Сергей Шнуров: «Я себя чувствую прекрасно в любой экономической ситуации»

podlina — 19.06.2019

Недавно Сергей Шнуров объявил о роспуске группы «Ленинград». Впрочем, это не помешает ему выступить на Торжественном приеме от имени Организационного комитета Петербургского международного экономического форума. В преддверии концерта он рассказал о мифологии «Ленинграда», несостоявшемся фильме про «Лабутены» и поисках глубины в «Инстаграме»

— Сергей, песня «Ленинграда» «В Питере пить» стремительно произвела ребрендинг Санкт-Петербурга...
— Из города страданий в город-праздник.

— Хочется получить детальные рекомендации из уст автора: где пить, что пить?
— Где в Петербурге пить, зависит, конечно же, от сезона. От компании. От настроения.

— Форум у нас в июне.
— По моим наблюдениям, форумчане пьют везде. Их можно встретить на набережных, в многочисленных забегаловках, в ресторанах. Они заполняют этот город буквально как наводнение, описанное Пушкиным. Так как город у нас Петра, построенный как некая альтернатива Москве и старой России, мне кажется, что здесь мы должны быть немножко всегда пьяны, но при этом очень рациональны, как это завещал нам великий Петр.

— В каких еще региональных брендах вам видится потенциал? Про Париж уже есть, про Москву тоже.
— Любой топоним обладает своими стереотипами. Меня эти все искажения радуют. Мне интересны понятия как таковые. Париж — это понятие. Петербург — это понятие. Это второе лингвистическое бытие, которое существует независимо от первого.

— К вам не обращались города или люди с заказом на песню?
— Обращались. Но я пока не писал. Это я оставлю на пенсию, когда мне уже совершенно будет нечем занять голову. Как бабушки решают в электричках кроссворды, так и я начну писать гимны городам.

— Вопрос в связи с роспуском группы: а если у вас родится песня, что вы будете с ней делать?
— Я ее точно так же запишу.

— С той же группой?
— Мы же не Rolling Stones, которые привязаны к определенному жанру. «Ленинград» всегда писался разными составами. И я мультиинструменталист, и еще пара людей тоже. На студии при современных возможностях можно сыграть все одному.

— То есть роспуск группы — это отказ от гастролей.
— Да, отказ от больших выступлений, но не от занятий песенным искусством. Я планирую пописывать песни и снимать клипы. Это не значит, что я буду выступать. Но все зависит от того, сколько денег мне предложат. Естественно.

— Когда был самый прибыльный период в жизни группы «Ленинград»?
— Я думаю, что он сейчас. У нас динамика всегда положительная, как и в мировой экономике. Поскольку мы предоставляем некую эксклюзивную услугу, я себя чувствую прекрасно в любой экономической ситуации. Как поставщик праздника, который никто не может организовать, кроме нас.

— Вы помните, как заработали первые деньги?
— В школе на УПК. Советские школьники в рамках урока труда раз в неделю ходили работать на производство. Я собирал клапаны для газовых нагревательных приборов. В петербургских коммуналках, где была подключена только холодная вода к дому, горячая получалась с помощью такого газового нагревателя. Внутри него был клапан. Я его собирал. С помощью отвертки.

— «Ленинград» — это много людей, которые зависят от вас финансово. Когда вы принимали решение распускать группу, эта ответственность влияла?
— Отчасти влияло. Почему отчасти — это серьезно влияло на то, что наш коллектив существует уже 20 с лишним лет.

— То есть без этой ответственности вы бы, может, и раньше прекратили.
— Безусловно, раньше. В моем представлении это совершенно понятно: то, что имеет начало, имеет конец. Примеры других коллективов просто кричат об этом. Можно долго барахтаться в этом болоте, но это ни к чему.

— Просто ради денег не имеет смысла.
— А не получится ради денег. Есть очень много коллективов, которые существуют по сто лет, но там деньгами не пахнет.

— Много ли денег отнимает производство клипов?
— Порядком. В процентах? Не считал. Я клипы рассматриваю как рекламу собственного коллектива. Реклама же не должна приносить деньги.

