Рождение спектакля из воли режиссера

«РОЖДЕНИЕ СТАЛИНА», В.Фокин, АЛЕКСАНДРИНСКИЙ ТЕАТР, СПб, 2019г. (7)
У постановки много плюсов, а минус один, но очень существенный.
Среди плюсов режиссура Валерия Фокина и сценография Николая Рощина (и по отдельности и вместе).
А главный плюс – главная роль, две актерские удачи: революционер Джугашвили (Владимир Кошевой) и генералиссимус Сталин (Пётр Семак).
Если бы Сталин не родился в процессе постановки спектакля с таким названием, то вообще ничего бы не состоялось. В спектакле Сталин родился и заслуга Кошевого в этом пожалуй больше, чем заслуга Семака. Семак опирался на всем известный образ и атрибуты (белый китель, маршальские звезды, трубка, акцент), а Кошевому надо было свой образ родить. Помогла режиссура и сценография. Спектакль выстроен как серия сценических картин и на всех картинах центральный герой явным образом выделяется из окружения. Сделано это без нажима, очень тонко и последовательно - он стоит чуть в отдалении, держится чуть более спокойно, пластика более картинная (а в одном эпизоде он даже выходит из рамы на авансцену, сходит с картины и зрители слышат его внутренний голос). Приемы взяты из живописи соцреализма, а если копнуть глубже, то из иконописи, из живописи с евангельскими сюжетами. Собственно прямо оттуда они в соцреализм и попали. И образ вождя народов, который Джугашвили сам себе выстраивал, тоже оттуда, из семинарии (сцена в семинарии – точка отсчета спектакля). То есть здесь многоуровневая постмодернистская игра со стилями, а не простодушное ("олдскульное") воспроизведение советской эстетики.
Минус спектакля – текст. Очень слабый, на грани «вон из профессии», а временами и за гранью. Пьесой это не назовешь, даже сценарием не назовешь. Очень интересные и содержательные режиссерские идеи (отсылки к Шекспиру и Достоевскому, а также к живописи, скульптуре, театру и кино не только советскому, но и мировому) воплощены в словах и поворотах сюжета очень топорно.
Когда на сцене стали обсуждать план ограбления банка, у меня сразу мелькнула ассоциация с «Бешенными псами». Мелькнула и ушла, спектакль в направлении Тарантино не пошел и я отнес это к беспочвенным фантазиям насмотренного зрителя. А потом прочитал в интервью Фокина «Новой газете», что он как раз и хотел сделать «Тарантино в декорациях Ханумы».
Одно дело хотеть, другое дело суметь так сделать. А для этого надо иметь хоть немного литературного таланта.
Удивительно, что режиссер все-таки сумел через такой невнятный текст пробиться к смыслу и победить, выстроить интересный, зрелищный спектакль. Вижу в этом определенное сходство режиссера с персонажем – каждый режиссер это немного Сталин.
Самая неудачная, надуманная и вызывающе вампучная сюжетная линия – спонсор большевиков и его сын-заложник. Когда на сцену втащили мальчика в мешке, несколько зрителей из партера демонстративно пошли на выход не в силах такое видеть и слышать (напрасно поспешили, вешать этого мальчика не собирались). Впрочем, могли бы и вздернуть, но для этого надо быть не только Тарантино, но и Макдонахом.
А самая удачная сцена – финал, может быть потому, что он сделан почти без слов, все сказано картинкой (обнаженная шеренга соратников, явление генералиссимуса и подьем статуи из боковой кулисы). Впрочем немного текста там есть и он сработал, разговор Сталина с Джугашвили написан хорошо.
Финал смысловой и отвечает на режиссерский вопрос, как родился Сталин. Я для себя этот вопрос немного по другому формулирую - как возможен Сталин.
Как же так устроена история (как устроен человек, общество государство), что подобные люди оказываются на вершине, почему такие стратегии ведут к успеху.
Всего два секрета и они представлены в финальной сцене – смотри, зритель.
Первый секрет – умение видеть людей голыми, такими, какие они есть, без одежд из романтических иллюзий, гуманистических теорий и прочих предрассудков. Вот такой честный, прагматичный до цинизма взгляд и приводит к успеху.
Второй секрет – мужское начало, воля к власти, представленная фаллическим символом. Он трахнул этот мир потому что очень этого хотел и потому что у него стояло.
В «Ричарде Третьем» Остермайера была такая идея – Ричард это зонд, который история, театр, Шекспир погружают в потемки человеческой души и показывают нам скрытые там механизмы. Сталин (и реальный исторический и театральный фокинский) это тоже такой зонд. Режиссер Человеческой Комедии погрузил его в самое наше нутро.
Сами мы не можем туда заглянуть, да и не хотим, там темно и грязно, приятнее прикрыть наготу какой-нибудь одежкой и пребывать в прекраснодушных иллюзиях или отстраняться от реальности медицинским диагнозом (параноик, что с такого взять), или встать на позицию прокурора и предъявлять обвинения.
Косвенным подтверждением того, что сам режиссер не собирался играть в поддавки и подгонять решение задачи под готовый ответ, является программа лекций, подготовленная театром к премьере спектакля. Состав лекторов предполагал острую дискуссию (Сванидзе, Радзинский, Проханов).
Однако после премьеры никакой дискуссии не состоялось - и в рецензиях на спектакль и в интервью создателей нет ничего дискуссионного, полное единомыслие (Сванидзе, Сванидзе, Сванидзе).
|
</> |