ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ: СЕВЕР (окончание)

lucas_v_leyden — 31.08.2020 Окончание. Начало здесь.

Скромный вид Кандалакши никоим образом не отражает ее удивительной истории: здесь был богатый монастырь, процветающие солеварни, гигантский торг; здесь проходил новогородский путь к океану. С. Н. Дурылин, побывавший здесь в начале ХХ века, застал лишь тихую рыбацкую деревню - и две прекрасные деревянные церкви. Мы, приехав еще через сто лет, не встретили уже и их: лишь отстроенный в советское время и содержащийся в уютной чистоте небольшой городок (согласно воспоминаниям Н. А. Полевой-Мансфельд, после войны здесь оставался всего один неразрушенный дом). На следующее утро я сел на велосипед и поехал вдоль главной местной реки Нива, мягко рифмуюшейся с царственной Невой - она также представляет собой короткий сток гигантского озера. В отличие от Невы, Нива была так бурна и порожиста, что весной льдины, спускавшиеся из Имандры, добирались до моря полностью перемолотыми на ее перекатах. Сейчас она в основном укрощена плотиной гидроэлектростанции. Увы, в этот день добрался я недалеко: выехав из города и миновав алюминиевый завод (который, попреки стереотипу, не гудел и не смердел, а лишь легонько подпускал в воздух струйку деликатного дыма, словно от пахитоски), я стал медленно взбираться к сопке - и уже на самой ее вершине после утомительнейшего апхилла у меня сломалась педаль.
Дело было бы житейским - если бы это не было дорогостоящее изделие знаменитейших педалестроителей Crankbrothers, не проехавшее к этому моменту и четырех тысяч километров. Проклиная бракоделов до седьмого колена, я с печалью развернулся и покатил вниз: к счастью, почти все тринадцать километров (на которые я успел удалиться от города) были под горку. Окаянная педаль, которую я кое-как приладил обратно на ось, все время норовила выпасть, так что я вынужден был как жокей-неврастеник каждые несколько оборотов пристукивать ее каблуком, поправляя. В какой-то момент, уже в самой Кандалакше, она-таки вывалилась и осталась лежать на мостовой: там бы я ее и бросил, если бы не мимолетное виденье: я вынужден был вообразить, как здоровенный самосвал, наехав на нее своим исполинским колесом, подбрасывает ее и мечет прямо в лоб зазевавшейся легковушки… в общем, пришлось спешиться и ее подобрать.
Поскольку дело происходило ранним утром, было еще не поздно переверстать планы, так что мы уже втроем отправились на сопку Волосяную. Это невысокая горка у самой Кандалакши с официальной стоянкой и размеченной тропой на вершину. Сопка эта скорее норвежского, чем финского типа; похожих много на Лофотенских островах: нижняя ее часть окаймлена низкорослым северным лесом, а верхняя покрыта скудной тундровой растительностью, которая пользуется любым укрытием, чтобы взобраться еще хоть немного повыше - в любой расщелине или просто под защитой валуна обязательно будет прозябать скромный кустик. По пути к вершине проходим одно небольшое озерцо и несколько болот, густо поросших морошкой: на равнине она уже отошла, а тут из-за прохлады остались еще переспевшие, удивительно вкусные ягоды. С подъема открывается замечательный вид на городок, цепь ближайших сопок, холмистые леса, уходящие вдоль Терского берега, Белое море (которое выглядит в этот момент обманчиво спокойным): увы, вскоре на сопку ложится облако, так что до вершинных валунов доходим уже в тумане.
