
Роми. Всего-то 73.


Из дневников Роми Шнайдер ("Ich, Romy"):
21 сентября 1954 года
... Мне будет 16. Я медленно старею. Пока это хорошо - становиться старше. Взрослее и серьезнее. Но еще пара лет, и я хотела бы остановиться, как Ханс Альберс в старом фильме, - недавно я его посмотрела. А, вспомнила: этого человека, который вечно оставался молодым, звали Мюнхгаузен. Что-нибудь есть такое про девушек? Я имею в виду - в сказках?
1958-1965
Мы с Аленом сидели в бистро, в гавани, и болтали. Точнее, не мы болтали, а говорил один Ален. Он говорил, и говорил, и говорил, и все никак мог слезть с одной темы. Этой единственной темой был режиссер Лукино Висконти.
Об этом чудесном человеке я еще в Париже слышала столько чудесного, что эти чудеса уже стояли у меня поперек горла. И тут, на Искье, в гавани, пока Ален не умолкал битых два с лишним часа, мое терпение лопнуло. Что за человек, и что за режиссер, и что за величина, и как он делает то, и как он делает это, и как он ведет артиста, и что за невероятные идеи у него...
Слушать я больше это не могла. Меня тошнило от одного этого имени.
- Давай заканчивай со своим Висконти! - сказала я.
- Ты должна с ним познакомиться, и тогда ты будешь говорить по-другому...
- Я не желаю. Не хочу с ним знакомиться.
Мы поссорились. До того, что разошлись в разные стороны.
И я улетела назад, в Париж, с тяжелым сердцем.
23 апреля 1981 года
... Девочкой я больше всего любила сидеть в комнате моего отца, которого больше не было в доме, он оставил мою мать, и там я была одна. Чего-то вроде этого я всегда искала, да и сейчас ищу.
Однажды я даже нашла на несколько лет. Это было с Висконти. Он придавал мне силу. Я была в него влюблена, но тогда не понимала, что он и тоже в меня влюблен - на свой лад. Все знали, что он - гомосексуалист, и я себя придерживала и не рискнула бы сказать ему, что я его люблю. Теперь слишком поздно.
1958-1965
Если бы Орсон Уэллс сегодня телеграфировал: хочешь сыграть у меня роль без гонорара или играть роль какие-то жалкие 3 дня? - я бы все бросила и помчалась к нему.
Энтони Перкинс играл в фильме Йозефа К., Аким Тамирофф - торговца Блока, на роль адвоката Орсон еще никого не нашел.
Он сам поклялся, что никогда больше играть не будет. Но вовремя застольной репетиции он читал за адвоката. Я читала свою роль - и дважды прерывалась спросить, все ли у меня хорошо. Этого Орсон вообще не переносил. Он очень рассердился:
- Don't you stopp! I stopp!
Но пока он читал роль, я думала: вот был бы идеальный актер на роль адвоката. Нет никого лучше! Скажи ему это, просто скажи, думала я, - даже не смотря на то, что он уже дважды на тебя наорал.
Мы продолжали читать - и вдруг у меня вырвалось:
- Орсон, есть только один человек на роль адвоката - вы!
- Заткнись, - вскричал он, - и читай дальше!
Но я уперлась:
- Я бы так хотела, чтобы вы сыграли роль, Орсон...
Аким и Тони не сказали ни слова. Только по глазам я могла прочесть, о чем они думали: малявка точно сошла с ума. Так не говорят с Орсоном Уэллсом.
Орсон объяснил мне со сварливой кротостью медсестры, которая хочет успокоить сумасшедшего, что он не будет играть никакой роли и что у него и без того довольно ответственности за фильм.
- И давай заканчивай со своим безумством, Лени, читай дальше!
Тогда мы прочли пьесу еще дважды. Когда была моя очередь, он вдруг взглягул на меня:
- All right, Leni. I'll do it.
На миг я потеряла дар речи от изумления, но потом вскочила и закричала:
- Я победила! Он играет!
За мою идею он подарил мне доллар. Это были самые прекрасные деньги из всех, какие я когда-либо зарабатывала. Я так гордилась, что сумела чуть-чуть повлиять на этого великого человека.
Но продюсер фильма просто рухнул от этой новости.
- О Боже, - стонал он, - теперь все пойдет прахом...
Ему и без того было с Орсоном забот по горло. Потому что Орсон, конечно, гений, но при этом человек совершенно недисциплинированный. Он приходит и уходит когда хочет, договоренности ему омерзительны, а смета расходов - книга за семью печатями.
Как режиссер, Орсон сделал из меня что-то совсем новое. Я играла вовсе без грима и порой была просто уродлива. Когда отсматривали снятый материал, то в первый раз на экране я себя не узнала - и это принесло мне как актрисе громадное удовольствие: я была Лени!
январь 1965 года
Я устала. Моя жизнь - ад. Только вечерами я иногда бываю счастлива - в надежде, что "она" ночью не вернется.
Она всегда тут. Она - это другая. Она вперяет в меня ночью свой взгляд. Она бранит меня, смеется, плачет. Она всегда держит руку на моем плече. Она не упускает меня из виду. Она упрекает меня за мои ошибки - раз, другой, третий... Я никогда не избавлюсь от нее. Но я ее ненавижу. Человек, которого я любила, всегда говорил: "Дай себе волю, решись, прыгни в воду..." Он был прав, конечно. Меня от этого уже тошнит. Если бы я могла убить эту другую! однажды мне это удастся.
11 ноября 1968 года
Если бы все актеры, которые когда-то жили вместе, не снимались бы потом вместе никогда, то и фильмов больше не было бы.
17 марта 1969 года
... С фильмов Годара я по большей части просто ухожу. Я их не понимаю. Вы запросто можете сказать, что я глупая. Но на самом деле я мыслю не как политик и не как интеллектуал. То, что пишут обо мне в Германии, меня вообще не интересует. И с дилетантами, как Шамони и Клюге, я не буду работать никогда.
Ни разу я не получила от них сценарий, который вызвал бы у меня интерес. Александру Клюге я написала бы в документах не "режиссер", а "монтажер".
5 мая 1971 года
... В немецком кино работала бы с Шлёндорфом, возможно. Других молодых считаю монтажерами - слишком много статики, глубокомыслия, философии, причем непрофессионально сделанных.
3 ноября 1974 года
... В ролях, что мне предлагают, мне важнее всего сценарий, затем - имя режиссера, и наконец - партнеры по фильму. Поэтому я нечасто ошибаюсь.
июнь 1978 года
Я знаю, почему я вернулась во Францию. Здесь я чувствую себя хорошо, здесь я - дома. Если мне будет пятьдесят и Клод Соте захочет меня, потасканную, какой я тогда буду, то я пойду к нему. Это объяснение в любви.
апрель 1982 года
Я хотела бы сказать "Life must go on". Определенно есть моменты, когда хочется опустить занавес и ничего больше не иметь общего со своей профессией. Но я же чувствую ответственность. Я ведь не одна. Поэтому и должна жить дальше. Я буду продолжать свое дело как можно лучше. Нужно идти, останавливаться нельзя. Разве что поразмыслить пару мгновений, а потом продолжать.

|
</> |