Шарлотта Кордэ: святая контрреволюции. Часть 4. Тюрьма. Суд. Казнь

sergeytsvetkov — 30.05.2024

IX. В ТЮРЬМЕ

Шарлотту по случайности поместили в ту камеру тюрьмы Аббэ, где недавно содержались жирондист Бриссо и госпожа Ролан. Последняя оставила описание этого помещения: "Это была маленькая темная комнатка, с грязными стенами и толстыми решетками; по соседству находился дровяной сарай – отхожее место для всех животных дома. Но так как эта комнатка вмещает по объему лишь одну кровать и можно помещаться в ней отдельно, то обыкновенно ее, в виде любезности, дают новому лицу или тому, кто желает пользоваться этим преимуществом… Я не знала, что комната эта тогда же предназначалась Бриссо, и не подозревала, что вскоре ее займет героиня, достойная лучшего века, – знаменитая Шарлотта Кордэ".

К Шарлотте приставили двух жандармов. В остальном тюремное начальство отнеслось к ней довольно снисходительно и даже позволило ей написать письмо Барбару в Кан и отцу в Аржентон. Письмо Барбару начинается словами: "В тюрьме Аббэ, в комнате, принадлежавшей Бриссо, на второй день подготовления к миру". Далее Шарлотта описывает уже известные нам подробности своего путешествия в Париж и убийства Марата. "Я хотела, уезжая из Кана, убить его на вершине его горы, но он уже не бывал в Конвенте", – пишет она. Только один ее поступок, по ее мнению, нуждается в оправдании: "Признаюсь, я прибегла к хитрости, чтобы побудить его принять меня. Все средства хороши в подобном случае". После просьбы защитить свою семью от преследований она говорит о себе: "Я наслаждаюсь эти два дня миром, счастье моего отечества составляет мое счастье. В моей жизни я ненавидела лишь одно существо. И все-таки ненависть моя, – я доказала, как она сильна, – не так велика, как моя любовь к тысяче других существ. Пылкое воображение, чувствительное сердце обещали бурную жизнь; пусть те, кто мог бы сожалеть обо мне, примут это во внимание, и они порадуются безмятежному спокойствию, ожидающему меня в Елисейских Полях, в обществе Брута и нескольких героев древности… Объявляю всем парижанам, что мы беремся за оружие лишь против анархии, это – истинная правда". Здесь письмо обрывается (ее вызвали на вторичный допрос, а затем перевели в тюрьму Консьержери) и возобновляется записью от 16 июля: "Меня судят завтра в 8 часов; вероятно, в 12 часов я покончу жизненные счеты… Не знаю, как пройдут последние минуты, а ведь дело венчает конец. Мне нечего притворяться равнодушной к своей судьбе, так как до этого мгновения у меня – ни малейшего страха смерти. Я никогда не ценила жизнь иначе, как по той пользе, которую она может принести… Я напишу одно слово отцу, Я ничего не говорю другим моим друзьям и прошу у них лишь скорого забвения: сожаление их оскорбило бы мою память…"

Отцу она написала: "Простите, милый папа, что я распорядилась своей жизнью без Вашего разрешения. Я отомстила за многих безвинных жертв и предупредила много других бедствий. Народ, когда-нибудь вразумленный, порадуется, что его освободили от тирана. Я постаралась уверить Вас, что я уехала в Англию, в надежде, что мне удастся сохранить инкогнито; но это оказалось невозможным. Надеюсь, что Вас не будут беспокоить. Во всяком случае, вы найдете защитников в Кане. Прощайте, милый папа. Прошу Вас забыть меня или, скорее, – радоваться моей судьбе. Вы знаете Вашу дочь: предосудительная цель не могла руководить ею. Целую сестру мою, которую люблю всем сердцем, также всех родных… Меня судят завтра, в 8 часов, 17 июля".

X. СУД

Революционный трибунал заседал в Тюильри в зале Равенства под председательством Фукье-Тенвиля.

Решения этого судилища не подлежали апелляции. Суд над Шарлоттой происходил с участием присяжных и защиты. Шарлотта выбрала своим адвокатом Дульсэ де Пантекулана, но он не явился, и суд назначил ей другого защитника – депутата от Кана Шово де Лагарда, знаменитого впоследствии адвоката жирондистов.

Лагард оставил воспоминание об этом заседании Трибунала. По его словам, появление Шарлотты в зале произвело потрясающее впечатление: так велико было обаяние ее облика и сила нравственного превосходства.

"Ни один живописец не дал нам верного изображения этой необыкновенной женщины, – пишет Лагард. – Искусство не могло бы воспроизвести отражавшуюся в ее лице великую душу. Точно так же не трудно было буквально записать слова ее, но невозможно описать как раз то, что меня поразило более всего, а именно – интонации ее голоса, почти детского и всегда гармонировавшего с простотой ее внешних приемов и с невозмутимой ясностью ее выражения, – что с виду так мало согласовалось с теми мыслями и чувствами, которые она выражала. Нельзя так же дать понятия о том впечатлении, которое она произвела на присяжных, судей и на громадную толпу зрителей: казалось, они ее принимали за судью, призвавшего их к высшему трибуналу".