Спустившись, переезжаем к другому местному размеченному маршруту - "экологической тропе", ведущей вдоль берега моря к древнему лабиринту. Назначение последнего, как это водится с памятниками русской античности, до сих пор неясно - на большой лесной поляне посреди полуострова уложены несколько тысяч небольших камней (в среднем - размером с человеческую голову или поменьше), образующих натуральный лабиринт: не слишком сложный для прохождения, но при этом вполне хитроумный. Дорога к нему, напротив, никакой сложности не представляет: от стоянки, расположенной рядом со старым поморским кладбищем, туда ведет размеченная тропа, пропадая лишь в одном месте - там, где нужно перевалить через изрядную россыпь валунов. Здесь уж каждый справляется своими силами: лазанье там нетрудное и приятное. В направлении к лабиринту мы сначала шли по самой кромке берега: Белое море открытое, так что приливы и отливы здесь весьма заметны - таким образом, в отлив образуется прекрасная тропа, созданная самой природой. Примерно на середине пути вода начала прибывать, так что мы поднялись через валунную гряду и вышли уже на официальную дорогу.
Хотя умом и можно осознать какие-то гомерические размеры любезного отечества, но, сталкиваясь с этим масштабом на местности, поневоле порой теряешься. Следующим утром мы поехали по направлению на Умбу и Варзугу - древние и некогда весьма богатые деревни. До Умбы ведет прекрасное асфальтовое шоссе; по инерции оно немного продолжается и дальше, но вдруг передумывает и оборачивается укатанным грейдером вполне приемлемого качества. Немного не доезжая Варзуги есть несколько популярных (в местных масштабах) туристических мест: Чаячья скала (представляющая собой лежащий в воде рядом с берегом исполинский камень) и заброшенный аметистовый рудник: точнее сказать, не рудник в привычном смысле, а просто остатки взорванной породы, отставленные по случаю обеднения (небольшие аметистики попадаются там и сейчас). Сама Варзуга гораздо любопытнее: главное ее достояние - замечательной красоты деревянные церковь и колокольня. Деревня разделена на две части одноименной рекой, что порождает занятную логистику: между берегами курсирует паром (а фактически моторная лодка) с дискриминационным прейскурантом: с местного жителя десять рублей, а с пришлеца (которого, между прочим, сюда никто не звал) целых тридцать. На высоком берегу рядом с причалом Харона устроена автостоянка, где жители Заварзугья оставляют свои машины (весьма недурные даже по московским меркам), после чего плывут к своим пенатам. Здесь начинается гигантское, километров в 500, если не больше, почти необжитое побережье Кольского полуострова: на всем его протяжении вплоть до военных поселков на северной стороне разбросано несколько деревень - частью жилых, а частью заброшенных уже навсегда. С внешней стороны его время от времени обплывает пассажирский теплоход, плюс нечасто, но регулярно летает вертолет из Умбы. Отдельные смельчаки решаются его преодолеть - или в зимнее время на снегоходах, а иногда и в условно летнее пешком.
Отсюда мы направляемся в недалеко лежащую деревню Кузомень, знаменитую несколькими парадоксальными (и с трудом сочетающимися между собой) обстоятельствами. Во-первых, конечно, это славное прошлое, которым здесь никого не удивишь: в XIX веке это был практически центр мира. Во-вторых - вокруг нее - удивительный, хотя и печально рукотворный ландшафт: обширная песчаная пустыня, получившаяся, как считается, от неумеренной вырубки и чрезмерного выпаса. В третьих, что совсем уж необычно - советская власть, склонная в закатную пору к декадентским вычурам, завезла туда (будучи уже сама при последнем издыхании) несколько якутских низкорослых мохнатых лошадок: очевидно, в туманном сознании кремлевских старцев мерцали какие-то ковбойско-мустанговые сцены в заполярных декорациях, восходившие к читанным в детстве затрепанным томам сойкинского Майн Рида… В любом случае, практического применения лошадкам не нашлось, хотя они исправно одичали, продолжая пастись среди здешних зеленых холмов и, может быть, тайком вздыхая об утраченной Якутии.
