Сорокин - Г​***о

chehonin — 24.05.2025 "Вот, мол, как мы обожали раннего Сорокина, а теперь-то что..." И я грешным делом подумал, что тот Сорокин, которого я худо-бедно знаю - действительно уже всего лишь остатки роскоши, а вот когда-то... В "Заплыве" собраны самые ранние его вещи - конца 70-х/начала 80-х. И просто поразительно, до какой степени они похожи на то, что Сорокин пишет в последние годы. Материал, с которым он работает, конечно, иной - но приемы один в один те же самые. Жанр тоже стандартный - антиутопия, впрочем, довольно специфическая.

Как и сейчас, в ранних своих опусах Сорокин берет некий бытовой эпизод или, наоборот, ритуально-символическую схему, и наполняет ее иноприродным содержанием, что поначалу действительно может поразить своей парадоксальностью, но приедается очень быстро. По этому принципу строятся все его тексты, практически без исключения, и то, что сборник "Заплыв" составлен очень удачно, только лишний раз это подчеркивает. Более того, из разрозненных текстов складывается некий единый мир, в котором легко угадывается советский образ жизни, причем почему-то в сталинском его варианте, хотя, казалось бы, со сталинизмом кое-как разобрались предшественники Сорокина, а ему сподручнее было бы обратиться к повседневности, которая окружала его в конце 70-х и была ничуть не менее отвратительна. В "Розовом клубне" описан мир, где герои, читающие "Истину" и пуще всего опасающиеся, что их объявят "плюющими против ветра" (за это - арест), выращивают на подоконнике клубень, который отождествляется с вождем нации, а над этим клубнем проводятся ритуальные операции (та же схема эксплуатируется Сорокиным в его последней пьесе "Капитал", хотя там действуют не советские обыватели, а банковские служащие). В рассказе "Ватник" очень похожая ситуация, только символом вождя и ассоциирующегося с ним режима становится дедовский ватник - вонючий, живущий собственной жизнью, но как бы он не мешал всем домашним, расстаться с ним они не могут. В рассказе "Дыра" точно так же самостоятельно, подавляя волю и сознание человеческого существа, ведет себя даже не предмет, а пустота - дыра на спецодежде строительного рабочего. В рассказе "Заплыв" описан другой ритуал - сотни, если не тысячи, пловцов, двигающихся по реке с факелами, огненные точки которых складываются в "цитату из Книги Равенства". Цитата представляет собой стилизованную под советский лозунг бессмыслицу, бессвязный набор клишированных идеологических терминов, но из-за того, что факел в руке героя лопается, разрушается строй, распадается лозунг, а это в контексте сорокинского выморочного мира означает катастрофу вселенского масштаба.

Помимо использования ритуальных схем как материала для сатирических гипербол, Сорокин тиражирует и другой любимый прием: в нарочито бытовой, ничем не примечательной картинке он подменяет один элемент, органически этой картинке присущий, другим, чужеродным. Это может происходить как на уровне сюжета (в "Даче", где "слуга народа" изуверским, по-сорокински натуралистично описанным способом экзаменует собственных "добровольных слуг", или в "Утре снайпера", где бесцельный отстрел населения описан буднично и стилистически сдержанно, как производственный очерк, или в новелле "Падёж", где проверяющие из райкома и ГБ обнаруживают в совхозе "непорядки", поджигают один за другим хозяйственные объекты, обвиняя в этом председателя, а главным поводом их "визита" становится "расследования" гибели всего поголовья скота, в роли которого выступают интеллигенты-антисоветчики, потомки купцов и адвокатов и т.п.), так и на уровне языка (в "Летучке", где обмен мнениями при обсуждении вышедших номеров, как следует из контекста, некоего "толстого журнала", происходит на тарабарском языке, из чего, видимо, должен вытекать комический эффект; или в "Стихах и песнях", построенных на поэтических текстах в основном опять же сталинской поры, как на малоизвестных, так и хрестоматийных - "Хорошая девочка Лида", "Одинокая гармонь", "Случайный вальс", "Любимый город может спать спокойно", помещая их в мрачный, чернушный контекст, насыщенный агентами СМЕРШа, беспричинными казнями, прочими ужасами и глупостями). Наконец, Сорокин обожает буквализацию метафор: его персонажи действительно хранят поцелуи вперемежку с сухарями, а слова - в сердце, осень расстреливают по подозрению в шпионаже, а Весна сама может послать по-крестьянским кого угодно. Такие приемы годятся в лучшем случае для литературных пародий, место которым - на последней страничке газеты "Культура". Даже если приемы сами по себе и не лишены остроумия (как в "Летучке или в "Стихах и песнях"), то они могли бы сработать в объеме 1-2-страничного текста. Сорокин же раздувает их на десятки страниц, проводя через них одну и ту же "фишку" - читать это утомительно и совершенно необязательно, поскольку все слишком быстро становится ясно. Все бы ничего, но при этом предлагается считать эти страницы, наполненные однообразной пустопорожней болтовней, высококачественной современной прозой. Хотя на статус "художественной прозы" (пародия, даже хорошая - это не художественная проза, а явление все-таки вторичное, если в ней нет никаких других задач, кроме собственно пародийных и сатирических) из всего довольно представительного сборника может претендовать разве что рассказик "Полярная звезда" - в нем тоже описан страшный тоталитарный мир и тоже действует никчемный герой-жертва, но, по крайней мере, это более сложно организованный текст, структура и содержание которого не описываются двумя словами.

https://users.livejournal.com/-arlekin-/1153309.html

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив