«Религиозное возрождение» в обществе спектакля

otshelnik-1 — 18.02.2025 В одном очень партийном постановлении 1936 года по поводу одной весьма нашумевшей в свое время театральной постановки было сказано, что она

«дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа».

В те времена подобного рода постановления по какой-то отдельной пьесе носили общий жестко императивный характер. Дважды никому повторять не надо было.

И нам в оценке многовековой дореволюционной русской истории никак не следует уподобляться нынешним «пигмеям постсоветизма» в костюмах и в рясах, которые более трех десятилетий, не боясь греха, на разные лады утверждают, будто все достижения советского периода были получены народом вопреки партии и правительству, а, главное, вопреки коммунистической идеологии.

Конечно, жесткий конфликт Советской власти с Церковью в период революционного перелома накладывал свой отпечаток на официальную оценку дореволюционной истории. Но, как правило, это касалось той ее части, в которой уже проявились и сам упадок церкви, и нарастающее отторжение ее большей частью общества, то есть то, что во многом и привело к революционной катастрофе и к последующему решительному переформатированию общества и государства с заменой религии на идеологию.

Религия ушла с господствующих общественных и государственных позиций вовсе не потому, что пришла «злая» антирелигиозная идеология и выгнала ее, такую «добрую», параллельно «незаслуженно избив».
На самом деле в последние десятилетия перед революцией происходило стремительное расцерковление общества, утрата подданными способности на глубокие религиозные переживания. И связано это было вовсе не с «пропагандой секуляризма», а с естественной необходимостью рационализации мышления и общего взгляда на мир. На определенном историческом этапе эти процессы буквально потребовали замены религии на идеологию во имя сохранению народа и государства, ибо то, что до этого традиционно скрепляло все общественные и государственные институты, вообще, перестало что-либо скреплять.

* * * * *

Информационная картина мира для большинства подданных РИ (как и любого традиционного общества) всегда была продуктом в основномтолько их личного восприятия собственного бытия в привычной традиционной общинно-цеховой обстановке.
Однако со второй половины XIX века ситуация стала быстро меняться. Резко усиливается перемещение людей по стране, вызванное стремительным оживлением хозяйственной деятельности, появлением новых ее форм, чему способствовало и интенсивное развитие путей сообщений. Картина бытия переставала быть традиционно-камерной, «как при дедах и прадедах», она обретала сложность и многообразие, при этом сама картина мира все больше начинала формироваться внешними носителями информации, независящими от сознания инливидуумов. Человек эпохи нарождающегося модерна вынужден был все больше и больше включать свое «рацио», теперь он уже просто обязан был критически (то есть аналитически) воспринимать всю поступающую к нему информацию.

Первой жертвой подобных модернизационных процессов становится главная скрепа традиционного общества – религия. Это естественно, ибо на «жестком диске» индивидуального сознания человека нет зон, «защищенных» от «перезаписи» аппаратно. Так устроен «мозг» большинства людей (не всех, но большинства). И те «файлы», которые в условиях традиционного общества формировались как «системные», «сакральные», теперь уже «на общих основаниях» превращались просто в информацию, доступную для критического осмысления, а это в большинстве случаев рано или поздно вело к утрате веры.

Эти вопросы в свое время подробно рассматривал В. Кожинов. Сам он внес неоценимый вклад в изучение русской истории и русской культуры как во многом продуктов Русского православия. Но при этом он не был воцерковленным человеком и даже не стремился таковым казаться.
Он не пытался заставлять себя «стать верующим», именно потому, что существенно глубже многих, внезапно «уверовавших», понимал суть дела.

Стремление определенной части наших современников стать религиозными людьми при невозможности по-настоящему таковыми быть – это одна из трагедий новейшего времени, ибо химеры, которые порождает подобная иллюзорная «воцерковленность», новообращенные яростно несут вовне.
И чем острее подсознательно ощущаемое противоречие между желаемым и способностью, тем горячее их ненависть к эпохе «безбожного коммунизма», хотя проблема сокрыта исключительно в них самих.
Именно таков во многом психологический механизм появления нынешних «православных монархистов» или «белых националистов».

* * * * *

Главным злом нашей эпохи патриарх назвал «секуляризм».
Увы, заявления священноначалия в последние десятилетия, как правило, обескураживающе разочаровывают. Подобная «глубина наших глубин» не может не вызывать вполне обоснованной тревоги за судьбу страны и общества.
«Секуляризм» - это не самостоятельная сущность, это свойство общества, обретенное им в процессе исторического бытия, и обретенное с целью выживания в новых исторических условиях.