Приведу некоторые ответы Шарлотты на вопросы судей, – и без интонаций ее голоса они все же дают понятие о великой душе этой женщины. На вопрос Фукье-Тенвиля, что побудило ее убить Марата, она ответила:
– Его преступления. Я убила одного человека, – здесь она сильно повысила голос, – чтобы спасти сотни тысяч других, убила негодяя, свирепое дикое животное, чтобы спасти невинных и дать отдых моей родине. До революции я была республиканкой, у меня никогда не было недостатка в энергии.
– Кто внушил вам такую ненависть?
– Мне не нужно было ненависти других, достаточно было моей собственной.
Был только один момент, когда она смутилась. Судебный пристав показал ей нож со следами засохшей крови на лезвии и спросил, узнает ли она его. Шарлотта отвернулась и взволнованно сказала:
– Да, я узнаю его, узнаю!
– Вероятно, вы упражнялись в таких преступлениях, – ядовито заметил Фукье-Тенвиль.
– Чудовище! Он принимает меня за убийцу! – презрительно ответила Шарлотта: ее совесть говорила ей, что убийца – это тот, кто соглашается жить после убийства.

Затем слово предоставили защитнику. Положение Лагарда было сложное не только из-за неопровержимости улик и преступного умысла, не только из-за враждебной настроенности судей и присяжных, но и из-за того, что сама подсудимая не желала оправдательного приговора.

"Когда я встал, чтобы говорить, – вспоминает Лагард, – в собрании сначала послышался глухой и смутный шум, как бы изумления… Затем настало мертвое молчание, пронизавшее меня до мозга костей. Пока говорил прокурор, присяжные поручили передать мне, чтоб я молчал, а председатель – чтоб я ограничился утверждением, что обвиняемая не в своем уме. Все хотели, чтобы я унизил ее. Что касается Кордэ, выражение лица ее было все то же. Но взглядом она давала мне понять, что не желает быть оправданной. В этом после прений я не мог и сомневаться; притом оправдать было невозможно, ибо, помимо ее признаний, имелось законное доказательство предумышленности убийства. Тем не менее, твердо решив исполнить свой долг, я ничего не хотел сказать, что моя совесть и подсудимая могли бы отвергнуть. И вдруг меня осенила мысль ограничиться простым замечанием, которое, в собрании народа или законодателей, могло бы служить основой полной защиты, и я сказал: "Подсудимая хладнокровно сознается в совершенном ею ужасном покушении… сознается и в сопровождающих его ужасных обстоятельствах, – словом, она сознается во всем и не пытается оправдаться. В этом, граждане присяжные, вся ее защита. Это невозмутимое спокойствие и полное самоотречение, так сказать, перед лицом смерти, не в природе вещей и объясняются лишь экзальтацией политического фанатизма, вложившего ей в руку меч. Граждане присяжные, вам судить, какое значение должно иметь это нравственное соображение на весах правосудия".

Лагард действительно сказал все, что можно было сказать в оправдание Шарлотты перед этими упырями, уже заранее вынесшими приговор. Решение присяжных было: "Да, виновна".

Председатель встал и прочитал приговор: "Трибунал, выслушав заключение прокурора о применении закона, присуждает Шарлотту Кордэ к смерти… повелевает, чтобы означенная Мария Шарлотта Кордэ была отведена на место казни, одетая в красную рубашку, сообразно параграфу четвертому первой статьи первой части Уголовного кодекса… и повелевает, кроме того, чтобы имущество означенной Кордэ было передано во владение республики".
Казнь должна была состояться вечером того же дня.

Хладнокровно выслушав приговор, Шарлотта подошла к адвокату.
– Благодарю вас за смелость, с которой вы меня защищали, – сказала она. – Она достойна вас и меня.

XI. КАЗНЬ

В тюрьме Шарлотту уже ожидал конституционный священник. Она поблагодарила, но от его услуг отказалась: оставаясь ревностной католичкой, не признавала ренегатов.

В шестом часу вечера повозка с Шарлоттой выехала из тюремного двора. Громадная толпа встретила ее появление бешеным ревом, в котором особенно выделялись проклятия и брань фурий гильотины – так называли женщин, за плату оскорблявших жертв Революционного трибунала. Внезапно разразилась короткая, но сильная гроза. Шарлотта ехала, стоя на телеге, в красной рубашке, вспыхивавшей кровавым багрянцем при каждом сверкании молний, – такой она сохранилась в памяти всех, кто ее видел. Особенно поражал ее ясный взор, которым она обводила толпу. "Бессмертие сияло в ее глазах; на лице ее отражалась благородная ясность, спокойствие добродетели и сострадание к проклинавшему ее народу", – пишет очевидец. А молодой депутат города Майнца Адам Люкс, влюбившийся в Шарлотту на суде, нашел для выражения своего преклонения еще более сильные выражения: "Прекрасные очи ее говорили о душе столь же нежной, сколь мужественной; очи чудные, способные растрогать скалы!.. Взор ангела, проникший в мое сердце и взволновавший его неведомым дотоле чувством, которое изгладится лишь с последним моим вздохом".