Признаться, несмотря на все эти пустынно-лошадиные истории ехать мне туда не слишком хотелось: к лошадям я равнодушен, пустынь навидался, а вот воспоминания о том, как я откапывал из песка собственноручно засаженный джип в самом сердце Атакамы (Чили) были еще достаточно свежи: между тем, все путешественники в Кузомень единогласно утверждали, что застрять там - пара пустяков. С другой стороны, не факт, что когда-нибудь в жизни я вновь окажусь в этих местах, а оставлять за спиной такое белое пятно не слишком хотелось. В общем, в атмосфере сгустившейся тревожности мы повернули с трассы и взяли курс на Кузомень.
Оказалось, что прежде бывавшие там визитеры совершенно не преувеличивали масштабы бедствия. Хотя мы и передвигаемся на одном из самых проходимых среди выпускавшихся серийно автомобилей, несколько раз в этих песках я чувствовал себя весьма неуютно (тем более, что ныне стоящая на нем резина совершенно не располагает к внедорожным подвигам). Первые километров десять дорога идет по лесу, но после выныривает на открытое место, где уже представляет собой в практическом смысле продолговатую выемку, заполненную мелким серым песком, хаотично изрезанным колеями. Иногда для веселья встречаются глубокие лужи, которые приходится проходить на скорости, чтобы не увязнуть. Непосредственно перед деревней уныло буксовала "Газель", перегородив собой одну из двух дорог; миновав ее, я выбрал наименее зыбучий с виду участок и припарковался. Мысль об обратной дороге слегка нервировала, но, несмотря на это, мы пошли прогуляться: с одного из деревянных тротуаров встала и направилась к нам улыбающаяся собака, которая, словно заправский гид, провела нас по всей деревне: к церкви, потом к реке, потом, кружным путем, обратно к машине. Занятно, но лошади так и не проявились, а искать их не было уже времени и сил. Обратный путь к трассе был уже без всяких происшествий.
Путешествия в автомобиле, особенно просторном, имеют (помимо очевидных) и еще одно, не так бросающееся в глаза преимущество: можно взять с собой значительное число избыточных запасов на все случаи жизни. Отправляясь в путь, трудно было вообразить, что мне понадобятся запасные велосипедные педали - но, как ни странно, в дальнем углу багажника нашлись и они, так что, накрутив вместо титулованных сломавшихся кранков какие-то топталки от "Орленка" я на следующее утро отправился в путь уже на двух колесах. Я планировал доехать до поселка Африканда и немного после него углубиться в лес, чтоб в обе стороны получилось хотя бы сто километров: мысленно я наметил себе станцию Хабозеро, к которой теоретически должна была вывести заброшенная грунтовка. Первый участок пути - от Кандалакши до города Полярные зори - идет по активно используемой асфальтовой трассе, которая вьется вдоль течения Нивы по красивым сопкам: замечательна она тем, что на ней нет ни одного ровного места: или нужно со скрипом забираться на вершину или со свистом лететь вниз. Сами Полярные Зори - удивительно симпатичный городок, который, если сменить вывески на финские, невозможно будет отличить от заграничных аналогов. По пути к нему проезжаешь мимо типичной приметы уже отечественного, преимущественно северного пейзажа - заброшенного военного поселка. Советская власть понастроила их в невообразимых количествах вдоль северных и западных границ: воинская часть, несколько пятиэтажек для личного состава, дом культуры, дом офицеров, офицерская столовая… Иногда они примыкали к обычному штатскому городку (как в Лахденпохье), иногда представляли собой отдельное поселение, затерянное в лесу или тундре. По их жителям колесо истории проехалось с силой, непредставимой для нас: мир, казавшийся им незыблемым, вдруг подернулся патиной и разрушился. Сейчас даже трудно представить, каких масштабов это была катастрофа: благодаря временному интервалу мы примерно понимаем, как был обставлен визит революционного отряда в 1918 году, провозглашающий новый порядок - но как глашатаи истории вламывались в дверь военного поселка в 1990-м году, покуда мы радовались публикации "Защиты Лужина", мне трудно и вообразить.
По соображениям деликатности мне неловко было заезжать в эти поселки: в некоторых из них продолжают оставаться последние жители; иные заброшены уже почти полностью. К числу последних принадлежит и Африканда, разделенная судьбой на две части: одна оставлена обитателями, вторая здравствует; где-то за городом зарастает подлеском аэродром. В живой Африканде асфальт заканчивается: дальше навигатор прокладывает мне дорогу по бетонным плитам (тоже, вероятно, военного происхождения), а после просто по грунтовке, сплошь уставленной машинами грибников. Еще километров через десять велено мне съехать налево по лесной тропке: вскоре едоки подосиновиков остаются позади, а я довольно медленно (то и дело приходится перелезать через упавшие деревья) приближаюсь к станции Хабозеро, но метров за 700 до нее тропинка вдруг кончается, причем сразу: вот только что была утоптанная дорожка, а вот она утыкается в сплошную стену молодого леса. Если бы станция была нужна мне сама по себе, я бы, конечно, через этот подлесок продрался: на севере он не чета нашему. Но станция была для меня умозрительным ориентиром, а на одометре значилось уже пятьдесят с лишним километров, так что я зафиксировал конец пути, перекусил батончиком (заедая его черникой прямо с куста) и двинулся обратно.
На следующий день мы должны были добраться до конечного пункта нашей поездки - поселка Териберка: единственной точки на российском побережье Баренцева моря, куда можно доехать на машине, не выправляя предварительно пропуска у пограничников. В принципе, шоссе в сторону Териберки отходит от основной трассы на подъезде к Мурманску, но заправок дальше не будет, так что благословляется залить на окраине большого города полный бак. Благодаря современным скоростям, когда за один день покрываешь путь, на который у великих путешественников прошлого уходили недели, можно наблюдать, как меняется пейзаж по пути к северу: сначала пропадает сосна, потом другие деревья: дольше всех держатся березы, но в какой-то момент пасуют и они. Потом идет царство кустарников, постепенно редея - и, наконец, начинается сплошная тундра. Здесь - новый дефект оптики: поскольку видел я ее по преимуществу летом, воспоминания о тундре у меня самые лирические: бескрайние зелено-желто-красные просторы, прихотливо украшенные серыми валунами и голубыми озерами. Конечно, аутентична она зимой, сделавшись белой пустыней с бурунами - но видеть и помнить хочется ее именно такой, как на излете короткого лета. Примерно на полпути до Териберки асфальт традиционно кончается, но в этом месте копошатся могучие дорожные машины, спешно выравнивающие почву под будущий автобан: любезное отечество переживает туристический бум, яркое крыло которого накрыло и здешние суровые места. На стоянке у гостиницы сплошь машины с петербургскими и московскими номерами; внутри - соответствующая публика, с немного озадаченным видом прогуливающаяся вокруг скелета кашалота, установленного перед входом в отель. К собратьям его покойного владельца туристов вывозят на моторной лодке, но мы ограничиваемся наблюдением за ними с близлежащей скалы при помощи бинокля: сперва видны круги на воде, потом мелькает черная глянцевая спина - и вот уже стая касаток не торопясь обходит бухту. При гостинице живут три замечательные собаки, пушистые хаски (с легким местным колоритом): на подношениях сердобольных туристов разъелись они так, что сыр принимают весьма надменно, а от хлеба отказываются вовсе: колбасу подавай!
Из-за рафинированности публики пеший туризм здесь не очень развит: принято дойти до остатков береговой батареи (три, например, километра) и там живописно рассесться в изнеможении. В первый день мы делаем небольшой разведывательный поход вдоль реки Орловки, разыскивая место для переправы; не найдя подходящего, собираемся идти вброд. Тем же вечером я решил для разминки прокатиться к месту, которое на карте называется "конец всех дорог": некогда (не слишком давно) какое-то из детищ "Газпрома" задумало построить дорогу вдоль побережья ради своих таинственных целей. С присущим размахом строили ее чуть не четырехполосной, прорубая мощными взрывами широкий проход в местных гранитах. Примерно на десятом километре они вдруг задумались: "что-то мы тут, братцы, нахомутали" - собрали технику, погрузились в лимузины и двинули прочь. Так она и осталась памятником человеческому своеобразию: широченная, хотя и весьма ухабистая гравийка, упирающаяся в сплошную стену. Усыпана она на удивление острым щебнем, так что я был практически уверен, что пробью колесо и придется вызывать спасательный джип, но нет - доехал, сфотографировал и отправился домой.
Невдалеке от этого места мы припарковались на следующий день. Путь наш лежал к маяку Териберкской бухты: Maps.Me показывал дистанцию в 12 километров, но обещал тропинку только до середины маршрута: в общем, в условиях тундры тропинка избыточна - дорога по условной целине не замедлит путника, если он, конечно, сообразит обходить болота и внимательно преодолевать россыпи валунов. Орловку перешли у самого устья, перепрыгивая с камня на камень и только в одном месте воспользовавшись доброхотной жердочкой. От реки вполне очевидная тропинка круто поднимается в гору среди зарослей спелой черники и морошки: это обстоятельство привлекает сюда и медведей, следы жизнедеятельности которых разбросаны повсюду. На нешироком этом мысу венчаемом маяком, как на выставке достижений тундрового хозяйства представлены попеременно все типы здешних биотопов: плоская сухая тундра сменяется весьма топким болотом (которое надо внимательно преодолевать, переступая с кочки на кочку и не забывая проверять дорогу трекинговой палкой); за ним - горный хребет, потом - быстрый ручеек с заболоченными краями, потом опять ровный участок. Часа через два вышли к заброшенному лагерю геологов: десяток вагончиков-бытовок, бочки от топлива, остатки оборудования. Ребята умели жить красиво: в одном из вагончиков, например, была оборудована сауна. Почему-то уезжали отсюда, кажется, в спешке, оставив не только мебель с сауной, но и драгоценные геологические образцы, уже уложенные в специальные ящики и пронумерованные. Вероятно, как и обитатели военных поселков, они внезапно обнаружили, что снарядившая их отряд цивилизация тем временем перестала существовать.
За поселком тропа делается труднозаметной: тундра с трудом залечивает раны, так что, очевидно, путь, проторенный к геологам, так и не зарос за прошедшие тридцать лет. Мы же продолжаем идти дальше, хотя уже и подустав: все-таки постоянные подъемы и спуски, хотя и на небольшую высоту, довольно сильно выматывают. При этом каждый новый хребет кажется уже последним - и только взобравшись на него, понимаешь, что за ним встает еще один, а дальше уже виднеется и следующий. Километрах в трех от цели выходим вдруг к особенно глубокому ущелью: перед нами стена метров в сто, сложенная из крупных валунов: тропа уходит куда-то вниз и теряется. После короткого совещания решаем спускаться, если не будет особенно сложных мест - но, как часто бывает, сверху путь казался неприятнее, чем при близком рассмотрении. Вся внутренняя долина оказалась занята болотом, но посередине его, как по заказу, торчало несколько камней, так что можно было пройти его в два приема. Впрочем, лето было не слишком дождливым, так что болото было еще и слегка подсохшим. Наконец, за следующим подъемом рельеф сделался почти пологим и по нему мы за полчаса добежали уже до конечной точки. На сам маяк мы не пошли: скорее всего, он автоматический, так что делать там совершенно нечего - а если бы там и был смотритель, то тем более не стоило отрывать его от уединения. Обратно возвращались примерно той же дорогой, только одно из особенно зловредных болот попробовали - но тщетно - обойти с другого края. Всего получилось 24 километра и 700 с чем-то метров набора и сброса высоты.
