"Скоро Москва" Анны Шипиловой

Небольшая статья в "Горьком" сподвигла меня купить и прочитать книгу Анны Шипиловой "Скоро Москва" (изд. в 2024 г.).

Начинается книга так:

"Он рассматривает ее расплывающиеся самодельные татуировки, уходящие под одежду, и смеется. Говорит: "Синие, прямо как у зеков. Сейчас заработаю и надо будет перебить" (рассказ "Линия отрыва").

А заканчивается:

"Поезд снова тормозит на станции - телефоны у всех оживают, начинают жужжать уведомлениями.
С верхней полки свешивается бабушка.

- Какие новости? Не помер? - спрашивает она у Лены, которая листает сообщения.

Лена молчит.

- Ну, - усмехается бабушка, - помрет, не вечный же" (рассказ "Скоро Москва")

Автор статьи в "Горьком", вероятно тяготеющий к левому дискурсу, справедливо пишет, что жизнь героев "представляет собой кромешный ад", но затем продолжает:

"Иерархическое буржуазное общество предстает в творчестве писательницы во всей красе".

Однако, никакого иерархического буржуазного общества в книге не видно. Все герои этой книги, хотя большинство очень молоды, родом из СССР. События развиваются в промежутке между свержением Горбачева и последними двумя годами современной истории, но метастазы самой кондовой советскости не отпускают героев. В каких-то рассказах это подчеркнуто чуть ли не жирной чертой, как в рассказе "Второе пришествие", где дед-сталинист убивает свою внучку за "предательство". В других - не так явно, но заметно, в сборнике находится место и статуе Дзержинского, и блюдечкам с профилями Ленина и Сталина, и странному упоминанию "партии", которая незримо контролирует происходящее в каком-то непонятном то ли городе, то ли «зоне», причем так до конца и остается невыясненным, эта самая «партия» «наша», отечественного разлива или уже китайская. Тут же мелькают принадлежащие, видимо, к партии, Сестры, представляющие какой-то незримый карательный орден.

Атмосфера рассказов ужасающе душная. "Отравлен хлеб и воздух выпит" - это про такую же атмосферу. Еще можно вспомнить ровесницу Мандельштама Марину Шкапскую, в творчестве которой сплелись мистика и натурализм. Натурализма в этих рассказах сверх меры, и мистика присутствует, но она тоже какая-то советско-ксенофобская. Мертвый дед приходит к внуку с того света, чтобы обматерить "узкоглазых чертей", женщина едет в Москву, чтобы попросить "самого главного у мертвецов", лежащего на Красной площади, вернуть ей мертвого сына-военного. Учащаяся милицейского колледжа разговаривает с шестиметровой статуей железного Феликса и больше ни у кого другого не может найти понимания, да и Феликс смотрит на нее «пустыми глазами». Жены военных в чате просят молитв "об убийстве врагов Святой Руси, байденов и всех прихвостней Запада". Люди, населяющие "Скоро Москва", больше всего чают не воскресения мертвых, а скорой смерти ненавистных им еще живых.

"Иерархичность" этого общества возникает не в силу буржуазных добродетелей умеренности и упорного труда, а на основе умения нащупать и обжить свое место в полууголовном мире, в котором выжить можно, только кидая и подставляя других или разводя их как лохов. Примерно такой же мир уголовников описывал в «Колымских рассказах» В. Шаламов и, пожалуй, географическое названия сборника отсылает именно к нему, а также к «Петербургским повестям» Гоголя.

Рассказ, в котором Тень убитой малолетним подонком Ковалевым (sic!) девочки Лейлы, которую одноклассницы зовут не иначе как «черножопой», приходит и разрушает школу, прямо отсылает к гоголевской «Шинели» (за которой маячит «Нос»). Когда за жертву не способен вступиться никто, включая родную мать («Ваша девочка просто упала, мальчик бежал, не заметил, толкнул – не специально, – <�напирает директриса школы>, – простим ему? Неужели не простим мальчику? У нас и так мало мальчиков в классе, кто же будет страну защищать, да? И за кого будут девочки замуж выходить?»), за дело мщения принимается Тень.

Эту книгу трудно назвать шедевром, ей далеко и до «Колымских рассказов» и до «Петербургских повестей», но как диагноз современного состояния России она безупречно точна. Герои, населяющие мир Анны Шипиловой, едва ли способны вырваться из заколдованного круга ненависти и злобы, в котором они оказались. Трясина засасывает и самых лучших и самых худших из них. Одни умирают от наркотиков, другие надрываются на каторжной работе, третьи садятся в тюрьму, четвертых убивают, пятые равнодушно смотрят, как горят вперемешку на даче и добрые, и злые, шестые, совсем недавно идеалисты и оппозиционеры, заключают «контракт с государством», становясь сексотами, седьмые убивают своих детей или почти готовы их убить.

И все это на фоне оптимистичных телевизионных репортажей ("Деревне Ёлочки присвоен статус городского специального поселения. Бывшая деревня, соседствующая с полигоном ТБО, станет образцовых поселением нового типа»), «трудов и дней» старого писателя в Переделкино, который сделал себе имя на описании подвигов советских милиционеров, а теперь вдохновенно клепает повесть о юности Верховного Главнокомандующего ("В спортивном костюме, походкой стрелка с рукой всегда на кобуре, чеканя шаг каблуками кожаных ботинок с модными квадратными носками, ранним утром хмурого петербургского лета из арки своего дома вышел молодой офицер разведки"), старых песен, которые еще поют под гитару в детских лагерях, родителей, которые еще кажутся гарантами спокойствия для их детей, но втайне уже выясняют, «какая ближайшая к России страна, откуда нет экстрадиции».

«Скоро Москва» – это про время, упершееся в точку пространства, которое в свою очередь отравляет своими метастазами людей, оказавшимися в заложниках и у времени, и у пространства, не имеющих ни малейшего представления как выбраться из этого хронотопа.

«Какие новости? Не помер?» – вот и вся надежда в этом мире метастаз. Страшненькая надежда, надо признаться.