Главным злом нашей эпохи представляется инфантильность многих «ребят с нашего двора», духовно сформировавшихся на всем готовом в безмятежном лоне позднего СССР. Правильнее сказать, не сформировавшихся в должной мере в качестве социальных личностей по причине безмятежности своего бытия в самый важный период такого формирования: от 0 до 21 года (верхняя грань, конечно, условна).

Два тяжелых недуга свойственны этой категории «ребятишек».
Первое: неспособность различать причину и следствие в сложных социальных процессах и явлениях. Они могут с легкостью менять их местами по своему малодушно-инфантильному произволу.
И второе: гипостазирование, то есть гипертрофированная склонность возводить определенные свойства некоторых сущностей в ранг отдельных самостоятельных сущностей.
Впрочем, оба эти недуга взаимообусловлены и перетекают один в другой.

РПЦ новейшего времени не занималась пропагандой стяжательства, воинствующего индивидуализма и эгоизма. Она не занималась пропагандой пороков: проституции, порнографии, сквернословия, она не пропагандировала «свободные отношения», не разрушала целенаправленно институт семьи и не сеяла бездуховность. Напротив, формально (по своим заявления «во вне») она выступала против всего этого. Вербально по отношению к порокам церковь выступала «за все хорошее и против всего плохого».
Но при этом РПЦ несет самую прямую ответственность за то, что все эти пороки (а это далеко не полный их перечень) воцарились в нашем обществе и ведут его прямиком в преисподнюю.

Дело в том, что в советском обществе так называемая «коммунистическая идеология» выполняла, в том числе, и те функции, которые в традиционном дореволюционном обществе выполняла религия. Все жизнеутверждающие формы общественного и личного поведения были достаточно жестко связаны с государственной идеологией.
Поэтому дискредитация этой идеологии неизбежно вела к общему моральному разложению социума (не говоря уже о национально-территориальном распаде). А настойчивая квалификация советской идеологии, как идеологии «сатанинской», приводила к тому, что все девиантно-разрушительные формы поведения, которые та в советское время решительно отрицала и подавляла, возводились фактически в разряд чуть ли не «божественных установлений».

Возведение «социализма» в разряд главных современных грехов автоматически поднимало на пьедестал «божественных установлений» «мамону» и «золотого тельца», после чего любые проповеди о «православных ценностях» превращались в пустые фарисейские разглагольствования «в пользу бедных».

Не только разрушительные социальные пороки, но и опаснейшие политические движения на территориях бывшего СССР как бы попадали в разряд «репрессированных безбожной властью», и, таким образом, на них тоже в известной степени распространялся ореол «невинно пострадавших», на них как бы нисходила «благодать реабилитации».

Это, конечно, грубая схема. Все происходило не так прямо и не столь явно, как сказано, но происходило именно это.

Советская идеология, справедливо господствовавшая в эпоху идеологий, возвела наш народ на высочайшую в его истории ступень социального, экономического и культурного развития. Однако в конце ХХ века она была яростно (причем с использованием поистине феерической лжи) дискредитирована и отвергнута, а на ее место не было воздвигнуто ничего.

Возникла та самая ситуация, про которую Достоевский говорил: «Все позволено!»
Созданная ситуация необходима была, прежде всего, новоявленной светской власти, в частности, для отчуждения результатов труда всего народа (приватизации) в пользу узкой группы лиц, образовавшейся по предварительному сговору, и для обретения этой узкой группой лиц власти уже на новой основе, теперь уже без всякой ответственности перед большинством.
И в создании этой поистине дьявольской ситуации вседозволенного грабежа и разложения РПЦ принимала самое непосредственное участие и продолжает яростно поддерживать сложившуюся систему.
Увы, это не более чем констатация факта, очевидного всем, за вычетом тех, кто в этой констатации не заинтересован.

* * * * *

О чем ты говоришь, автор! Ведь они предлагают людям истинные религиозные ценности вместо советских идеологических суррогатов!

Во-первых, даже если бы эти «религиозные ценности» предлагали не они, «новообращенные» эпохи воцарения постмодерна, а священнослужители настоящего традиционного общества, вроде митрополита Вениамина (Федченкова) или о. Иоанна Кронштадтского, то современное общество все равно не смогло бы эти ценности «взять» в их религиозных формах. В целом общество уже более 100 лет назад было не в состоянии это сделать (что и стало причиной революционной катастрофы). Что же говорить о дне сегодняшнем!