— Мне все же кажется, что это не только реклама, но и зеркало действительности. Например, издание Colta назвало ваши клипы «энциклопедией русской современности».
— «Ленинград» создавал собственную мифологию, это определенный ракурс и определенный взгляд. Навязывать эту точку зрения я бы не стал и не говорил бы о том, что это есть некое единственно возможное прочтение современности. Нет, конечно. Это одно из. Жизнь гораздо интереснее, чем клипы «Ленинграда».

— Тем не менее, это довольно комплиментарное определение.
— Да, но не более. Я стараюсь трезво смотреть на происходящее. Претендовать на энциклопедичность — это чересчур.

— По крайней мере, можно претендовать на то, что вы фиксируете какие-то процессы, происходящие в жизни людей. И что мне кажется самым удивительным — что им это нравится. Кто-нибудь когда-нибудь обижался на формулировку вроде «все бабы любят бабки»?
— Да конечно обижались! Много раз. Это же неизбежно. Обиды пронизывают жизнь любого человека.

— Но это не должно остановить художника.
— Если художник в своей жизни никого не задел и не обидел, то зачем он жил?

— К вопросу о чувствах художников — почему вы пошли в Совет по культуре Госдумы?
— Чтобы быть в курсе. Это же коснется меня непосредственно — закон о культуре, который там творится. У меня последние сводки. Как-то они будут пытаться загнать этого зверя в клетку, но это как воздух ловить сачками.

— Почему вас туда позвали, знаете?
— Понимаю. Чтобы продемонстрировать, что в общественном совете есть альтернативные точки зрения, что мы воспринимаем культуру чуть шире, нежели Эрмитаж и Большой театр. Звать туда кого-нибудь помоложе было бы странно. Сергей Шнуров был на Первом канале в программе «Голос» и там не матерился, поэтому в принципе, наверное, это управляемый человек. Потом, последнее время я же в «Инстаграме» реагировал с помощью стихов на политическую повестку, когда меня это забавляло.

— Вернемся к клипам. Как вы формулировали режиссеру Анне Пармас идею клипа «В Питере пить»?
— Некий дух антисистемы поселяется в представителях разных социальных страт, и они из разных точек бытия начинают странным образом притягиваться друг к другу и стекаться, буквально как ртуть. Это была моя идея, воплощенная Аней с помощью героев и мизансцен, которые она придумала.

— А Илья Найшуллер, который тоже «Ленинграду» несколько клипов снял, откуда взялся?
— Я с ним познакомился, когда он меня позвал в свой фильм «Хардкор». И так как я был увлечен идеей наращивания визуальности и степени удивления от клипов, я обратился к Найшуллеру, потому что на тот момент он был самый эффектный режиссер. Просмотров это больше не дало. Но клип «Кольщик» выиграл все возможные призы всех возможных фестивалей европейских и американских по части музыкального видео.

— А полнометражный фильм вы никогда не хотели снять?
— Нет. Этот жанр сейчас является полем экспериментов для спецэффектов. Больше ни для чего. Кино как таковое, на мой вкус, себя уже победило. И кроме «Трансформеров-666» мы уже вряд ли что увидим интересное и достойное внимания. Как художественный прием — ну, «Бердмэн». Но он разово стреляет и не определяет будущее.

— А куда же делась психологическая глубина? Где теперь ее искать?
— В «Инстаграме». Ну и потом, представление о том, что психологическая глубина — это нечто необходимое и то, что должно существовать всегда, ошибочно.

— То есть какой-то был период, подходящий для психологической глубины?
— Да, конечно. Это жанр. Отсветы большого стиля, который назывался «модерн». Сейчас-то уже какая глубина, зачем? Я не гонюсь за ней, потому что я понимаю, что невозможно искать глубины там, где асфальт.

— Вы, например, играете в опере «Бенвенуто Челлини». Чем это вам интересно?
— Во-первых, я привык. Во-вторых, я живу недалеко от Мариинки. Мне не составляет большого труда раз в три месяца прийти и сыграть Бенвенуто Челлини. Эта опера идет с нарастающим успехом, билеты всегда проданы — а почему мне не ходить?

