«Солнцестояние» (реж. Ари Астер)


Молодой американский режиссер Ари Аристер пришел на киноэкраны со своим вторым фильмом «Солнцестояние» в ранге очень многообещающего нового режиссера. Его полнометражный дебют, «Реинкарнацию», приняли на «ура». Некоторые поспешили поставить его в авангард современного умного хоррора – рядом с Эггертом, Пилом – а то и во главе их. Хотя мне этот список кажется несколько поспешным и разношерстным: кто тут подлинно умный – надо еще внимательно поразмыслить. Ну а я посмотрел на новую картину Астера и решил, что кино это ближе к классическому унылому, исчерпавшему себя молодежному хоррору, чем хочет казаться.
Хотя Астер старался, все нужные нитки ухватил: и феминизм, и токсичные отношения, и угнетение нац. меньшинств, и запрос на этнографическую экзотику, и религиозную иронию, и экологическую иронию, и антиамериканскую иронию… Ухватил за все нитки, – и получил кукольный театр. Который сам же и сжег – как в одной из финальных сцен.
Восемь тезисов против переоцененного Ари Аристера и его неудавшегося «Солнцестояния».
1. Завышенные ожидания.
«Новый прогрессивный хоррор от автора отличной «Реинкарнации»». Два с половиной часа ужасов под лучами незаходящего солнца. Актуальное высказывание, остроумное сочетание жанров. Глубокая, многоуровневая картина, сравнимая с работами Линча и Триера». Примерно такое говорили и писали об этом фильме. Ари Астеру заготовили кресло нового короля жанра и, в общем-то, настроили нас ждать едва ли не откровение.
Начал он действительно бойко, авторски: порошил во тьме снег, тянулись, как пуповины, трубы с выхлопными газами, убившими часть семьи. Правда уже в экспозиции подозрение вызывало частое мелькание на киноэкране… экранов телефонных и компьютерных: набор сообщений, звонки, вся эта неинтересная и мельтешащая деталь. Долго шли телефонные переговоры. Герои сидели за столом, говорили. Буквы, разговоры – все это несколько загнало в угол визуальное. Но ударная сцена смерти родителей окупала.
2. Лобковые волосы и менструальная кровь.

Разумеется, никакого ханжества – элементы ужасного могут быть сколь угодно экстравагантными. Дело в не этом. Что же скрывается за этими образами? Да ничего нового – озабоченная молодежная комедия, муравьи в штанах и прочее из этой оперы. Очень узкоспециальный юмор, требующий особого гормонального фона. Тут даже есть цельный масочный герой, шут, который отвечает за секс-шутки и так называемую объективацию – и играет его актер вот этого самого амплуа: подросток с дегенеративным лицом озабоченного.
Несуразица в том, что эта молодежная комедия наслаивается на семейную драму. На вот те жуткие кадры, которые пафосно дал нам режиссер в начале фильма. Это уже немного кривит конструкцию – мы разрываемся между лобковыми волосами и изысканным актом одновременного убийства и самоубийства. Но на это все режиссер хочет водрузить еще и хоррор, всерьез выстроить мир, который покажется нам страшным.
Таким образом, фильм делится на три части,
превращается в коктейль, который лишает ключевых свойств все
ингредиенты. Не очень-то смешно. Не очень-то грустно. И
не очень-то страшно. А как иначе, когда тут такая амплитуда
настроения в сценах:
– угнетенная девочка, потерявшая родителей, плачет в
туалете,
– потом все ловят трип и накуренно шуткуют,
– потом на крупном плане разносят в кровавую кашу
черепушку,
– а потом один из героев мочится на могилу предков – и
к чему тут относиться серьезно?
В общем-то – это жанр: черная молодежная хоррор-комедия. Очень маргинальная, очень, как я уже сказал, узкоспециальная. В интервью Астер говорит: да, это вполне может быть черная комедия, пусть зрители оценят, удалось ли мне совместить ужасы с юмором. Нет, не удалось. Микс жанров в исполнении Ари Астера ослабил весь фильм целиком. Получился из этого многим знакомый серийно-пародийный фильм… Впрочем, об этом чуть позже.
3. Театральность.

Пространство, в которое приезжают герои, – это как бы закрытая деревенька в Швеции, где проходит праздник солнцестояния. Деревеньку отстроили в Венгрии и снимали там, с Швецией что-то не срослось по финансам. И вот эта готовая большая локация вся закрылась, стала очень условным миром, в котором мы проводим два часа безвылазно. Некоторые уловили тут тень аж «Догвилля» – но условность в «Солнцестоянии» родилась поневоле, из-за бесконечной режиссёрской игры то в комедию масок, то в ужастики, – и фильм от этого стал серьезно сбоить, фарсовать.
Блаженные в белых одеждах, галлюцинации, замкнутость пространства, постоянные костюмные представления, танцы, песни, ритуалы – и безо всяких формальных ухищрений, – спокойно, с перерывами на крупноплановый боди-хоррор. И шутки, конечно – чтобы зрители не закисали. Все это в лучшем случае вызывает ощущение театральной постановки – ты натурально устаешь от локации, от костюмированных действ. В худшем – попахивает кружком народного творчества. Чувствуется фарс, чувствуется режиссер вот тут подкидывающий нам шутку, а тут желающий ужаснуть рожей урода. Но мы, устав от декораций, смотрим на это как на представление, устаем от перебора фокусов и трюков: вот я могу размозжить лицо молотом, а вот могу дать героя, который вытягивает крепкий, рыжеватый лобковый волос и пьет окрашенный алым напиток.
Фарс.
4. Несоразмерно тяжелая экспозиция.

Жуткая трагедия в семье главный героини, снятая соответствующе – стильно, как страшное, темное происшествие – она давит на весь остальной театр забавных ужасов и перевешивает всю конструкцию, отваливается от нее. Главная героиня плачет, что-то вспоминает – но мы уже умчались в шведский городок и на трагедию все плевать, включая режиссера. Что-то там произошло страшное – можно было бы и не снимать, намекнуть в диалогах.
В итоге это остается единственно подлинно ужасным происшествием в фильме. Конечно, мы всегда можем додумать, что после этого Дени помешалась и выдумала себе всю эту Швецию. Лучше бы так и было, но режиссер настойчиво хочет заставить нас поверить, что после семейной трагедии вот так вот легко герои отправляются в скандинавскую глубинку на праздник. Хорошая жизнь.
Кто похоронил родителей? Что сказала полиция на этот акт, вообще-то, убийства? Как там финансовый вопрос, как Дэни живет после такого в бытовом плане – Ари Астер на мелочную реальность не разменивается, ему нужно скорее перевести нас в свои шведские декорации и показать шоу.
Вот что еще отличает этот фильм и этого режиссера от «нового хоррора», от той же «Ведьмы» – в «новых хоррорах» реальность дотошно проработана, быт, социальные отношения, религиозные представления подчиняют себе героев, влияют на них. А здесь – ничего подобного. Астеру не терпится забраться на свой аттракцион ужасов.
5. Сюжет.

Он здесь разваливается, тонет в подробностях, трюках и режиссерском самолюбовании. (Сюжета в строгом смысле этого слова может и не быть, он может строиться на совершенно разных принципах; сюжет никогда не сводится к цепочке замотивированных действий героев, он вправе обрываться на полуслове; свиваться из ритма, из атмосферы, из полутонов и намеков… А логика персонажа, мотивации поступков – все это из словарей сериального мастерства для самых начинающих.)
Астер в своем фильме поэзией и философией не занимается, он вполне осознанно строит сюжет – а он у него не строится. И тогда он решает мухлевать. Получается перебор событий до скуки рыхлый, утопленный в раздутом хронометраже. Двух героев отшвыривают где-то на середине запросто, как будто их и не было – маски шута и ученого режиссеру более не нужны. Любовный треугольник намечается, но к концу тоже как-то стирается. Мы долго метаемся между трюками, бодихорром, а герои – функциональные, тупые – ходят по режиссерской воле или по воле… По воле наркотиков. Вот она – крапленая карта господина Астера – наркота.
6. Спасительные наркотики.