Но не менее важно и другое - а кто именно предлагает эти «религиозные ценности»? Ведь и те, кто «предлагают», являются продуктами не только модерна, но уже и постмодерна. В целом корпус священнослужителей в новейшее время формировался кадрами, которые на настоящее воцерковление (как, скажем, 150 лет назад) вряд ли способны больше, нежели среднестатистический советский атеист.

Конечно, в большинстве своем они искренне испытывают определенные духовные переживания, которые САМИ считают верой. Однако в массе своей люди «развитОго» модерна в принципе не могут испытывать тех же духовных переживаний, какие испытывали их религиозные предки пару столетий назад. И именно люди верующие (если они таковыми являются) должны понимать это первым делом. Однако наши «верующие», прежде всего, священнослужители, в массе своей этого не понимают, что, между прочим, весьма симптоматично.

Теперь о «суррогатах».

Настоящие верующие идеологию, несомненно, воспринимают как суррогат.
Однако людям эпохи модерна, утратившим религиозное восприятие бытия, напротив, религия представляется жалким суррогатом идеологии, особенно «теоретически разработанной».

«Секуляризация» это вовсе не «греховный произвол» народа эпохи модернизации, это обстоятельство непреодолимой силы, связанное с решительным изменением структуры сознания человека, когда традиционное предметно-образное мышление постепенно, но довольно быстро, начинает уступать место мышлению понятийному, рациональному. Речь идет даже не об обретении знаний, которые что-то там «доказывают» (вера – это то, что существует за пределами доказательств), речь идет об изменении характера мыслительного процесса, вызывающего изменение самого духовного строя человека в целом.

Россия здесь даже не была застрельщицей! Застрельщиком был Запад, а Россия вынуждена была бежать за ним исключительно в целях выживания. Причем последние десятилетия до революции, она пыталась бежать в западных, неорганичных для себя формах, что, в конце концов, вызвало решительное отторжение масс, и основные модернизационные процессы проходили уже в советских социалистических формах, на основе советской идеологии.
Советская модернизация представляла собой русский компромисс между необходимостью модернизации и сохранением важнейших традиционных культурно-исторических особенностей общества.
Как заметил М.Хазин, СССР - это лево-консервативный проект. Для Запада это оксюморон, а для России, это был естественный и вполне реализуемый компромисс.

Поразительно то, что изрядная часть священнослужителей и активных околоцерковных деятелей фактически признают, что советская («коммунистическая») идеология являлась во многом сколком с православной веры (а как же иначе!). Они сами указывают на это единство, даже перечисляют все по пунктам.

Почему же тогда они так беснуются?
«Объяснение» у них простое.
Религия – это «с Богом» (а Его представляют «они»), а вот идеология – это продукт безбожного и лукавого человеческого ума, это «без Бога» (это, все те, кто «не они»).
То есть они не сколок, они - оригинал...

Что можно сказать… От скромности не помрут.
Вот именно подобное фарисейство и есть продукт инфантильно-лукавого человеческого ума, сформировавшегося на всем готовом в безмятежном лоне позднего СССР. И если к кому и можно применить уничижительное - «совки», то это именно е ним.

Иными словами.
Последние три с лишним десятилетия происходит планомерное и целенаправленное убийство традиционных русских жизнеустроительных норм и представлений, можно сказать, убийство Русского мира.
И происходит это убийство во многом под предлогом того, что советское, в целом правильное содержание (что фактически признается), не соответствует «своим исконным» и якобы «единственно правильным» религиозным формам.
В самом лучшем (для реноме разрушителей) случае перед нами преступное фарисейство. Однако что-то мне подсказывает, что дело обстоит намного хуже
РПЦ настойчиво участвует в назрушении того, что сама не в состоянии заместить.

Сказанное косвенно подтверждается тем, что даже многочисленные комментаторы того же телеканала «Спас» заметили вопиющее противоречие: канал, яростно отрицающий всю советскую эпоху, крутит исключительно советские фильмы и мультики.
Это вполне закономерно. Культура отражает морально-нравственное содержание эпохи. Следовательно, эпоха «безбожного коммунизма» - это эпоха торжества православных ценностей, по крайней мере, по сравнению с нынешней 30-летней эпохой т. н. «религиозного возрождения» и освобождения от «безбожного коммунизма», ознаменовавшейся откровенным торжеством всех антиправославных мерзостей, причем происходит это на фоне небывалого организационного и материального расцвета самой церкви.
И осознание этой страшной и практически очевидной корреляции, которая с каждым годом становится все очевиднее, только подливает масла в огонь их антисоветского беснования.