— Вам никто не предлагал сделать мюзикл из песен «Ленинграда»?
— Мне предлагали сделать фильм на волне успеха «Лабутенов» с теми же самыми героями. Я подумал, что это спекулятивное решение, не движимое ничем, кроме желания сделать кассовый фильм. В чем я на тот момент не был стопроцентно уверен. Возможно, мюзикл с песнями «Ленинграда» — это было бы интересно. Однако в концертной программе «Ленинграда» очень важно, чтобы зритель двигался, а не сидел в кресле. Очень важны ноги, важны эти ритуальные пляски. Если их исключить, а оставить только некий нарратив в музыкальном сопровождении, песни выхолостятся и потеряют довольно много. К тому же, пока я не вижу экономической привязки — где это устраивать?

— Вы слушаете музыку для удовольствия?
— Вот так вот: а не послушать ли мне второй концерт Рахманинова? У меня есть некая профдеформация. Как монтажер не может смотреть фильм — он смотрит склейки. Я не могу слушать музыку как обыватель. У меня настолько закалены нервы, что их не расшатать никакими аккордами и мелодическими ходами.

— А как у литератора у вас тоже есть профдеформация?
— Как у человека, который пописывает стишки, да. Я пытаюсь разобрать на детальки. Допустим, я хочу понять, как воздействует произведение группы «Уикенд» на среднестатистическую телочку. Я начинаю вычленять заложенные механизмы, которые вызывают такую реакцию. Я смотрю, как устроен стих, и почему он так работает. И беру этот прием, он становится моим.

— Вы росли в словоцентричной среде? Привычка лингвистически сканировать все вокруг у вас с детства?
— Нет. Мои родители — технические инженеры. Наверное, от них желание разобрать. И разобраться, как это работает.

— А когда вы узнали слово «аллитерация» и полюбили этот прием?
— Поначалу по наитию. Я был поставлен в такие условия. Мне захотелось заниматься музыкой. Я даже знаю, почему. В то время, когда я рос и формировался, то есть в начале 80-х, никакой политик или писатель не приближался к социальному статусу условного Бориса Гребенщикова. Он был царем России в социологическом смысле. Точнее, свой царь (или барон) был у каждой фанатской группировки — Цой, Науменко и другие.

В силу того что, я homo sapiens, следую примерам и нахожусь в социальном болоте, кроме того, что я вижу, я ничего не вижу. Подростком я увидел, что возможна такая схема: когда ты тренькаешь на гитаре, ты становишься очень важным <�персонажем>. Однако я очень быстро вылетел из контекста ленинградского Рок-клуба и ударился в какие-то дебри. Опять же, я пытался разобрать схему: а за счет чего существуют наши бароны, откуда оружие. Нашел поставщиков в лице Cure и Led Zeppelin, стал разбираться с ними. Потом я понял, что в наших широтах, в нашей среде, в нашей социальной ризоме без слов никуда не деться. И дальше стал думать, что такое припев, и почему припев — дико важно, а куплет, наверное, не очень.

— Если бы вы могли провести рэп-батл с человеком из любого времени, кто бы это был?
— Мне кажется, что этот жанр уже умер. Скоропостижно скончался, как в свое время риторические бои в Риме. Как зрелище, это неинтересно. Как выяснение отношений и сопоставление понятий — я не думаю, что в рамках батла это в принципе возможно.

— А если вообразить формат поединка умов?
— Возможно, в силу возраста я уже понял, что антагонисту доказывать что-либо бесполезно. Тем более если человек уже состоявшийся. У него есть определенный иммунитет и представления о мире. Моими понятиями он не заразится. Если это не публично, смысла в таком диалоге нет. Если публично, имеет право на существование, потому что собирает зрителей. Но это развлечение, а не формирование смыслов. Смыслы рождаются совершенно не там.

— Ваш недавний поединок с Ксенией Собчак — это тоже для развлечения?
— Абсолютно. Я работал на публику и показывал ее слабые стороны.

— Не до конца было понятно, насколько серьезны оба участника. И не созваниваются ли по вечерам, чтобы обсудить следующие шаги.
— Я поменял телефон, позвонить мне невозможно. Она, конечно, пыталась до меня достучаться, выяснить, что происходит. Но мне кажется, что интереснее, когда человек не понимает, что происходит.

— То есть вы немножечко актер.
— Это же публичное пространство, там все актеры.

