Синдром Миллера

или как норманская теория испортила российский менталитет.

На Парнасе было скучно.— Чтой-то новенького никого нет, — зевая, сказал Жан Батист Мольер. — Да, скучновато, — отозвался Шекспир...
(Булгаков)
Но новенький так и не появился. Появился все тот же Михалков на пару со своим Бесогоном.
Михалков нашел золотоносную жилу и разрабатывает ее со всей страстью актерского мастерства. Вот только повторяться стал порядочно. Нет новых тем, нет новых проявлений фашизма. Все голубые, да голубые, все аборты и аборты. Правда, аборты уже у нас, но явно совершают их женщины под влиянием тлетворных западных ценностей потребительского общества.
Михалков разоблачает, потому что он не должен признать тот факт, что у нас та же самая социально-экономическая модель развития, что и Европе. А поскольку у нас теперь та же самая система капиталистической выгоды и прибыли, то сколько бы Михалков ни разоблачал «сатанизм» Европы мы, так или иначе, берем с Запада ту же модель освобождения личности от запретов и высвобождения природного гедонизма.
У нас в ресторанах сети Ketch up в видео ряд о еде и лаундж мотивов могут включить кадры о жертвоприношении человека. У нас появились иммерсивные рестораны – «синтез театральной постановки с изображением 360˚, вокальными выступлениями артистов и гастрономическим ужином, в котором блюда являются логическим продолжением каждой сюжетной линии спектакля». Еще в прошлом веке один писатель заметил, что музыка удивительным образом пробуждает в людях аппетит. Он иронизировал, но и наша интеллигенция приходила в ужас от того, что в антрактах в театре публика бежит прежде всего в буфет. Но бизнесмен воспринял действия людей иначе: он увидел в них источник прибыли и древнеримские трапезы Нерона со зрелищами и визуальными переживаниями стали фишкой нового времени.
Наша реклама, наши журналисты и прочие представители интеллектуальной элиты очень любят щеголять сленговыми английскими словами, перенимать все новшества свободного мира от иммерсивных театров и визуального, концептуального искусства до электросамокатов, причесок, моды и брендов.
Почему бы Михалкову не признать, что все эти ЛГБТ, мальчики-девочки и девочки-мальчики, это всего лишь установка нынешних политиков и защитников капиталистической системы, для которой порок стал источником наибольшей прибыли. Они так и говорят, что сейчас время для свободы скрытого в людях гедонизма. Жажда наслаждений и удовольствий при отсутствии боли и тревог – и есть истинная натура человека.
Почему бы Михалкову не показать Европу и европейцев, Америку и Латинскую Америку с точки зрения обывателя, чтобы он понял насколько одинаковые трудности и проблемы у простого народа во всем мире.
Почему бы не рассказать ему, что в Мексике метро имеет вагоны для женщин и для мужчин раздельно. И это не сегрегация, и не дискриминация, а опасения женщин, хорошо знающих грубость и неуважение к ним со стороны мужского населения столицы. Этого вам не расскажет даже Жанна Бадоева.
Или про то, что дефицит и нехватку некоторых видов продуктов во все времена переживали по всему миру. В Португалии в 70-х годах дефицитом стала их любимая треска . И в магазинах рыбы дежурила полиция, чтобы следить за тем, что продавцы честно отпускали рыбу по одному кг в одни руки. В Америке были под запретом не только виски, но и мясо, и золото.
А памятники архитектуры разрушались не только повсеместно в результате войн, но и во все времена. Христиане уничтожали языческие храмы. Католики – арабские в Испании. Англичане – в Индии индийские, а индийцы – английские колониальные строения.
То есть во всем мире всегда есть и были моменты печальные, разорительные и однотипные. А причины чаще всего в том, что отдельным предпринимателям и крупным частным компаниям нет выгоды что-то улучшать или перестраивать, а у государства нет денег. И сохранение традиций по сути есть отсутствие того самого прогресса, о котором заботятся те, кто ищет прибыль и политическое влияние.
Но в нас почему-то неизменно генерируется уверенность в том, что церкви разрушали только большевики, а дефицит появился только в советское время. У нас верят, что жизнь на Западе и в Америке – это жизнь, которой можно только завидовать, что везде комфорт, свобода и процветание. Но свобода и процветание прослеживаются только там, где есть выгода бизнесу и где государство может обеспечить своему населению прогресс и процвеиание. Там же, где цель не оправдывает затрат и капиталовложений, а чаще всего эта цель — народ, то и сохранность во всех уголках Европы традиций, является результатом отсутствия золото-валютных средств у власти.
У нас традиции исчезли в результате не чьих-то происков, а потому что государство могло обеспечить повсеместно современный уровень дизни своему населению.
Мы и сейчас живем, может быть и не лучше, Европы по причине климата, но уж не хуже это точно. И если есть трудности, то они созданы никак не европейской русофобией, а собственными властями и бизнесменами.
Сейчас в тренде русофобия, причем эту самую русофобию наши политологи увидели только в момент СВО, хотя она всегда была и есть. Только не в том виде, в котором ее нам представляют. По большому счету это даже не русофобия, а это отчужденность, рожденная уверенностью, что русский мир и социализм это нечто непонятное и чужеродное.
Европеец путешествует по миру с ощущением, что весь этот мир принадлежит ему, да и население разных стран относится к европейцу как к своему хозяину. И он имеет на это право.
Нет ни одной страны в мире, которая не пережила бы стадию колониальной зависимости от Запада, будь то Китай, Индия, страны Африки или Азии. И только Россия всегда была сама по себе, самодостаточная и независимая. Украине и нашей элите гордиться бы этим, а они решила продать себя в рабство, и этот безумный шаг открывал путь для того, чтобы и Россия стала частью Запада, но зависимой частью.
Наша ошибка, как и ошибка Украины состояла в одном и том же -в преклонении перед западной культурой и прогрессом. Результатом стало то, что и Запад решил, что самостоятельности России и ее республик нужно положить конец. Но в мышеловку полезли мы сами. Вместо самодостаточного общества мы , как в древние времена , воскликнули: «Приходите княжить и владеть нами".
Правда, потом опомнились, но было уже поздно.