* * * * *

У двух моих прадедов по материнской линии было десять детей (7+3).
Семьи были весьма религиозными, а воспитание было очень строгим. Почти все дети были 1890-х годов рождения, то есть, как личности они сформировались еще до революции.
Но при этом ни один из них не был воцерковлен.

Семьи не имели никакого отношения не только к революционерам, но даже к либералам. Какую прессу выписывали прадеды, не знаю, возможно, даже «черносотенное» «Новое время», но уж точно - не кадетскую «Речь» и уж никак не большевистскую «Правду».
Все дети получили гимназическое образование. Это, как минимум. Оно им положено было «автоматически». Высшее образование – это уже по способностям и по средствам семьи.

Счет «10 : 0»…
А ведь это уже что-то вроде статистической выборки.

Мой дед ко всему прочему после гимназии закончил еще и духовную семинарию в Сергиевом Посаде. Кстати, семинарское образование в качестве гуманитарного в первые десятилетия после революции ценилось почти как неполное университетское. До революции большая часть семинаристов, вовсе не собиралась становиться священниками. Дело в том, что получить семинарское образование было и проще, и дешевле.
Варсонофий Оптинский писал:

«Смотрите, в семинариях духовных и академиях, какое неверие, нигилизм, мертвечина! Революция в России произошла из семинарии».

Но если подобное «неверие» наблюдалось в семинариях, то, что же тогда происходило в гимназиях даже при наличии в них «Закона Божьего»?
Люди, получавшие образование, как правило, утрачивали религиозное чувство, которое у них успевало сформироваться в религиозных семьях в ранние детские годы.
Это не было результатом «атеистической пропаганды», сам процесс образования приводил к рационализации представлений и развитию понятийного мышления, что неизбежно начинало довлеть над «мышлением» предметно-образным, столь свойственным всем нам в детском возрасте.

* * * * *

Впрочем, что там «мои», они люди маленькие.
А вот в 1870 году в Симбирске в семье Ульяновых родился мальчик, которого назвали Володей. По достижении определенного возраста он пошел в гимназию, которая ему была тоже «автоматически» положена.
Замечательно учился, и даже по «Закону Божьему» у него было «пять».

Но это что! Володя до шестнадцати лет состоял в обществе пр. Сергия Радонежского. А это общество совсем не то же самое, что позднесоветский комсомол, куда собирали всех, за вычетом тех, кого отправляли в тюрьму. Пребывание в этом обществе было делом добровольным, это по велению души (насколько я знаю, «мои» ни в каких православных «комсомолах» не состояли).

Сам Ленин в 1922 году счел нужным сообщить, что до 16 лет он был православным верующим, он прямо признавал это тогда, когда признавать это было уже «немодно».
Отрок Володя Ульянов искал применение своей социальной энергии в рамках господствующих идеологических институтов. Мальчик с активной жизненной позицией хотел быть полезным своему отечеству в его тогдашней актуальной форме.
Но…
Было бы просто удивительно, если бы юноша с таким жестким аналитическим умом, не терпевшим никаких идеалистических «ля-ля-тополя», сохранил бы воцерковленность.
Чуда и не случилось.

Или вот возьмем, к примеру, грузинского мальчика Иосифа Джугашвили. Опять же формировался он в православной среде и, желая стать священником, поступил в духовную семинарию.
Но снова «не срослось».
И это было буквально веянием времени.

А разве мальчик Феликс Дзержинский изначально хотел возглавлять государственную спецслужбу с карательными функциями? Да, ничего подобного. Говорят, в детстве он хотел быть ксендзом.
Да, он хотел стать католическим священником…

И обратите внимание!
Ни Володя, ни Иосиф, ни Феликс вовсе не были врагами религии, напротив. Просто на определенном этапе личностного становления они увидели ее грядущую несостоятельность в новом меняющемся мире.

И давайте зафиксируем один важный аспект: основы личности закладываются в первые два десятилетия жизни. Конечно, в дальнейшем личность может значительно деформироваться, но она будет деформироваться относительно заложенных в нее с детства основ.
Так что если Володя Ульянов и Иосиф Джугашвили сформировались в лоне православного общества, то никакие «три источника и три составных части» их с этого изначального якоря уже не могли сорвать. Это, скорее, они по-русски «деформировали» бы любой «марксизм» (в чем их постоянно и обвиняли).

«Революция в России произошла из духовной семинарии…»

Варсонофию Оптинскому, который принципиально не мог принять расцерковленной России, подобное предствлялось свидетельством ее погибели. Но если вдуматься, у этого, на самом деле весьма глубокого замечания, есть и другой смысл, буквальный, который неявно указывает на историческую преемственность, на продолжение русской духовной истории в новых формах.

* * * * *

А теперь давайте посмотрим на «нынешних».

Вот откровения протоиерея В. Чаплина, озвученные им в 2012 году, когда он был уже фактически весьма знаковой фигурой в РПЦ. С полгода назад я их уже цитировал.

«Тогда, в начале 80-х, в Москве сложилась СУБКУЛЬТУРА молодых верующих людей, очень разных по менталитету. Был такой треугольник, даже, наверное, четырехугольник в районе Покровского бульвара в Москве. Он состоял из католической церкви, православной церкви Софийского подворья, баптистской церкви и синагоги. В целом это была диссидентская молодежь в возрасте до сорока пяти лет. Самым молодым был я в свои тринадцать-четырнадцать. Мы перемещались между этими четырьмя культовыми зданиями, между разными ресторанами и пивными, а также подъездами, где распивалось определенное количество алкоголя.
Естественно, все ненавидели советскую власть. Взгляды были от либеральных до ультрамонархических».

Таковы были представления видного протоиерея на «становление веры», озвученные им уже на закате жизни.
А ведь он описал самые настоящие отбросы общества, которых он, будучи уже фактически церковным иерархом, определил как «верующих молодых людей», и это совершенно недвусмысленно характеризует представления самого протоиерея о том, что такое хорошо, и, что такое плохо.
Но главное, что его «коллеги» и «старшие товарищи» также не увидели здесь ничего необычного. Он описал асоциальную молодежную субкультуру, которая сублимировала свое социальное отщепенство через «религиозность».

Первична здесь именно ненависть «субкультуры» к общепринятым общественным установкам (которые, кстати, носили православный, по сути, характер!) Например, к тому, что тринадцатилетний подросток должен учиться в школе, а не бухать по кабакам и подворотням. Однако в школе, по собственному признанию, будущий протоиерей практически не учился (учеба требует умственных и духовных усилий), он полагал, что «удовлетворительно ему и так поставят». Вот уж точно - безмятежное лоно позднего СССР!
При этом, живописуя свой трудный и тернистый «путь к истинной вере», свое бегство прочь от «безбожного» советского воспитания, наш герой с гордостью признавался, что «Голос Америки» начал слушать с 8 лет.

Интересно, что В. Чаплин происходил из семьи абсолютно безрелигиозной, и по собственному выражению, «к вере пришел сам». В этом интервью, что ни утверждение, то перл, ярко свидетельствующий о полном непонимании, что такое человек, общество, вера и церковь.

В традиционном обществе отроки не приходят к вере «сами». Этого не происходит по той же причине, по какой младенцы не могут «сами» научиться говорить, или овладеть прямохождением. Для этого они с пеленок должны быть погружены (!) в определенную языковую среду прямоходящих.
В традиционном обществе детишки с младенчества воспитывались в религиозных семьях, которые в свою очередь были погружены в жизнь религиозных общин, а потому дети буквально варились в соответствующей атмосфере. Они начинали посещать церковь даже раньше, чем начинали ходить и говорить, они появлялись там с мамами, «на ручках».

А в позднесоветских подворотнях и кабаках можно было обрести все, что угодно, но только не веру, даже если кабаки и располагались в непосредственной близости от церквей и синагог.

Эти откровения выдавал «на гора» не какой-то там «экзотический» священник Ваня Охлобыстин.
Это публично озвучивал на тот момент член Высшего церковного совета Русской православной церкви, более того – глава отдела по взаимодействию церкви и общества.
А до этого он был одним из разработчиков «Основ социальной концепции Русской православной церкви».
Ну, что же, результаты почти 35-летней социальной политики государства и церкви говорят сами за себя – деградация и вымирание, фатально устойчивые.
Кроме того, в 2009 Чаплин был назначен заместителем главы Всемирного русского народного собора.
«Всемирного»! И как вы сами догадываетесь, ужа-а-асно «русского»…
Там, понятное дело, все ужа-а-асно «любят» русских в отличие от пресловутого Ленина, который их ужа-а-асно «ненавидел».
На момент интервью и позднее он был еще и членом Патриаршего совета по культуре.
Это интервью никак не могло повлиять на его положение в РПЦ, поскольку подобный «тернистый путь к вере» сквозь лютые препоны «безбожного коммунизма» в последние десятилетия был в порядке вещей.

Чтобы не создавалось ощущение исключительности приведенного примера «становления веры», давайте бросим взгляд на личность сегодня тоже вполне публичную, а потому не менее знаковую – П. Островского. (По сетевому рейтингу он чуть ли не дышит в затылок «Соловьевым-Михалковым-Симоньян»)

Этот «с детства воспитывался родителями в христианской морали» (не то, что Чаплин).
Да, но каков был результат?
Ни малейшего!
Судя по Википедии, мальчик рос и формировался как асоциальная личность. Он стал отъявленным футбольным фанатом. Википедия:

«Уже в старшем подростковом возрасте Павел участвовал в фанатских драках. Молодой человек пил, курил и постоянно прогуливал уроки. По словам самого Павла, в десятом классе он прогулял 48 % уроков, а в выпускном, одиннадцатом, — 56 %».

После окончания школы поступил в духовную семинарию и явно не по духовной склонности – скорее папа-священник «запихнул».
Но семинария этот подарок «выпихнула взад», ибо он

«и там не бросил старого образа жизни… Павла выгнали за плохое поведение».

Мы не будем рассматривать весь жизненный путь протоиерея, нам и этого достаточно.

Вот, что удивительно…
Чаплин из семьи атеистов. «Пришел к вере сам».
Митрополит Тихон (Шевкунов) из семьи «чистых атеистов», он прожил четверть века и даже крещен не был.
Островский из семьи священника, но даже семейное религиозное воспитание оказалось бессильно перед асоциальным характером юноши.

А ведь личность человека формируется в основном в первые два десятилетия его жизни.
Однако большая (или, как минимум, существенная) часть современных священнослужителей, фигурирующих публично, в эти свои первые 20-25 лет бытия даже не помышляли становиться священниками, они пытались применить свои способности где угодно, но только не в церкви.

Если сравнивать ситуацию начала ХХ века и нынешнюю, то в дореволюционное время сохранить веру было неизмеримо легче, нежели сегодня ее обрести. Главный враг религиозного сознания – это внешние по отношению к нему информационные потоки (люди, дорожащие своим религиозным сознанием, не зря уходили в монастырь).
Ну, какие такие «потоки» были в начале ХХ века? Ни интернета, ни ТВ, ни путного кино, ни радио, да и пресса была совсем иной. Что могло быть в газетах, которые выписывали мои прадеды? Один только православно-монархический официоз.
А мужики и вовсе ничего не выписывали, они либо не были приобщены к чтению, либо просто были неграмотны (потому и расцерковлялись позднее, нежели «чистая публика»).
И тем не менее!

Ведь если расставить все точки над «i» в официальной позиции нынешней МП, то выглядит она попросту инфернально.

Получается, что нынешние «воцерковленные» по сравнению с нашими лавинообразно расцерковлявшимися предками столетней давности должны быть поистине духовными гигантами.
Ведь «нынешние», оказывается, смогли «обрести веру» в условиях, когда в обществе уже целых три (!) поколения не существовало общей религиозной атмосферы.
Причем именно в том возрасте, когда формируется личность, их души «калечил» «безбожный атеизм», а «благодать сходила» на них уже позднее, когда они из комсомола выпадали по годам (не говоря уже о более зрелых экземплярах). Многие находили свое призвание в церковном служении только тогда, когда терпели полное фиаско в светской деятельности.

И, тем не менее, они смогли!
Они сумели!
О, чудо!

А вот наши «греховодники-предки» были с головой погружены в религиозную атмосферу, которая на тот момент еще господствовала, но, тем не менее, к вере они охладели. С точки зрения «нынешних», возложивших на себя роль нравственных обличителей исторического греха (суперхамство в библейском понимании), поколения революционной эпохи совершили «величайшее в истории грехопадение», что привело к крушению нашей «единственно правильной государственности» – православной монархии, к гибели нашего православного Государя и к «воцарению антихриста» на 74 года.
О горе нам, горе!
Прости нас, Государь!

* * * * *

Почему наши предки более 100 лет назад «не смогли», а вот нынешние «сумели»?

Да потому, что реальная жизнь на траектории беспрецедентного духовного, культурного и материального восхождения России в ХХ веке - это одно.

А лицемерный антисоветский спектакль, как легенда прикрытия неслыханного цивилизационного предательства, ознаменовавшегося чудовищным общественным упадком последних десятилетий – это совсем другое.

Сохранено