— Вы устаете быть все время в публичном пространстве?
— Порядком подустал. В моем «Инстаграм», сейчас вообще ничего нет, кроме редких публикаций. Это сознательная стратегия. В современном мелькании, когда человек есть образ, который он продвигает, у меня масса возможностей. Даже если я ничего делать не буду, все равно медийное присутствие никуда не денется. Как мне видится, лучше создать дефицит, чем профицит. Будет следующее заседание Госдумы, туда придут репортеры. И зачем мне «Инстаграм»? Говорить о том, что у меня происходит «в душе»? Это тоже смешно.

— Поделиться большой идеей, которая вам пришла в голову?
— Все действительно большие идеи, которые меняют мир, публикуются в научных журналах. Я к науке не имею никакого отношения. Все остальные идеи мир не трансформируют. Был такой деятель, который выступал против сегрегации в Америке, Мартин Лютер Кинг. Мне совершенно понятно, что если бы Мартина Лютера Кинга не было, был бы Мартин Лютер Финк. Или кто-то еще. Просто общество созрело для появления такой фигуры.

— В России есть сейчас назревшая позитивная повестка?
— Она есть всегда. Любые смены происходят ровно тогда, когда должны произойти. Не сочтите, что я за предопределенность, но трансформации будут происходить, даже если этого никто не будет желать.

— Вы говорили, что закрыли «Ленинград», потому что эпоха застоя, по вашему ощущению, закончилась.
— Да. Это мои наблюдения, связанные с происходящим, прежде всего, в культуре. Я вижу, что обстановка предперестроечная. Ленинградский рок-клуб уже создали. Уже есть новые бароны. Происходит это все дело, естественно, в рэпе. У молодежи появились люди, которые для них являются авторитетами, моделями поведения. Люди, которые добиваются социального веса и статуса не с помощью бизнеса или политики, а с помощью болтовни в микрофон.

— Кто сейчас в России самый передовой?
— Новые люди, интегрированные в виртуальный мир. Рэперы, бьюти-блогеры, инста-телочки. Это самое интересное, что происходит. Но, по большому счету, все они находятся в селевом потоке большого движения, которое можно охарактеризовать так: сам человек является предметом искусства. Он себя выставляет, он себя продает, он сам себя делает. Это придумали не мы. Это планетарная движуха.

— Для вас это трудно — быть произведением искусства?
— А я не знаю, я человек сомневающийся. Я менжуюсь: я какое-то время побыл произведением искусства, когда это было актуально и ново, а сейчас мне кажется, что я уже достаточно послужил в этой церкви. Там стало душно — слишком много народу.

— И куда теперь?
— Не знаю. Нужно смотреть, придумывать, переизобретать. Я думаю, что этот дискурс, когда человек сам себя создает, глобален и долгосрочен. Плохо, когда ты понимаешь фокус. Я понимаю, что это манипуляция. И что за этим изображением на фанере пустота. Это, конечно, сложно.

— Но где-то же вы есть? Вы и это произведение искусства — между вами какие пересечения? Между личностью и публичностью?
— Это же сообщающиеся сосуды. Под большим вопросом личность как таковая — есть ли она, что она такое. «Инстаграм» — это, наверное, и есть личность. Все остальное обеспечивает существование этой личности. Каждый человек является производителем своего собственного цирка.

— А когда не было «Инстаграма», как вы производили цирк?
— С помощью газет и журналов. Раньше были иные медиа. Иные медиа — иной цирк.

— То есть вы свою мечту исполнили — хотели быть царем и стали.
— Да. Не знаю, насколько мне это нужно. Я понимаю, почему я захотел стать: скорее всего, это было не мое желание, а социальные условия. Теперь придется разбираться дальше.

Текст: Полина Сурнина

(c) Журнал Росконгресса к ПМЭФ-2019

Оставить комментарий

Популярные посты:

verus

Секретное оружие экономных покупателей: как промокоды Яндекс.Маркета сокращают ваши расходы

rivka381

Близняшки из Омска.

matsam

Слово Бывалого

matsam

Утреннее

taxfree

Кролики, это не только ценный мех)) Солнечные панели это снижение цен для всех

jjnatt

Детская Майская неожиданность

pyc_uctopuockon

ЖИЗНЬ ОБЩЕСТВА. VI МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЖУРНАЛИСТСКИЙ КОНКУРС. ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ.

nosh-i

Ибн аль-Фарид «Поэма о пути»

igorla

Заметки о Мексико-Сити - art и другое

• Архив