Планируя дорогу домой, мы решили разделить ее на четыре приема: Териберка - Беломорск, Беломорск - Петрозаводск, Петрозаводск - Вологда и Вологда - Москва - отчасти из соображений чревоугодия (хотелось вновь припасть к образцам высокой карельской кухни), отчасти из любопытства. Дело в том, что рядом с Беломорском находится одно из крупнейших на севере собрание петроглифов - первобытных рисунков на камнях. Как и всякое непрактичное проявление человеческого духа, рисунки эти в высшей степени замечательны; среди прочего, прекрасно в них и то, что древние художники, заведомо незнакомые с творениями друг друга, придерживаются очень сходной манеры. Мы видели петроглифы в норвежской Альте, французской Долине Чудес и вот тут, в Беломорске. Пейзаж во всех трех местах неуловимо сходен: мрачные валуны, текущая река, пронизывающий холод: не по себе делается даже изнеженному горожанину, которого неподалеку ждет автомобиль. Легко вообразить, как должен был чувствовать себя наш бедный пращур, плотно взятый в кольцо враждебным и непознанным миром. И какая должна быть убежденность в собственной творческой правоте, чтобы, после дня тяжелой охоты, вооружившись каменным обломком, выбивать на неподатливом граните удивительные контуры. Северные художники (в отличие от Долины Чудес) любили многолюдные сюжеты - коллективную охоту на белуху, например.
Здешние наскальные рисунки были открыты ленинградским студентом-этнографом Линевским, впоследствии прославленным ученым и писателем; между прочим, один из дебютных его рассказов о петроглифах редактировал поэт-футурист Венедикт Март. Сейчас над наиболее заметными образцами возводится стеклянный купол, к которому будет прилагаться значительная туристическая инфраструктура; остальные вполне доступны для посещения. Деревянные мостки, которыми они соединены, находятся при последнем издыхании, так что вскоре любопытствующие двинутся прямиком по скалам с рисунками и неизвестно, сколько они еще так продержатся.
После Петрозаводска навигатор с непривычной щедростью предложил нам три дороги на выбор: против одной из них, самой короткой, была пометка: есть паром! есть труднопроходимая грунтовка! Естественно, мы двинулись по ней. Сперва вполне приемлемый асфальт идет вдоль берега Онежского озера мимо старинных вепсских деревень с красивыми именами: Педасельга, Шокша. Навстречу то и дело пробегают самосвалы с гигантскими гранитными глыбами в кузовах: неподалеку огромный карьер. В одной из деревень, увидев чуть в стороне деревянную церковь, останавливаемся: это оказывается храм Дмитрия Мироточивого, построенный в конце XVIII века (более чем почтенный возраст для образца деревянного зодчества). Рядом висит расписание взрывов в близлежащем карьере; по главной дороге (она же региональное шоссе) идет задумчивая рыжая корова. Дорога заканчивается перед естественной преградой в виде реки Свирь. На другую сторону путников перевозит паром с довольным нелепым расписанием: даром, что река в этом месте шириной от силы метров сто, ходит он раз в час (причем еще и с двухчасовым перерывом в середине дня), а все остальное время праздно покачивается близ берега. Для нас это не было сюрпризом, так что мы почти подгадали к отправлению и прождали всего минут двадцать. А вот после переправы начались трудности.
Я уверен, что навигатор хотел лучшего и ему просто не хватило слов - но в действительности оказалось, что этот участок дороги представляет собой жутковатого вида глинистую грунтовку, насмерть разбитую лесовозами. Второй раз за поездку я крепко порадовался своей привычке к полноприводным внедорожникам: дело осложнялось тем, что шел сильный дождь, так что дорогу, и без того гнусную, развезло окончательно. Машин там проходит довольно много - кроме лесовозов, самосвалов, "буханок" и "шишиг" (которым не страшны никакие дороги в принципе), там ездят и вполне легковые, пилотируемые, очевидно, опытными местными жителями. За Мегрой неожиданно появляется асфальт, потом опять грунтовка, хотя уже не такая жуткая - и вот, наконец, полностью облепленные грязью, мы въезжаем в уездный город Вытегра.
Это топоним из большой литературы - здесь родился Клюев, здесь жил Сологуб. Обстоятельства вытегорской жизни последнего хорошо известны, благодаря вовремя (еще в 20-х годах) проведенному опросу современников. Здесь же - одна из двух существующих на свете улиц его имени (я думал, что единственная, но оказалось, что в подмосковном поселке Марьино есть целый выводок поэтических переулков - дивны Божьи дела!). Благодаря классикам сологубоведения я знал, что оба главных здешних здания, связанных с его памятью, разрушены - и семинария, где он преподавал, и дом Киселева, где он жил, но улицу Сологуба мне хотелось посетить: в частности, чтобы отправить фотографию таблички своей коллеге и соавтору. Увы: оказалось, что на этой улице нет ни одного дома: на нее выходят тылы каких-то гнусных лабазов, а прямо от нее начинаются картофельные грядки. Сам автор это бы оценил.
От Вытегры до Вологды идет вполне приемлемое шоссе, так что уже через пару часов мы парковались рядом с гостиницей. Здесь я был ровно тридцать лет назад и, как выяснилось, не запомнил почти ничего - впрочем, в ту зиму в местном областном архиве отопление давалось с перебоями, так что при восьмичасовом рабочем дне (полностью совпадавшем с часами открытия ГАВО) было в общем не до красот. Ныне, особенно при свете следующего дня, Вологда оказалась замечательно сохранившимся ухоженным городом. Прогулявшись несколько часов и вымыв на прощание машину (которая тщательно хранила как знаки доблести следы недавних битв со стихией), мы отправились домой и, выдержав неизбежную пробку, к вечеру прибыли в Москву.
Еще незадолго до поездки я был настроен не без скепсиса: хотя мне регулярно приходится бывать в областях, смежных с Московской, так далеко на север я не забирался и, хорошо помня атмосферу 90-х годов, ожидал встретить там определенный неуют. В действительности оказалось, что далеко, на несколько тысяч километров (всего мы проехали больше 5000) вокруг нас простирается удобная для путешествий страна, населенная в основном симпатичными и приятными жителями. Отели по большей части были вполне приемлемы; рестораны интересны и разнообразны (а петрозаводский "Ягель" и вологодская "Библиотека" безусловно заслуживают самых высоких отзывов); магазины многочисленны и изобильны. Без труда можно наблюдать, как от центра распространяется цивилизация (по крайней мере, ее материальная ипостась): благодаря шоссе и торговым сетям. Все дороги федерального значения ("Нева", "Холмогоры", "Сортавала" и "Кола") содержатся в исключительном качестве, причем не только дорожное покрытие (это очевидно), но и прилегающая территория: трава подстрижена на всем их долгом протяжении. Вполне приемлемо выглядят и трассы следующего уровня, а вот на местные сил и возможностей хватает не везде. Почти в любом крупном селе, где есть хотя бы несколько тысяч жителей, обязательно будет "Магнит" или "Пятерочка", а чаще и то и другое вместе. Поскольку все они устроены по одному стандарту, это оказывает цивилизующее воздействие и на местную торговлю, которая поневоле вынуждена им подражать. Наконец наши люди в основном научились убирать за собой: если в Ленинградской области и на юге Карелии кое-где еще встречаются мусорные кучи (хотя и в количестве, несопоставимом с недавним прошлым), уже ближе к северу они почти не попадались: способствует этому и тщательная уборка обочин дорог, на которых не только мусора, но, кажется, и окурка найти не удастся. С чем пока большие перебои, так это с придорожной инфраструктурой: в северной Финляндии, Швеции и Норвегии не только больше заправок, но и на каждой из них обязательно будет магазин и маленькое кафе, где непременно готовят гамбургеры или хотя бы пиццу. В остальном же оказалось, что можно проехать по Карелии или Мурманской области и час и два, оставаясь в полном убеждении, что находишься где-нибудь между Sonka и Muoniо: ни пейзаж, ни дорога, ни машины кругом в этом не разубедят.

Сохранено