Главным сюжетным топливом оказываются наркотики. Это довольно наглый режиссерский чит-код, способ двинуть свой сценарий в любой момент в любом направлении. Можно ничего не сплетать, не думать о рациональности своих героев, о ритме событий, – кинь им секретный ингредиент, и они станут делать все, что нужно режиссеру. Естественно, что на третий-четвертый прием веществ ты разгадываешь эту хитрость режиссера, очередную его фальшь. Наркотики – это просто функция, спасательная кнопка для режиссера.
Так особенно отчаянные говноделы используют в своих фильмах рак – зарази героя раком – и сразу открывается масса сценарных возможностей. А то, что это безнадежно заезженно, слабо и, говоря откровенно, примитивно с точки зрения фантазии и изобретательности – ничего страшного, в Breaking Bad же проканало.
7. Затянутость.

И опять же дело не в общем хронометраже, а в его несоразмерности. То, что могло бы действительно длиться – пропущено; то, что надоедает после полутора часов – длится. Кино идет где-то два двадцать. В первые полчаса, минуя действительно интересную экспозицию, мы знакомимся с главными героями, слушаем их довольно унылые разговоры с шутками про дудку и секс, потом сидим в шведской деревне, где нарастает наше ощущение театральности и фарса, а потом переходим к громокипящей кульминации, когда режиссер вываливает на нас еще парочку своих трюков: ритуальную дефлорацию, фаршировку тел, сожжения заживо и так далее.
К этому времени мы уже так утомились от всяческих вывертов Астера, что, конечно, воспринимаем финальные коллективные оры и оргии безо всякого энтузиазма. Мы уже поняли, что режиссер пытается бить на эффектность: больше голых тел, лобковых волос и затяжных трипов.
8. Семейная сказка.

Теперь, собственно, быстро расшифруем о чем же этот фильм. Никакой перечень произошедших событий не равен самому себе, все мы это знаем. Итак, перед нами пример так называемых токсичных отношений. Фокус на девушке. Мужчина – черствый, нерешительный, абьюзящий. Девушка доводит самоуничижение перед любимым до гротеска. Им нужно уже порвать, герой заглядывается на задницы других – но рвать не получается ни у одного, ни у другой. А тут еще и у героини умирает сестра, прихватив с собой родителей. Красивая, медленная сцена – та самая, из экспозиции.
Героине нанесена тяжелейшая травма, слезы теперь всегда готовы брызнуть из ее глаз. Одна семья уничтожена, с парнем семьи не получается. И вот Астер выкатывает на нас метафору семьи – деревенскую религиозную общину где-то в Швеции. Так мысль семейная развивается: героиня Дени как бы отправляется обретать утерянную семью – и заодно рвать вредные отношения, из которых никакой семьи получиться не может.
Вот на этом семейном психозе и строится вся логика этого женского персонажа. Конечно же, в этот радикальный семейный мир нужен проводник. Этим проводником является друг парня Дени, который и пригласил всех в свою общину. Он третий в этому любовном треугольнике – и он аккуратно подталкивают грустную Дэни к освобождению. Удаляем все мистическое – получаем просто любовный треугольник и историю о том, как трудно бывает вырваться из-под гнета семейных или – протосемейных – отношений.
Есть здесь и другие примеры проработки истории на более глубоком уровне. Двух героев убивают – грязно объективирующего шведских дам дебиловатого парня позвала трахаться сочная шведка – ну и ищи-свищи теперь его. Трех представителей каких-то национальных меньшинств запороли где-то в закулисье – это тоже месседж от режиссера – вот как у нас не замечают проблемы мигрантов.
Нервному американскому быту с разрушающимися отношениями противопоставлена семейно-коллективистка утопия, где радикально иначе относятся к смерти, к женщине и памяти предков, к природе и прогрессу. А тот факт, что героиня наша – психолог – превращает все в такой затянувшийся аутотренинг: девочка просто, при помощи ярких образов, переживает тяжелую психотравму, нелюбовь и созависимость, ищет коллективное плечо, женское сопереживание и новую семью. Вся же шведская экзотика и кровавая черноюморная брутальность режиссеру нужна, чтобы обрамить эту в общем-то заурядную историю. Получается как образ Дени в финале – вся она утопает в этих дышащих цветах, в этом навязчивом, кричащем режиссерском любовании своей смелостью и оригинальностью.

Смиксовав комедию, хоррор и поверхностное высказывание на многие конъюнктурные темы режиссер получил то, что и хотел – очередную серию забытого ныне комедийно-пародийного фильма «Очень страшное кино». А хотите ли вы смотреть этот капустник из эпохи DVD – подумайте.
Автор текста — Георгий Меньшиков