Съедая собственную жизнь

inesacipa — 02.04.2016
Основа писательской профессии — это, как ни крути, наблюдательность. В новом тысячелетии издатели искусственно вывели породу аффтаров-эскапистов, отгораживающихся от живых людей и формирующих для своих опусов неких анимешных гомункулов, длинных, плоских и нечеловечески миловидных. Аффтары описывают мультяшные приключения квазилюдей с идеальными прическами, сохраняющимися в любой момент жизни (включая моменты сна, секса, битвы, болезни, ПМС и ПТСР), в то время как авторы, склубившись (от слова "клуб") в ордена Хранителей Доброй Старой Литературной Традиции, по-прежнему пытаются наблюдать и записывать.

Надо сказать, наблюдение за мирозданием — отнюдь не увлекательное, а напротив, крайне унылое и одновременно напряженное занятие. Тригоринский монолог из "Чайки" все помнят? Вижу, что не все. "Что же тут прекрасного и светлого, я вас спрашиваю? О, что за дикая жизнь! Вот я с вами, я волнуюсь, а между тем каждое мгновение помню, что меня ждет неоконченная повесть. Вижу вот облако, похожее на рояль. Думаю: надо будет упомянуть где-нибудь в рассказе, что плыло облако, похожее на рояль. Пахнет гелиотропом. Скорее мотаю на ус: приторный запах, вдовий цвет, упомянуть при описании летнего вечера. Ловлю себя и вас на каждой фразе, на каждом слове и спешу скорее запереть все эти фразы и слова в свою литературную кладовую: авось пригодится!"

Тригорин долго еще потом ныл и жаловался, что съедает, мол, собственную жизнь, что для меда, который отдает кому-то в пространство, обирает пыльцу с лучших своих цветов, рвет их и топчет их корни, а благодарности никакой. Ну да, как-то так оно и происходит. Однако речь не об этом.

Речь о том, что писатель должен видеть реальный мир, а не только мир описываемый. Я не раз замечала: на старости лет писатели и режиссеры, перестав понимать, в каком мире и среди каких людей живут, сперва начинали писать и снимать комедии абсурда, где общая мысль была одна: "И что я здесь делаю?", потом надолго замолкали, словно пораженные внезапной слепоглухонемотой. И когда после периода молчания выходили их последние вещи, даже искренние поклонники думали: лучше бы ты молчал до смерти, гений. Мы не хотим помнить тебя таким, беспомощным и злобствующим. Такое происходило и с талантами, и с гениями — когда выстроенная ими в их воображении картина мира переставала соответствовать реальности, их дар деградировал. Хотя, казалось бы, почему не придумать собственную вселенную, коли можешь — и не запереться в ней?

Увы. И самая расфантастическая фантастика должна иметь параллели с окружающей нас действительностью, иначе читать ее — то же, что решать абстрактные математические задачи: кому-то в кайф, но большинству и незачем, и неинтересно. Абстракции, сложенные из моделей нечеловеческого ситуативного поведения, будто слово "вечность" изо льда, не больно-то способствуют познанию мира через чтение. А развивать навык обработки абстракций немногим интересно, это я вам как заядлый мистик говорю.

Читатель хочет получать информацию о том мире, в котором живет. Даже эскапист хочет того же, пусть и в гомеопатических дозах, разбросанных меж описаний ездовых ящеров, космических эскадр и воинственно настроенных фей.

Оттого так смешат советы типа "Ну их, современных авторов, все читайте классику": да, можно и нужно читать классику, но невозможно читать только ее. Произведениям титанов русской литературы под двести лет. Описываемые чувства, конечно, можно считать вечными, однако проявления этих чувств и обстановка, в которой оные себя проявляют, для читателя не менее фантастичны, чем ездовые ящеры. Приходится переводить на современные понятия схемы поведения какого-нибудь светского франта Курагина или пентюха Безухова, чтобы понять, что лежит в основе. А познание окружающего мира через чтение классики вообще невозможно. Скорее уж познание исторического вчера через перевод классики на нынешнее восприятие: только знание жизни или, если такового не имеется, объяснение литературоведа позволит разобраться в том, отчего старый князь Болконский так бесится при виде собственной причепуренной дочери, отчего ему, домашнему тирану, так важно оставить дочь старой девой. "Первый встречный показался — и все, и отец, и все забыто, и бежит, кверху чешется и хвостом винтит, и сама на себя не похожа".

Детям классика для формирования мировоззрения не годится. Она годится для пробуждения интереса к истории, для формирования навыка работы над текстом, для множества обучающих моментов. Но для понимания жизни нужно либо жить, либо знакомиться с современной литературой. А много ее у нас? Если заслуженно не считать литературой:
— фантастику с магическими расами, школами, академиями, квестами и войнами,
— детективы с картонными злодеями, бумажными следователями и резиновыми надувными жертвами,
— мелодрамы с персонажами из подмоченного сахара, понемногу стекающими в сиропные лужицы,
— жежешный лытдыбр и фанфики, стучащие рукоятками мечей в ворота литературы, словно варвары в ворота Рима,
— а также псевдореализм, рассчитанный исключительно на то, чтобы приятно будировать жюри литературных премий...
...то, почитай, что и нет ее. Так, труднонаходимые в отвалах макулатуры крупицы литературного золота.

