(с)

Maryja Martysievič
27 хв · Мой текст 2006 года, которого нет онлайн, нужно тогда было написать на двух языках. Помещаю тут и русскую версию, специально для Андрей Жвалевский, Jane Pasternak и их аудитории. Как и 15 лет назад, я благодарю образовательный центр "Пост" за возможность участия в семинаре о гражданском мужестве в Беларуси и Германии, итогом чего и стала эта публикация. WOMEN IN BLACKцивилькураж по-белорусски: картинки историиВ фильме «Окупация. Мистерии» (2004 г.) Андрея Кудиненко есть необычный для белорусского кинематографа, привыкшего населять киношные леса партизанами рабоче-крестьянского происхождения, персонаж – партизан-интеллигент Якуб. Именно он в конце фильма произносит фразу, которая уже стала крылатой: «Я – партизан в четвёртом колене». Якуб рассказывает, что его прадед, шляхтич, в 1863 году участвовал в восстании Кастуся Калиновского, за что был сослан в Сибирь.
Как ни странно, заявление Якуба, прозвучавшее с экрана фильма, не разрешённого к показу в Беларуси, оказалось новым для зрителя: до этого принято было считать, что Великая отечественная война – единственная за всю историю нашего народа беда, заставившая мужчин уйти в леса. Таким же образом можно пересмотреть и другие аспекты отечественной истории. Если разобраться, понятие «гражданское мужество», ставшее известным в Беларуси только в начале ХХІ века, уходит корнями в далёкое прошлое – во времена прадеда партизана Якуба, если не глубже.В наших учебниках истории много пишут о повстанцах 1863 г., которые с оружием в руках боролись за свою независимость. И только романтично настроенные историки упоминают о не менее важном: сопротивлением была охвачена вся шляхта белорусских и польских земель, в том числе, женщины и дети, демонстрировавшие то, что мы называем сегодня “мирным мужеством”. Белорусский поэт Янка Лучина, детство которого прошло в Минске, во время событий 1863 года был 13-летним подростком и поэтому не ушёл к повстанцам с оружием в руках, как это сделали многие его старшие товарищи. И тем более интересно читать его воспоминания об этих днях. Он вспоминает, как в 1862 году власти раздали ученикам Минской гимназии «книжечки», в которых, как предполагалось, воспитатели будут отмечать их приходы-уходы из пансионата. В тот день старшие классы вышли на коридор и порвали свои книжечки, застлав обрывками весь пол. Когда в гимназию ворвалась разъярённая инспекция, дети объяснили: «Книжечки – это унижение, это ограничение нашей свободы, поэтому мы порвали их». Больше таких строгих порядков в гимназии установить не пробовали. Другим ярким событием тех дней стал для Лучины транспорт политзаключённых из Варшавы зимой 1862 года. Уже тогда царские власти арестовывали тех, кто готовил восстание, высылая их в Сибирь. Первые два этапа прошли по Минску. Люди, узнав о транспорте, заранее собирались вдоль дороги, организовывали сбор еды и тёплой одежды, а когда обозы появлялись на улицах и заключённым разрешали встать с саней и идти рядом, общались с ними, пожимая руки, поддерживали незнакомых соотечественников. Встреча второго транспорта закончилась беспорядками – казаки принялись оттеснять людей от обозов. После этого транспорт заключенных стали держать в строжайшем секрете, ведя его вокруг крупных городов, по просёлкам.Любой путешественник с Запада и Востока, проезжавший по Беларуси и Польши, в 1861-1863 годы, поражался: все шляхтянки Западного края (как тогда называли бывшую Речь Посполитую в Российской Империи) поголовно носили траур. «Первое светлое платье я увидел только в Любеке, – писал тогда один русский путешественник, – Литва и Польша одеты в чёрное». Если находилась барышня, рискнувшая появиться на улице в светлом платье, гимназисты белорусско-польского происхождения могли подкараулить её и закидать грязью.С одной стороны, траур носил прямое значение: на землях бывшей Речи Посполитой не было семьи, не потерявшей близких в сражениях за независимость, и тем не менее, акция была подчёркнуто политической. Приехав в 1863 году в Вильно в качестве генерал-губернатора, Михаил Муравьёв, прозванный за «мягкость» своего отношения к повстанцам «Вешателем», чуть ли не первым делом издал указ против «женской преступной манифестации», в котором ношение траура без причины каралось крупным штрафом. Но дворянки не остановились на чёрном, а, заплатив первые штрафы, ввели новую моду – чёрные платья с красными платками. Такой наряд вскоре окрестили «кровавым трауром» и также запретили, кроме того, было запрещено демонстративное ношение женщинами и мужчинами медальонов с гербом Речи Посполитой, портретами Тадеуша Костюшки или Адама Мицкевича в терновом венце, медальонов со сломанным крестом – символом гонений католической церкви в Российской Империи… Так что оппозиционные значки, за которые часто страдает от представителей правоохранительных органов белорусская молодежь после выборов-2006, “преступление” не только в наши дни. А то упорство, с каким весной 2006 года власти боролись с политическими флэш-мобами (далеким прообразам которых и являлось, на мой взгляд, поведение шляхтянок после поражения восстания 1863 года), весьма напоминает меры Муравьева-Вешателя. Живя в Вильно, тот видел, какую моральную силу имеет это ненасильственное сопротивление, и потому выдавал запрет за запретом, получив при российском дворе курьезную славу «борца с дамскими брошками». Во время событий марта 2006 года, 22 марта с лёгкой руки писателя Владимира Арлова Октябрьскую площадь в Минске переименовали в площадь Кастуся Калиновского. Учитывая то, что это восстание было подавлено царскими властями, что тысячи погибли в боях или были сосланы в Сибирь за связь с повстанцами, а сам Калиновский 22 марта 1864 г. был повешен на Лукишкской площади в Вильно, выбор символа перемен может показаться странным. Однако он не случаен: спустя многие годы белорусы почувствовали ту же солидарность, которая сплотила белорусско-польскую шляхту перед бездушной политической машиной русского царизма, то же мужество сказать «нет», показать своё несогласие.
|
</> |