рассказик

roman_shmarakov — 10.03.2010

Жил некогда во Флоренции дворянин по имени Филиппо Скалья, жена­тый на женщине, прозывавшейся Изабеллой, которая была хороша собой и мягкого нрава. По разного рода делам, которые он вел, ему привелось поехать во Флан­дрию, где он рассчитывал задержаться надолго и оттого покидал жену с вели­чайшим сожалением, заклиная ее хранить верность и помнить о нем еже­часно, что она ему охотно обещала. Вышло, однако, так, что, добравшись до славного и богатого города, называемого Гентом, где он снял внаймы дом, Фи­липпо бы­стро завел приятнейшие знакомства, которым и предался с такой готовностью, что память о жене выветри­валась из его сердца чем дальше, тем больше. Так прошел год, в течение кото­рого муж не подавал о себе вестей, и Изабелла, не знавшая, жив он или умер, горевала так, как не горевала ни одна женщина. Бу­дучи богобоязненной и рев­ностной в почитании Господа, она ежедневно хо­дила в церковь Благовещения, где, опустившись на колени, с умильными и скорбными воздыханиями молила Бога о даровании ей скорого возвращения мужа или хотя бы, если это невоз­можно, о верных известиях, где он и что с ним. Поскольку, однако, ни горячие мольбы и длительные посты, ни щедрая милостыня, которую она раздавала, ей нимало не помогали, несчастная жен­щина отчаялась добиться своего богоугодными средствами и смотрела вокруг в ожидании, не явится ли кто пособить ее беде.

В ту пору пребывал в городе мессер Габриеле Бончо, человек дурных нра­вов, но большой дерзости и предприимчивости. Прекрасное лицо монны Иза­беллы, виденное им в церкви, распалило в нем похоть, которую он твердо наде­ялся вскорости удовлетворить, видя, что женщина долгие дни коротает без мужа, и полагая, что лучше него любовника не сыщешь; но столкнувшись с хо­лодной строгостью, какой Изабелла неизменно придерживалась, мессер Габ­риеле понял, что быстрой победы не стяжает, и принужден был пойти путем всякой плоти, то есть подкупить слу­жанку. С этих пор престарелая Феличета, которая могла бы употребить доверие госпожи лучшим образом, исправно до­носила мессеру Габриеле обо всем, что творится в доме; а услышав от нее, что его возлюбленная впала в такое отчаяние, что го­това ради возвращения суп­руга, то ли живого, то ли мертвого, обратиться за помощью к колдовству, мес­сер Габриеле воспрянул духом, чуя, что близок час увен­чать его долготерпение. Он велел Феличете сказать госпоже, что есть-де во Флоренции такой черно­книжник, который в силах уладить ее дела, как ей будет угодно, стоит лишь к нему обратиться; а сам наскоро снял жилье на отшибе и приготовился, уверен­ный, что мадонна Изабелла к нему не замед­лит. Так и случилось, ибо недели не прошло, как Феличета принесла ему новость, что госпожа хотела бы его навес­тить, на что он велел передать, что, как показывает его наука, время сейчас не­благоприятное для любых начинаний, так пусть обождут несколько дней, если хотят добиться своего. По прошествии недели, обставив и увешав свое жилье пентаклями, тигелями, чертежами, мертвыми головами и тому подобным, при­строив в нужном месте большие воронки, чтобы изменять голос, и кузнечные мехи, чтобы представлять липарские мастерские, мессер Габриеле решил наконец, что внушил уважение к своему ремеслу, и послал соседского мальчика, сына кузнеца, сказать монне Изабелле, что завтра вечером готов ее принять и чтобы она не пропустила назначен­ного дня, поскольку другой такой будет нескоро. Когда Изабелла пришла, с трепетом озирая его комнату, являвшую, поистине, прекрасный образец такого рода комнат, то чернокнижник об­ратился к ней с такой речью:

«Вам должно быть известно, что способность обращаться к духам, оби­тающим в воздухе, и распоряжаться ими ни в коем случае не должна быть при­знана чем-то богопротивным и пагубным для души, как то часто полагают люди невежественные и самонадеянные, а почему дело обстоит так, я вам сей­час объясню. Когда человек приступает к этому славному и весьма древнему занятию, то необходимым условием успеха является очищение души, которое достигается постом, молитвой и всем тем, что освобождает че­ловека от уз плоти, ради того, чтобы подняться к общению с существами, выс­шими нас по природе. Нет человека во Флоренции, который не знал бы о вашем благочестии и приверженности к матери нашей церкви, и я менее всего намере­ваюсь лишить вас этой славы, ввергнув в какую бы то ни было скверну, причиняемую демо­нами. Знайте, что истинная магия основана на том, что силы, наполняющие мир, испытывают взаимное тяготение, стремясь друг к другу по признаку сход­ства, в то время как силы несходные друг другу противостоят; и есть среди лю­дей немногие, которым по снисхождению Божьему дано, пользуясь некими бо­жественными знаками, о которых я не могу говорить, добиваться господства над некоторыми из этих сил и требовать от них службы, ничего не предлагая взамен; а поскольку ради этого нам приказано быть беско­рыстными и не стре­миться к наживе, помогая людскому горю, то я не возьму с вас за свое участие в этом деле более десяти флоринов, да и то потому, что мне надо пополнять запас магических снадобий». Сими и подобными словами он немного успокоил бед­ную Изабеллу, опасавшуюся, не явилась ли она сюда продать душу дьяволу, и попросил изложить ее просьбу, словно не знал о ней.

Когда Изабелла поведала ему о своих горестях, вызванных отсутствием любимого мужа, и о надежде обрести его вновь, мессер Габриеле, взяв какую-то книгу, принялся чертить на полу круг с примыкавшими к нему отовсюду различными знаками, ведя себя при этом торжественно и за­тейливо и не забы­вая повсюду курить цафетикой; затем он сделал в кругу во­рота и, взяв монну Изабеллу за руку, поставил ее в круг рядом с собой и дал ей пентакль, велев держать его крепко. Совершив всё это, он сказал: «Вам ведомо, что мы уедини­лись здесь по вашему желанию, ради того, чтобы разузнать о вашем муже; по­этому прошу вас, ничего не бойтесь, что бы вам ни пришлось услышать или увидеть, и ни в коем случае не прибегайте к крестному знаме­нью, ибо от этого всё сорвётся». Мадонна Изабелла заверила его в своей стой­кости, равно как и в том, что выполнит все его наставления. Тогда мессер Габ­риеле, подбросив в огонь еще курений, так что комнату совершенно заволокло, раскрыл книгу и начал, возвысив голос, читать на латыни заклинания, кото­рыми ему в сем слу­чае служил какой-то из монологов Медеи; это чтение тянулось не меньше по­лучаса, когда на­конец, устав от этого и бросив латынь, он воскликнул на род­ном наречии: «Силой, которую я имею над вами, заклинаю вас, князи областей воздушных, немедленно пред­стать передо мною».

Тотчас же поднялись заунывные вопли, что-то сверкнуло в тумане, клу­бившемся в его покоях, и рухнуло на пол, но мессер Габриеле, выказывая ред­кост­ную для смертного настойчивость, угрожал силам преисподней, пока нако­нец трубный голос не отозвался: «Мы здесь, Астарот, Фарфарелло и другие; распо­ряжайся нами, как тебе угодно». Чародей молвил, указывая на еле жи­вую от страха Изабеллу: «Заклинаю вас и приказываю немедленно и без обмана от­крыть, где ныне находится Филиппо Скалья, супруг Изабеллы, и жив ли он или умер». – «Знай, господин, – отвечал Астарот, – что Филиппо жив и пребы­вает во Фландрии, где в его распоряжении столько забав и увеселений, что о доме ему и вспомнить некогда». Услышав это, мессер Габриеле скорбно пока­чал го­ловой, а потом вновь обратился к Астароту, который, судя по всему, поч­ти­тельно ожидал его приказаний: «Вы можете за один час перенести его из Флан­дрии сюда?» Астарот сообщил, что для них в этом нет ничего невозмож­ного. «В таком случае, – сказал чернокнижник, повелительно простирая руки, – я вам велю немедленно отправиться во Фландрию и, разыскав там мессера Фи­липпо, перенести его по воздуху прямо к родному дому, чтобы там, принятый своею супругою со всей той лаской и радушием, на какие она способна, он ус­тыдился и раскаялся в своем легкомыслии, а как только забрезжит заря, вы точно так же доставите его назад. Ступайте же, ибо это дело не терпит отлага­тельства». Тут словно вихрь завозился в углу его комнаты, и вопли возобнови­лись с прежнею силой, а монна Изабелла, от страха, который она самоуверенно обещала выне­сти, почти лишилась чувств, так что мессер Габриеле едва успел подхватить ее на руки. Видя, что его плутовство имело должное действие, он заставил Иза­беллу прийти в себя и, выведя ее из ужасного круга, сказал: «Вы всё слышали и видели, а теперь отправляйтесь домой и будьте уверены, что ваш муж нынче же ночью явится к вам, принесенный по небу из Фландрии: ради этого не запи­райте вашу дверь, чтобы он мог войти». Пуще всего он велел ей озаботиться тем, чтобы в доме был погашен весь огонь и не горело ни свечи, ни лу­чины, ибо это непременное условие, на котором демоны выполняют та­кую ра­боту, а в противном случае Изабелле не только не дождаться мужа, но и опасаться вся­кого вреда от раздраженных духов, с кото­рыми тогда и он сам, с его волшебной силой, не сладит. Засим он взял деньги от Изабеллы, не знав­шей, как его и бла­годарить, и с видом спокойного достоинства проводил ее до дверей; когда же она вышла, в несказанной радости торопясь на обещанную встречу с мужем, он окликнул сосед­ского мальчика, прятавшегося в углу за сундуками и холстиной, и велел ему вы­ходить. Когда тот выбрался, мессер Габриеле, заговорив с ним ласково, похвалил его старание и заплатил ему за разыгранную комедию сверх уговора. Отпустив его домой с приказанием хранить об этом деле крепкое мол­чание, не то-де ему первому всыплют, мессер Габриеле наскоро переоделся из чернокнижнического одеяния в обыкновенное человеческое и отправился вслед за монной Изабеллой, намеренный впотьмах войти к ней в дом, чтобы насла­диться всей той нежностью, какую она приберегала к мужнину возвращению. Не с чем, однако же, сравнить удивление и досаду, которые он испытал, когда, явившись к дому Скалья, нашел двери надежно запертыми и весь дом погру­женным в темноту и безмолвие. Он побродил кругом дома, думая, нет ли где другого хода, все еще не веря, что его хитрость сорвалась, но принужден был наконец уйти ни с чем, проклиная всех женщин с их лукавством и предприим­чивостью, благодаря которым они кого хочешь обведут вокруг пальца.

Поутру, подстегиваемый любопытством, он снова кинулся к дому Иза­беллы, чтобы выяснить, что же разрушило его замысел. Тут повстречал он ста­рую Феличету, которая радостно его приветствовала и сказала ему, что госпожа велела благодарить его за счастливое его искусство и денег выдать вдвое про­тив условленного; и с сими словами старуха высыпала в его горсть золотые, со­провождая это приятными ухмылками, подмигиваньями и поже­ланьями, чтобы он и впредь получал и нежные утехи и плату за них. Вне себя от гнева, чародей завопил на нее ужасным криком, чтобы она перестала поте­шаться над ним и тотчас ответила, отчего закрыли дверь, хотя она, посвящен­ная в его планы, должна была за этим неотступно следить. Но Феличета, ничего не отвечая, гля­дела на него выпученными глазами, будто на его месте был Ас­тарот или кто-то из его компании, покамест мессер Габриеле, тряся ее за плечи, не дал ей уразу­меть, что прошедшая ночь была для него не такой приятной, как ей кажется, и что ей следует рассказать, что случилось, да побыстрее.

Тут старуха со многими вздохами сказала ему, что не прошло и получаса с возвращения хозяйки, разволнованной посулами чародея, как с улицы в отво­рившуюся дверь вошел какой-то человек, с такою уверенно­стью, как к себе до­мой, и Изабелла, бросившись впотьмах на его голос, взяла его за руку, называла многими ласковыми именами и ввела в свои покои, а она, Феличета, уверенная, что мессеру Габриеле удалось сладить все, как его доброта заслужи­вает, за­перла двери и, благодаря Бога, отправилась спать. Что до гостя, то он ушел от них пе­ред самым рассветом, и монна Изабелла сама заперла за ним двери; а ко­гда она, Феличета, сгорая от любопытства, заглянула в покои к Изабелле, то за­стала ее лежащую в супружеской постели и спросила, что же совершилось нынче ночью и пособил ли чернокнижник утолить ее горести. На это Изабелла с несказанным веселием в лице отвечала, что человека, обладающего такою чу­десною силою, верно нет больше на свете, ибо он неотменно выполнил обеща­ние, перенеся к ней сюда из Фландрии мессера Филиппо, с которым она про­вела ночь, и в знак любви он подарил ей замечательную вещь; при сих словах Изабелла показала искусной работы золотое ожерелье, в которое вправлен был прекрасный рубин, стоивший немалых денег. Окончив эту историю, старуха с сокрушением примолвила, что, должно быть, вся затея с демонами была выду­мана Изабеллой, чтобы беспрепятственно пус­тить в дом любовника, как будто мало греха в том, чтобы любиться против за­кона, и нужно прибавлять к этому богохульство: такое-то бесстыдство, видать, теперь в моде.

Озлобленный тем, как женщина, отвергшая его домогательства, ловко управляется со своим показным целомудрием, мессер Габриеле поклялся отом­стить ей, когда представится случай, и покамест отправился его ожидать. Чрез­мерно долго, по его мнению, он снедал свою душу, ежедневно припоминая свои обиды, когда по истечении четырех месяцев после этой истории у Иза­беллы начал пухнуть живот и при­знаки беременности стали для всех очевид­ными. Заметив это, ее родичи были несказанно удивлены, зная ее за женщину богобоязненную и безукоризненного образа жизни. Многократно спрашивая, подлинно ли она беременна и от кого, они неизменно слышали в ответ, что она зачала от Филиппо. Видя, с каким без­заботным и счастливым лицом она на­стаивает на этом, и превосходно зная, что ее муж давным-давно уехал и ныне находится далеко от Флоренции, а стало быть, не может быть виновником ее беременности, родичи то подозревали, что от чрезмерной скорби она впала в сумасшествие, то оплакивали ее бесстыдство, и чем дальше, тем более опаса­лись позора, который на них может пасть, и ис­кали способа его избыть. От мысли тайно умертвить Изабеллу, пока она не раз­родилась, их удерживали страх гнева Господня и то, что погибнет также ни в чем не повинный младенец, что начнут шептаться в городе и что доброе имя мужа будет так или иначе за­пятнано, и потому они решили сложить с себя это бремя на плечи Филиппо, по­скольку его это затрагивало более, нежели кого бы то ни было. Рассудив таким образом, они сочинили ему такое письмо: «Не для того чтобы повергнуть вас в беспокойство, любезный зять, но чтобы сообщить вам чистую и беспримесную правду, извещаем вас, что ваша супруга и наша сестра не без величайшего срама и бесчестья для нас зачала во чреве и по всем при­знакам находится ныне в преполовении срока, причем чей это ребенок, нам не­ведомо, и мы охотно со­чли бы его вашим, не будь вы столь давно вдалеке от­сюда. Мы бы не стали ждать и лишили бы жизни бесстыжую мать собствен­ными руками, когда бы нас от этого не удержал благоговейный трепет, какой мы испытываем перед Госпо­дом. А Господу не угодно, чтобы мы обагряли руки собственной кровью. Итак, устраивайте ваши дела, позаботьтесь о спасе­нии своей чести теми средствами, которые рассудите за благо применить».

Получив письмо и узнав столь печальные вещи, Филиппо, глубоко оскорб­ленный, спешно привел свои дела в Генте к завершению и покинул Фландрию. Представ радостной жене с ликом суровым и грозным и тотчас увидев, что письмо сообщило ему чистую правду, он потребовал от нее отчета о том, как она здесь жила, соблюдая свою и его честь. Боясь упоминать о чернокнижнике, Изабелла поведала, что Бог, которого она неотступно молила вернуть ей мужа, преклонился на ее мольбы и дал ей Филиппо, чудесно принеся его из Фландрии по воздуху, на одну ночь, после которой она понесла, и что в эту ночь, которую они провели не зажигая светильников, Филиппо по­дарил ей золотое ожерелье с рубином, в знак любви и верности. Сказав это, она достала из укладки и пока­зала ожерелье мужу. Филиппо слушал ее речи со смущением, ибо в ту пору, о которой повествовала Изабелла, у него в самом деле было такое приключение в Генте, что он посещал одну влюбленную в него даму в полной темноте, а на исходе ночи подарил ей ожерелье наподобие этого, но точно ли оно было таким или нет, он уже не помнил, будучи благо­родным человеком, а не ювелиром; того ради, не зная, что думать о словах своей супруги, которые казались слиш­ком диковинными, он решил подойти к делу с другого конца, а именно – войдя в комнату Феличеты, схватил за горло, приго­варивая, что не для того он оста­вил ее наделенною его доверием, чтобы она в его доме промышляла сводниче­ством, и что если она тотчас не раскроет, с кем помогла сойтись его жене, то ее позор будет гораздо длиннее ее жизни. Феличета же, видя над собой такую грозу и хватая его за руки, умоляла пощадить ее старость, говоря, что она тут не причинна, что ежели женщина за­хочет удовлетворить свое любострастие за­претными путями, за ней не догля­дишь, как ни старайся, но коли Филиппо на­мерен узнать всю истину, то есть во Флоренции один чернокнижник, чья слава распространяется далеко за пределы города, и она могла бы просить о его услу­гах, если Филиппо это угодно. Фи­липпо был в таком распалении, что не оста­новился перед мыслью о чародействе, лишь бы удовлетворить своему любо­пытству, и Феличета была послана к мессеру Габриеле с известием, что если он обманулся в ожиданиях, когда служил жене, то может теперь с лихвой вернуть своё, услужив мужу. Слыша от служанки всё, что совершалось в доме, мессер Габриеле воспрянул духом, намереваясь выместить на Изабелле все, что он по­терпел от ее лицеме­рия. Без промедленья он привел свои покои в прежний вид, приличествующий магическим занятиям, а когда Филиппо ввечеру явился к нему, встретил его такой ре­чью:

«Не без причины наше мастерство окружено и таким страхом, и таким зло­словием, ибо и то и другое суть признаки благоговения и зависти, какие люди испытывают к нашему могуществу. Ведь мы общаемся с демонами, название коих означает по-гречески «знающие». Ведомо им многое в будущем, на како­вом основании они обычно отвечают вопрошающим; а поскольку по природе они превосходят людей так же, как мы превосходим лошадей, то и познания у них куда обширнее – частью от остроты чувств, частью от опыта долгой жизни, частью от тех откровений, которые они имели в своем ангельском состоянии. Что же касается прошедших и настоящих дел, то тут с ними никто не сравнится ни по полноте, ни по достоверности сведений, которые, однако, они выдают да­леко не всякому». Такой важностью, хвастовством и туманными речами доведя Филиппо до того, что тот готов был видеть демонов повсюду, мессер Габриеле, как в прошлый раз ввел своего гостя в магический круг и, снова огласив стены колхидскими речами, вызвал Астарота с его присными, причем дом от такого сонмища нечистой силы курился, вспыхивал пламенем и ходил ходуном. Мес­сер Габ­риеле велел Филиппо спросить, что ему нужно, и тот, запинаясь, сказал, что хо­тел бы знать, от кого беременна его жена Изабелла и откуда у нее золотое оже­релье. Немного помолчав, точно ему нужно было время для справок, Аста­рот отвечал, что один падуанский школяр, по имени Бенедетто ди Кавалли, полгода назад проходил через Флоренцию. В церкви он встретил Изабеллу, к которой тут же загорелся любовью из-за ее красоты, а узнав о ее неприступно­сти – ещё больше. Со своей стороны, и Изабелла, так давно пребывая без суп­ружеской ласки, при виде гладкого и смазливого лица не осталась равнодуш­ной. Их же­лания встретились и облобызались, и немного было надо, чтобы они нашли способ обменяться записками и удостовериться в том, что хотят одного и того же. Выбрав одну ночь, наиболее, по ее мнению, удобную для того, чтобы погу­бить честь супруга, Изабелла в тайне от всех впустила Бенедетто в свой дом и в свою постель, где он не замедлил показать, что учился в Падуе не только декреталиям; с тех пор они встречались не один раз, всегда оставаясь довольны друг другом, когда же Бенедетто узнал, что его подруга забереме­нела, он тотчас вспомнил о своих делах, которые терпеливо ждали, когда он ими зай­мётся, и покинул Флоренцию в одночасье, оставив Изабеллу скорбеть о его вероломстве и любоваться подарком, который он сделал ей в первую ночь – не купив на свои средства, которые были скудны, но отдав ей наслед­ственную драгоценность, золотое ожерелье, в которое был вделан прекрасный рубин; и Астарот подробно описал это ожерелье.

Тут Филиппо, давно уже ощущавший вкус желчи на губах, сказал, что ему довольно и что он рад, что в его родной Флоренции, славящейся на всю Италию строгостью старинных нравов, хоть от кого-то можно узнать правду. Мессер Габриеле, видя, в какое исступление тот пришел, принялся притворно соболез­новать, взывая к его милосердию и благоразумию, однако же Филиппо спешил донести свой гнев до дому, не расплескав ни капли, а того ради побыстрее рас­платился с чернокнижником, воздав хвалы его искусству, хоть оно и заставляет людей страдать, и покинул его обиталище. По его уходе мессер Габриеле вы­тащил своего мальчишку и расхвалил его, говоря, что он превзошел сам себя и что если он и не родился демоном, то благодаря упражнению, несомненно, су­меет им стать. Тот отвечал, что готов играть для него дьявола, когда ему забла­горассудится, и, получив положенную плату, пошел домой, ибо час был позд­ний. Что до мессера Филиппо, то на полдороге ему пришло в голову, что надо было просить демона убить этого Бенедетто ди Кавалли, и он уж хотел было вернуться за этим, но рассудил, что время упущено; тем сильнее возгорелось в нем желание выместить на Изабелле за грехи обоих.

Когда же он пришел домой и увидел там Изабеллу, в самом жалостном об­личии, с рассыпанными по плечам волосами и совершенно забывшую о себе, желая угодить мужу своим унынием, он обратился к ней с такими речами: «Те­перь, когда все обстоятельства этого дела мне открыты и я доподлинно извес­тился о строгости, с какою ты блюла нетронутым наш супружеский союз, равно как и о плодовитости, какою тебя наградило небо ради процветания нашего дома, я хочу, чтобы ты не осталась без награды и не жаловалась, что я был не­справедливым. Призываю всевышнего Бога во свидетели, что я возвращаю тебе свое благоволение; а в знак того, что я как бы беру тебя в жены снова, выпей со мною вина, и да не будешь ты никогда отдана никакому иному супругу. Пре­жде, однако, чтобы это дело не совершилось без должной пышности, оденься приличествующим образом: покажи-ка мне ожерелье, которое так славно бле­щет на твоей шее, – сейчас самое время для такого убранства. Правда, я жа­лею, что в этот поздний час не могу позвать никого из твоих родных, но если есть на свете божество, надзирающее за людской непорочностью, то пусть оно окажет свой благосклонный нрав». Так говоря, он заставил Изабеллу вынуть из ларца и одеть золотое ожерелье, а потом выпить с ним вина, которое она при­няла из его рук, а потом велел ей идти спать; и это была ее последняя ночь, по­скольку Фи­липпо подмешал в ее бокал яда.

По наступлении утра, когда смерть Изабеллы была обнаружена и дом на­полнился воплями скорби, Филиппо, выказывая глубочайшую печаль, послал к родичам жены с письмом, в котором сообщал, что Изабелла приняла отраву, не пе­ренеся своего позора, и что лучше теперь, наблюдая благопристойность, скрыть в ее могиле причины, кои туда ее привели. Были отданы все необходи­мые распоряжения для похорон, и покойница, убранная подобающим образом, водворилась на погребальных носилках, где ее могли на прощанье созерцать родные. Мессер же Габриеле, когда дошли до него известия о решительно­сти, с какою действовал мес­сер Филиппо, сказал в своем сердце, что дьявол си­лён, если наставить его на верную дорогу, и счел, что об этом деле можно за­быть. Что в этом он заблуждался, ему пришлось убедиться, когда поутру при­бежала к нему Феличета, в несказанном испуге, со словами, что хозяин требует от него явиться, иначе-де объявит о нем городским властям. На такое радушное приглашение мессер Габриеле поспешил отозваться, и, входя среди бела дня в дом Скалья, куда не сумел проникнуть ночью, застал всё в смятении и суете, мало приличествующих дому, где лежит покойник, и рас­слышал один громкий голос, перебивающий все прочие, который, как можно было понять, читал молитвы на латыни. Мессер Филиппо, однако, не дал чер­нокнижнику раздумывать и поволок в тот покой, где было тело Изабеллы, при­говаривая, что человек, умеющий призвать беса, сумеет и выпроводить его. С такими словами он ввел его в двери, где мессер Габриеле без промедления по­знакомился с чудом, ввергнувшим весь дом в ужас, а именно, что необычайно громкий голос, им слышанный от самого порога, принадлежал отнюдь не мо­наху, читающему псалтирь, затем что исходил прямо из чрева покойницы; к своему ужасу, мессер Габриеле узнал тут и еще об одной вещи, касающейся только его, ибо младенец во чреве Изабеллы читал нараспев тот самый трагиче­ский монолог, коим мессер Габриеле так успешно пользовался в своих ночных проделках. От всего этого чародей стоял, не смея ни дохнуть, ни шевельнуть пальцем, с трепетом и в ожидании, какая из властей, бесовская или городская, первой примется карать его за все прегрешения. Поскольку, однако же, на него возло­жили дело, в котором он ни аза не смыслил, да еще и весьма опасное, то мессер Габриеле рассудил за благо послать к священнику за заклинательной молитвой, а в ожидании того, как ее доставят, вспомнил, что нечистому духу, когда он ов­ладевает человеком, принято делать разные вопросы, по­скольку если он не умеет ответить, то смущается, теряет силу, и его легче выдво­рить из незакон­ного обиталища. С этим намерением, несколько ободрившись, чернокнижник подошел поближе и, обращаясь к чреву Изабеллы, провозгласил: «Заклинаю тебя всемогущим Богом, пришедшим в мир на наше исцеление и спасение, – знаешь ли ты, кто я и как меня зовут?» Тот, кто был там, все еще упражняв­шийся в декламации латинских стихов, при вопросе заклинателя охотно пре­рвал свое занятие и громким голосом ответил: «Да, я знаю тебя, ты мессер Габ­риеле Бончо, мастер чернокнижных и разных других дел, чья слава наполняет Флоренцию и уже переливается за ее стены, хоть они и высокие. Если же ты за­хочешь знать и об остальных, то вот, здесь стоит мессер Филиппо Ска­лья, хо­зяин этого дома и супруг этой Изабеллы, умершей потому, что он ее от­равил». С великим трепетом слыша таковые речи, мессер Габриеле спросил: «А кто ты сам, знающий так много?» – «Ты должен был бы меня помнить, вели­кий нек­романт, – был ему ответ: – я тот самый Астарот, за чьей помощью ты в былые времена усердно обращался, а теперь, достигнув благополучия, за­был тех, кто оказывал тебе услуги». Тут Габриеле, боясь, что для него это вый­дет плохо, если кто-нибудь донесет об услышанном, закричал: «Какие услуги, что ты го­воришь, проклятый дьявол! Разве я мог променять свою христианскую душу на твои плутни?» – «Конечно, нет, – отвечал тот. – Но ты так усердно устраивал все со своим мальчишкой, заставляя его корчиться в углу, под хол­стиной, что меня жалость взяла глядеть на это и я немного ему потрафил с чадом, пламенем и трубными воплями, так что в деньгах, которые ты ему дал, есть и моя доля. Не думай, однако, что это ты меня вызвал своими за­клинаниями: я лишь под­толкнул телегу твоего греха, ибо без меня она бы вконец завязла».

Но тут мессер Филиппо, доселе безмолвный, закричал: «Если, как я слышу, этот человек обманывал меня, расписывая свое могущество над демонами, – за­клинаю тебя, скажи мне, как на самом деле изменила мне моя жена, ибо если не ты, то кто-нибудь из вашей братии уж наверно при этом присутствовал». – «Если ты об этом спрашиваешь, – отвечал ему Астарот, – то знай, что в ту ночь, когда она понесла, ты был с ней, и никто другой: ибо я выполнил ее мольбу и перенес тебя, идущего в потемках по улице, сюда во Флоренцию, перед двери твоего дома, так, что ты ничего не заметил; а на исходе ночи ты подарил Иза­белле это самое золотое ожерелье, которое она приняла в радостной уверенно­сти, что этим оправдается перед тобою в своё время». Обвиняемый дьяволом в том, что убил свою жену понапрасну, мессер Филиппо стоял как громом пора­женный, а потом рассмеялся, пуще прежнего напугав мессера Габриеле, ре­шившего, что тот тронулся в уме, и промолвил:

«Недаром, нечистый дух, ты ославлен во всем мире как отец лжи: теперь я вижу, что ты стоишь своей славы, как вижу и то, каким ребячеством было до­биваться твоих ответов, точно ты можешь быть правдивым хоть в чем-нибудь».

«Я лгу не больше, чем любой другой, – возразил на это Астарот, – и с ве­ликой охотою служу вестником истины всякий раз, как мне кажется, что ее вам будет трудней всего снести».

С этими словами, качнув похоронные носилки и наполнив комнату отвра­тительным серным смрадом, дьявол покинул младенца в утробе Изабеллы, ос­тавив Габриеле и Филиппо убитыми стыдом и страхом.

После всех этих удивительных дел, когда дьявол оставил их, а Изабелла была погребена, как того требует христианский обряд, мессер Габриеле спешно покинул Флоренцию, и куда подевался он, ведомо разве что нечистой силе, ко­торая, однако, этим знанием ни с кем не делится, и спрашивать ее впустую. Что до мессера Филиппо, то он доживал свои дни во Флоренции, предоставленный сам себе и тщетно размышляя о тех вещах, которые он со­вершил и которые произошли с ним.

Оставить комментарий

Популярные посты:

wildcompany

Скоро...на всех просторах...будет лето))

matsam

Теории заговора

pro100_mica

Мелодии дня

365days

Ежедневный дайджест марафона #веснаестьвесна — 12 апреля

365days

Ежедневный дайджест марафона #веснаестьвесна — 6 апреля

alex_rozoff

(страницы истории) Почему Грайворон называют самым позитивным и чистым городом

anatolij_921

Россия вошла в топ-10 стран по количеству супружеских измен

tytgrom

По сугробам в магазин. 16-12-2023

• Ранее
• Архив