Гроза стихла, снова выглянуло солнце. Путь до эшафота длился почти два часа. Все это время твердость и кротость не оставляли Шарлотту, хотя ее и осыпали проклятиями и руганью люди, недостойные этого имени. Ее взгляд блуждал по толпе, словно ища в ней человеческое существо. Вдруг она увидела горящие глаза Адама Люкса – этого было достаточно, теперь она знала, что она не одна. (Люкс после казни вернулся домой в полубреду. На следующий день он публично предложил поставить Шарлотте памятник с надписью: "Более великая, чем Брут". Друзья отговаривали его печатать эту статью, ссылаясь на смертельную опасность для автора, но Люкс был непреклонен и твердил, что было бы прекрасно умереть ради Шарлотты.)

Около семи часов повозка въехала на площадь Революции. Взойдя на эшафот, Шарлотта вздрогнула, увидев гильотину. Палач (знаменитый Сансон, законопослушно умертвивший Людовика XVI, Марию-Антуанетту, жертв революционного террора, а потом и самого Робеспьера) сделал попытку заслонить от нее орудие казни, но Шарлотта остановила его:
– Оставьте, я имею право быть любопытной: я этого никогда не видела.

Палач сорвал с ее груди косынку; Шарлотта покраснела. Спустя несколько секунд палач показал ее голову с еще пунцовыми щеками народу.

XII. ПРЕКРАСНЕЙШАЯ

В заключение будет уместно вернуться к эпиграфу и сказать несколько слов о внешности Шарлотты Кордэ. Некоторые приведенные цитаты могут подтолкнуть читателя к представлению о том, что Шарлотта была красавицей. К сожалению, прижизненных достоверных изображений ее не существует.

Единственный портрет, снятый с нее в зале суда и поправленный в камере, принадлежит художнику-любителю. На нем Шарлотта представлена не очень привлекательной шатенкой, с голубыми глазами и в чепчике. Ее лицо выражает кротость и серьезность, в нем совершенно отсутствуют всякая патетика и героизм.

Паспорт Шарлотты в чем-то расходится с этим изображением, а в чем-то подтверждает его: "…ростом 5 футов и 1 дюйм, волосы и брови у нее каштановые, глаза серые, лоб высокий, нос длинный, рот маленький, подбородок круглый, раздвоенный, лицо овальное…". Итак, ясно, что не красавица; однако в ее облике было что-то необыкновенное, заставившее одну ее подругу в возрасте восьмидесяти лет вспомнить о ней в таких выражениях: у Шарлотты, по словам этой дамы, был такой кроткий вид, что она внушала к себе любовь раньше, чем успевала заговорить, это был ангел Божий.

Впрочем, имеется одно, и вроде бы веское, свидетельство, ставящее под сомнение обаяние Шарлотты, – реестр Революционного трибунала. "Эта женщина, – значится в нем, – про которую говорили, что она очень красива, вовсе не была красивой; лицо у нее было скорее мясистым, чем свежим, она была лишена грации и нечистоплотна, как почти все философы и умницы женского пола. Ее лицо было грубо, дерзко, безобразно и красно. Ее полноты, молодости и вида знаменитости было достаточно, чтобы ее сочли красивой во время допроса… Шарлотте Кордэ было двадцать пять лет; то есть, по нашим понятиям, она была почти старой девой, в особенности если принять во внимание ее мужеподобные манеры и мальчишеское сложение; она была лишена чувства стыда и скромности".

Последних чувств были явно лишены авторы этого документа, когда ставили в вину избитой и вывалянной в грязи женщине, проведшей трое суток в тюрьме, нечистоплотность и несвежий цвет лица и попрекали ее, добровольно обрекшую себя смерти, видом знаменитости и безбрачием. Что касается прочего, опровергать эти свидетельства не имеет смысла – эти люди увидели то, что хотели увидеть. Для нас Шарлотта Кордэ остается прекрасным образом свободной Франции, как и другая прекрасная дева – мужеподобная Жанна д’Арк.

***

Для проявления душевной щедрости

Сбербанк 2202 2002 9654 1939

Мои книги на ЛитРес

https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/

Вы можете заказать у меня книгу с автографом.

Вышла в свет моя новая книга «Суворов». Буду рад новым читателям!

«Названный Лжедмитрием».

«Последняя война Российской империи» (описание)

Заказы принимаю на мой мейл [email protected]

ВКонтакте https://vk.com/id301377172

Мой телеграм-канал Истории от историка.

Оставить комментарий

Популярные посты:

vitellius

Особенности и преимущества линейного полиэтилена

aniskin1968

фильм: Копи царя Соломона/King Solomon's Mines (США, 1950)

thor_2006

Хотели как лучше - 12

aptekarskiy

Цветут хищные растения

shi_ra

Наш Новый Год

rabota_psy

Мой Санта

uctopuockon_pyc

Кто на фото? Есть подсказка...

anti_chief

Воровать у школьного учителя – это то же, что и отнимать у нищего. Но школьник

thor_2006

Собратья по разуму

• Ранее
• Архив