Рамис

v_s_e_horosho — 06.08.2014 Мальчика назвали Рамисом – так решил Ильгиз. Гульнаре было все равно: она даже не могла заставить себя взять ребенка на руки – отговаривалась послеродовой слабостью, да и врачи пока рекомендовали покой, так как при родах она потеряла много крови. Так что первые несколько недель после родов она только ела и спала, а ребенок был сразу поручен заботам Халимы Фаизовны, срочно опять приехавшей из деревни. Она немедленно нашла в пригороде Уфы какую-то бабку, разводившую особо чистых вислоухих коз арабской породы «сахель», и каждое утро Ильгиз ездил к ней за свежим, теплым, только что сдоенным козьим молоком, а Халима потом заботливо поила им из бутылочки мелкого, цепкого, упрямого младенца Рамиса, который выпускал бутылку из крепко сжатых десен только после того, как высасывал из нее даже воздух. Гульнара все время пребывала в своем отдельном безмятежном мире, наслаждаясь покоем – спала допоздна, потом неторопливо мылась, меняя в ванной несколько вод, потом долго причесывалась, сидя перед большим зеркалом в спальне, неторопливо ела приготовленную Халимой халяльную еду, а когда Халима с младенцем уходила гулять на улицу – снова ложилась в кровать и впадала в счастливую дрему, из которой ее выводил только недовольный, настырный крик голодного Рамиса после возвращения с улицы. Когда ее сыну исполнился месяц, она вдруг спохватилась, что потеряла свинцового младенчика. Халима сказала на это, улыбаясь и покачивая спящего Рамиса на руке – на все воля Аллаха.

***

Интереса к ребенку в первые месяцы Гульнара не проявляла совсем никакого, только выражала досаду, когда он плакал, и Халима не могла его успокоить. Ильгиз относился к этому хоть и с недовольством, но терпел: мысленно дал Гульнаре время, чтобы прийти в себя. Она через полгода после родов вдруг снова стала очень красивой – отъелась, отоспалась, расправилась и распрямилась, волосы снова легли крупными кудрями на плечи, а в глазах появился прежний блеск. Ее выматывающие всех истерики как рукой сняло, и единственное, что огорчало Ильгиза - ее равнодушное отношение к ребенку. Впрочем, вечерами она теперь иногда с удовольствием играла с сыном, как со щенком, сидя на диване: трясла перед носом погремушкой и заливисто хохотала в ответ на его гримасы, или кидала ему конец своего пояса от халата с пышной кистью на конце, а Рамис, высунув язык от старания, полз за этой кистью, пока Гульнара, смеясь, отдергивала пояс все дальше и дальше. Все заботы о ребенке по-прежнему несла Халима, тихо и незаметно вписавшаяся в жизнь семьи Ильгиза, который даже задумался о том, чтобы как-то расширить жилплощадь, чтобы у мамы была своя комната – Халима уже несколько месяцев спала на ватном матрасе на полу рядом с кроваткой Рамиса. Тетка Тансулпан приходила в гости по выходным вместе с неизменной своей спутницей, некрасивой престарелой и незамужней дочерью Тансыкбикой (тетя Асылташ к тому времени уже умотала вместе с двумя старшими детьми за границу, и слала оттуда раз в месяц сестрам восторженные письма), а Гульнарин отец тогда уже начал серьезно болеть и совсем не выходил из дома. К нему в гости Гульнара с Ильгизом и ребенком почти перестали ходить – Ильгиз считал, что ребенку небезопасно общаться с больным человеком.

Когда Рамису исполнился год, в 1988 году, Ильгиз одним из последних среди очередников получил от завода четырехкомнатную квартиру в новостройке Калининского района, на Черниковке, в которую они все и переехали после двух недель суматошного сбора вещей. Одну комнату сразу же выделили под детскую, рядом с ней располагалась маленькая 8-метровая комнатка Халимы, а спальня и зал находились на наибольшем удалении от детской, чтобы детский плач и возня не беспокоили поправляющуюся Гульнару и Ильгиза, который сильно уставал на работе.

***

Рамис рос как бы сам собой – настолько незаметно Халима выполняла всю работу, которая в большом количестве водится в доме с подрастающим маленьким ребенком. Ел и набирал вес хорошо, болел редко, начал гулить и ползать в положенное время, пошел рано и сразу уверенно. Был в меру беспокойным и шустрым, первое слово сказал – ненэй, хотя вроде никто его специально этому и не учил. Только к году Ильгиз как-то заметил, что Рамис довольно бодро лопочет простые слова по-башкирски, а русские слова даже не пытается произносить, и сделал матери серьезный выговор. С тех пор сам старался больше времени проводить с сыном, хотя бы по вечерам, но получалось редко. На работе у Ильгиза началась какая-то возня, кадровые перестановки, один за другим менялись исполнительные и коммерческие директора предприятия, временами наезжали зарубежные гости, а временами – наоборот, сотрудники завода уезжали в зарубежные командировки. Все это было Ильгизу внове, приносило много беспокойства и отнимало уйму времени. Поэтому сына он видел хорошо если по выходным, да вечерами – уже спящего в кроватке.

К Гульнаре Рамис все время стремился и лез, как ласковый щеночек – залезть, поиграть, прижаться. Гульнара под настроение с удовольствием возилась и играла с ним, а потом, когда ей надоедало, аккуратно брала двумя руками за туловище и ставила на пол, и уходила к себе, несмотря на его возражения и даже плач. Халима отвлекала его, уговаривала и уводила в детскую или на кухню, кормить, рассказывать башкирские сказки, играть в кубики. Что она думала про поведение невестки – никто не знал, Ильгиз за все время ее проживания у них не услышал о Гульнаре от матери ни одного худого слова.

***

Вскоре после переезда на новую квартиру, весной, Гульнара пропала в первый раз. Халима с Рамисом, вернувшись после прогулки, не застали ее дома, но не сильно удивились – Гульнара иногда выходила погулять отдельно от них – в парк, на рынок или по магазинам. К вечеру она не вернулась, Ильгиз на служебной машине съездил в их бывший двор, потом к тестю домой, потом - к тетке Тансулпан, а потом много часов просто бесцельно колесил по району, вглядываясь в силуэты идущих по улицам женщин. В 12 часов ночи обратился в милицию, над ним посмеялись сначала – но спустя полтора часа настойчивых требований Ильгиза, спокойных и монотонных, как только он умел, все же завели неохотно дело о пропаже. Хотя все же рекомендовали подождать положенные по закону трое суток, и уж потом бить в набат. Приближались смутные 90-е, пропажей молодой красивой женщины, пусть даже и матери маленького ребенка, было никого не удивить.

На третий день после исчезновения, рано утром, пыльная и уставшая Гульнара открыла дверь своим ключом, тихо пробралась на кухню, достала из холодильника банку козьего молока и жадно выпила ее почти всю. Проснувшийся Ильгиз встал бестолково в кухонном дверном проеме, не зная, то ли радоваться и кидаться обнимать жену, то ли начинать скандал, но из страха разбудить сына решил пока не орать. Гульнара мимоходом обняла мужа, протискиваясь мимо него, и заперлась в ванной. Почти через час, когда Ильгизу уже было пора уходить на работу, вышла оттуда распаренная, в своем любимом халате с поясом с пышными кистями, и завалилась в постель, раскинув тонкие длинные глянцевые руки и ноги, а на все вопросы Ильгиза только отвечала – потом, все потом, спать, спать… И мгновенно уснула, пока рассерженный и обескураженный Ильгиз сидел на краю кровати, уснула даже несмотря на то, что он все-таки потряс ее за плечо... После того, как она уснула, Ильгиз даже наклонился и понюхал ее губы – алкоголем совершенно не пахло. Осмотрел сгибы ее локтей, откинув широкие рукава халата – кожа была чистой. Прошел в ванну, где на полу валялись пыльные вещи Гульнары, обшарил карманы пальто, потом вывернул сумочку, лежащую в коридоре на полу, в задумчивости посидел на кушетке в прихожей, потом спохватился, посмотрел на часы и быстро вышел из дома, аккуратно прикрыв дверь, чтобы не щелкнуть замком.


***

На все расспросы Ильгиза Гульнара однообразно отвечала одно и то же – ушла гулять, как зашла так далеко – не понимает, сама не заметила, как дошла до окраины села Кармаскалы уже глубокой ночью, очень устала, попросилась переночевать к какой-то женщине, возвращавшейся домой с базара с тележкой… Выспалась, поела, пошла обратно пешком – взять в долг у доброй женщины Фирузы денег на дорогу ей не пришло в голову, а в сумочке кошелька у нее не оказалось: забыла дома, на полочке в прихожей.

Ильгиз в ближайшую субботу вместе с Гульнарой доехал до Кармаскалов, Гульнара показала дом на окраине, в котором ночевала, но ворота были заперты, доброй женщины Фирузы не было дома, только собака басом лаяла за забором и звенела цепью. Глаза у Гульнары были такие прозрачные, смотрела на Ильгиза она так открыто и доверчиво, что он плюнул, только взял с Гульнары слово больше не пропадать. Гульнара смеялась, обнимала Ильгиза за шею и целовала в ухо, давала тысячи обещаний и клятв, а он от ее смеха и таял, и сердился одновременно, но понимал, что сделать ничего не может – не приковывать же Гульнару дома цепью. Решил, что пора уж ей выходить на работу, засиделась она дома – однако ее место в ателье было уже занято, а больше она ничего не умела делать, только кроить и сметывать ламбрекены и пологи сложной формы из дорогих, тяжелых тканей. На заводе ей место бы, конечно, нашлось, но Гульнара наотрез отказывалась идти на грязную, простую работу, а сложной была не обучена. Ильгиз тогда заговорил о втором ребенке, это был бы прекрасный выход, но Гульнара пришла в ужас: она хорошо помнила, как сходила с ума всю свою первую беременность. Тогда Ильгиз, после нескольких дней напряженных раздумий, озвучил свое решение – Гульнаре вместе с Рамисом и Халимой ехать в Мисангулово. Пока на лето, а там – как получится. Гульнара и этому решению мужа была не очень-то рада, но поездка в деревню у нее вызывала куда меньший ужас, чем перспектива второй беременности, поэтому она неохотно согласилась. Про себя подумала: если ей там совсем уж туго придется, всегда можно будет уехать обратно, подумаешь.


Предыдущие главы - по тегу "Роза".

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив