался ужасный взрыв, несколько крестьян было убито на месте, десятки пострадали. Уцелевшие накинулись на Элибо:
— Что ты наделал?
Но тот гордо им отвечал:
— Это что! А вы представляете, что сейчас творится в Петербурге!?

И никогда в разговоре он не употреблял превосходные формы: чудесно, шикарно… «Хорошо» — это была высшая похвала из его уст. И ради этого «хорошо» люди готовы были переворачивать горы.

Сохранено