Да, плохих жанров нет. А загаженные графоманами до крайней степени — есть. Поэтому вопрос не в том, какого жанра книга, но исключительно в том, кем написана. Большинству писателей XXI века нечего сказать публике. Вообразив себя инженерами душ, они были, есть и останутся тем, с чего начинали — офисным крилем, отлынивающим от той работы, за которую ему худо-бедно платят, при посредничестве графомании. Чему, позвольте, оно может научить людей, видящих реальный мир не от монитора до монитора? К тому же эти зашкафные жители пишут не книги, а мечты свои описывают: как бы им вырваться туда, где их станут в каретах катать и эльфами ебать считать. Инфантильные мечты, способные научить лишь одному: бесплодным фантазмам.

Желание сдриснуть из вселенной, в которой живешь, в придуманные сеттинги не делает вас творческой натурой и даже напротив, искореняет творческое начало, подменяя его типичным для эскаписта навязчивым фантазированием. Нежелание видеть нормальные человеческие реакции и инстинкты, слышать нормальную человеческую речь приводит к появлению всяких эльдарнутых морготов, живописующих мхецов со здецами и уверенных, будто те вышли как живые. Заметьте, пациент искренне верит в то, что речь его персонажей тоже живая, правдоподобная. Что надо было сделать с собственным восприятием, чтобы оно настолько не отличало шизофазического бреда от нормальных разговорных характеристик?

Нужно было вообразить себя ельфом из Зашкафья. Специально засланным из параллельной вселенной существом, открывающим читателю дверь в квази-Нарнию. Такому грех не заговорить с попаданцами на квази-нарнийском. А чтобы над твоей больной головушкой не смеялись, в реале можно врать, что ты писатель, наблюдательный и восприимчивый, вводишь в мир своих картонных ушлепков подмеченное тобой в окружающем мире.

Однако поверьте, кваази-нарнийцы, эскапист свою дозу получает без вас, в компьютерных играх, вот уж где параллелей с реальностью может быть раз-два и обчелся, хотя совсем без них, думаю, и в компьютерной игре обойтись сложно.

Впрочем, именно геймерское племя младое, незнакомое, я не понимаю вовсе. В разговоры их не встреваю, попыток разобраться в их менталитете не делаю. Может, все дело в том, что я отъявленный библиоман? Разобралась же я в фандомной субкультуре. Но копаться с тем же азартом в визуальных субкультурах — в аниме, манге, компьютерных играх — что-то не хочется.

Однако недавно, описывая поведение молодых персонажей в ситуации киднепинга, я поняла, что не представляю себе схем поведения, типичных для молодых людей в возрасте около двадцати или младше. Это поколение гаджетовладельцев, никогда не знавшее мира без интернета, отсюда и их восприятие, и некоторые паттерны, совершенно чуждые мне. Мы с ними разнимся, словно Маугли и жители деревень, приручившие Красный цветок. Это поколение и работает, и развлекается иначе, чем работали и развлекались мы в их возрасте. Нет, основы, как всегда, остались непоколебимы, но детали изменились.

При виде похищения или драки что будет делать молодежь? Правильно, начнет снимать происшествие на телефон. Айфон-до, искусство выхватывания и включения камеры, недоступное старым перечницам, у молодых внедрено в мозжечок и контролируется подкоркой. Лично мне мир гаджетов и игр чужой, поэтому я с трудом могу представить себе подобный навык "из глаз героя": как оно, вообще, происходит? Рука сама тянется к карману, большие пальцы набивают подпись и "отправить твит"? Или это слово пишется через два "т"?

Охохонюшки. Придется выяснять детали, чтобы грамотно написать две-три фразы по ходу действия — это в дополнение к рассказу Тригорина о незавидной писательской судьбе.

Однако сидеть в башне из слоновой кости я, что бы мне ни приписывали, не умела никогда. Вот и мучаюсь: с одной стороны, весь знакомый мне молодняк, включая и тех, кто сам себя к молодежи не причисляет — люди на четвертом десятке, живет на два дома, на две реальности. Все меньше и меньше людей, которые не копаются в телефонах и в планшетах, не играют в игрушки, не обсуждают между собой ассоциаций с той или иной игрой. А у меня в книгах молодежь описана. И я все отчетливей ощущаю: их способы развлечься или, наоборот, подзаработать мне неведомы. Рассказывать про быт, а не про бытие героев становится всё труднее.

Притом, что подобные детали помогают придать тексту живоподобие. Ну или могут его отнять. Это как российский нищий студент, питающийся доставкой на дом пиццы, роллов и суши. Читаешь эдакое у МТА (явно проживающих с мамой на мамины доходы) и думаешь: хорошо, что омаров из ресторана не заказывает. С официантом. Российский нищий студент — он такой противоречивый, непредсказуемый весь...

Единственное, что утешает: гаджеты меняются со скоростью мужей у светской львицы. Год-два-три — и всё уже новое. А я, как-никак, нетленку пишу. По крайней мере пытаюсь...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив