- Пропущенная сказка -

sheina_efros — 03.09.2015 Ступайте легче, ибо вы ступаете по снам моим.
(У. Б. Йейтс. «Он жаждет небесного плаща»)

Я увидел ее на автобусной остановке: хрупкая фигурка, запрятанная в непонятный балахон, отстраненная полуулыбка, копна рыжих волос. Ветер играл выбившимся локоном, выписывая немыслимые пируэты. Время прошуршало шинами проезжающих мимо автомобилей и остановилось.

На мое нечеткое: «Привет, может, прогуляемся?», она улыбнулась и кивнула головой.
Сколько раз я проходил мимо нее, не смея заговорить, и вот теперь ее рука лежит в моей и она о чем-то с увлечением мне рассказывает.

Вся следующая неделя больше походила на лабиринт времени: куда бы я ни шел, о чем бы я не думал, ноги мои приводили меня к ней, а мысли, как тот ветер на остановке, казалось, навсегда запутались в ее волосах.

По вечерам мы гуляли по улицам города. Она любила сесть на скамейку и рассматривать лица прохожих.

-Знаешь, так странно, я внимательно вглядываюсь в лица людей, а прихожу домой – и не помню ни одного.

-Они просто тебе не знакомы, отсутствует эффект узнавания.

-Может быть, но бывает так, что чье-то лицо вдруг неожиданно привлекает внимание и начинает этот человек тебе часто встречаться. Я так этого боюсь.

-Почему?

-Ведь чем-то этот человек зацепил меня? Чем он выделился из толпы? Может быть, тем, что он не такой, как все?

-Что значит – не такой? Мне стоит начинать волноваться?

-Нет, просто я тут подумала, а вдруг такие люди и не люди вовсе.

Я рассмеялся и обнял ее за плечи:

-Ты просто фантазерка!

Я вдруг почувствовал, как напряглось ее тело под моей рукой:

-Вот, видишь того, в клетчатом пиджаке?

Я повернул голову и увидел мужчину, нет, не идущего, а шествовавшего по тротуару.

-Ему бы еще трость в руки! Конечно, такой тип привлечет к себе внимание.

Она вздохнула. Потупила глаза и тихо произнесла:

-Главное, не смотреть им вслед.

Еще долгие годы я буду помнить эти слова, тепло ее кожи, ямочку на ее плече.

Но уже ничего не смогу изменить.

Каждый вечер потом я гулял по городу, всматриваясь в лица прохожих, с надеждой увидеть ее лицо, и каждый вечер ветер уносил прочь мою надежду и шорохом листьев деревья шептали мне:

-Главное, не смотреть им вслед…

***

Странный разговор то был с его маменькой. Чем она руководствовалась, о чем думала, желала ли добра, или это был приговор судьбы, озвученный ее устами? Дико и абсурдно звучали в вечерних сумерках ее слова («Ты же понимаешь, что ребенок – очень важен для семьи… Он не знает, я не стала ему говорить, а сейчас уже и не скажу, ты же знаешь, что от него можно всё ожидать…»), кофейный аромат нежными струйками дурманил голову («Вот ключ от квартиры моей подруги, ее месяц не будет – тебе хватит, ты деточка здоровая»), малейший протест заглушался ее тихим, шуршащим голосом («Что значит – не с кем, здесь недалеко колледж, сплошь молодые люди… Надеюсь ума у тебя хватит найти некоторое сходство… Денег пообещай, если так не получится…»). И вот я стою на площадке перед колледжем, всматриваюсь в молодые, веселые лица и в голове только: стыд-то какой, да что я вообще скажу? Оборачиваюсь (лучше бы этого не было, только никто не сказал мне в тот момент – не смотри), время остановилось на какой-то миг, забуду ли я эти глаза, это ощущение? Но тут – как спасение – небольшая потасовка и я оказываюсь перед «кандидатом» - скромный молодой человек стоял немного в сторонке с видом заядлого «ботаника», но внешнее сходство было явное и мне пришлось улыбнуться и сказать томным голосом: привет…

***

Дни проходили в унылом однообразии. Я перестал замечать лица прохожих, перестал надеяться на чудо, и только ее образ не тускнел, а всё отчетливее впечатывался в мою память. И уже, казалось, ничего не может измениться в моей размеренной жизни преподавателя физики в колледже, когда в один из дней я увидел ее: с потерянным видом она шла по коридору, среди студенческой толкотни, мимолетно коснувшись меня взглядом, прошла дальше, остановилась около одного студента. Тот растерялся, увидев ее улыбку, покраснел, стал мять тетрадку в руках, закивал головой, а она – всё что-то говорила и говорила, улыбаясь призывно.

Что я скажу? То, что это было мучительно? Если бы! Я не совсем помню всю следующую неделю – оглушенный мыслью «не может быть, что она меня не узнала!», с красными от бессонницы глазами, я словно дикий зверь выслеживал свою давнюю любовь. Не понимая, что происходит, мучился безумием и мучился безумно.

Она заезжала за студентом. Не стоило труда проследить, куда они ехали, определить этаж, номер квартиры. Трудно было, задыхаясь, с пересохшим горлом ждать этажом выше и, дождавшись, когда этот (господи, зачем ей это закомплексованное недоразумение?) выйдет, позвонить в дверь квартиры.

Мы даже и сказать ничего не успели друг другу, любовь ли, страсть ли, мое ли безумие охватило, но всё произошло так стремительно – поцелуй в прихожей продолжился уже в спальне, хотя я и не помню, как мы туда добрались.

Позднее, приводя в порядок квартиру, которая выглядела как после шторма, она вздыхала всё «ну, почему же сейчас», но улыбалась, мягко выпроваживая меня «уже пора, надо уходить», а я целовал ее кончики ее пальцев и говорил, что большее ее не потеряю.



Конечно, было и отчаяние, уже потом, когда дверь никто не открывал, а несколько дней спустя открыла какая-то пожилая дама и пригрозила мне всем чем-то можно, если я не оставлю ее в покое. Были и бессонные ночи, и поиск людей, через которых можно было бы официально познакомиться с ее мужем и войти в дом.

Зачем? А думал ли я – зачем? Видеть, слышать, попытаться что-нибудь изменить…

И вот, попав, наконец, в их дом, очаровался атмосферой, расслабился от ощущения, что она рядом, пусть и не со мной пока (о, это «пока», пресловутый заменитель счастья и решительных действий), забыл всякую осторожность…

Не было бы всей этой светлой, уютной жизни, полной очарования доверительных отношений, которая как весеннее солнце растопила лед в моей душе, и заставила ждать вечерних сумерек, то и дело поглядывая на часы, чтобы потом торопливой походкой (неужто я мог опоздать?) дойти до их дома, нежно, на старинный манер коснуться губами ее руки, с внутренней дрожью стыдливости и желания.

И всё чаще требовательная мечта заставляла меня отвлекаться от разговора, рисуя картины одна откровенней другой, заставляя задыхаться от жара страсти и обжигаться свежезаваренным чаем…

И в какой-то момент я не обратил внимание, что глаза ее мужа захолодели и стали предельно внимательными, момент, когда тончайшими изгибами мысли он всё понял, и что-то тяжелое, темное шевельнулось в нем.

Именно этот момент я упустил, и теперь лежу, закрепленный к операционному столу адгезивными лентами, с повязкой на глазах и слышу его низкий, бархатный голос:

-Ну, что ж, сделаем сначала разрез сантиметров двадцать по средней линии живота, а затем посмотрим, что нам там мешает…

И в последние минуты жизни я думаю, а какова она была с ним, с мужем? Оправдывалась ли («я же не виновата, что он в меня влюбился»), старалась ли смягчить его гнев страстью или нежностью, и чувствовал ли он в этой оживленной ласковости что-то скверное или поверил, поверил безоговорочно, ведь как не поверишь, глядя в эти прозрачные глаза и целуя обнаженные плечи.

Но я знаю, что всё это только мои фантазии, что не было между ними никого разговора и выяснения отношений, и тон его голоса всё так же был тих, а руки всё также нежны с нею.

А она… Она была все так же красива и таинственна и нежно улыбалась ему, чувствуя зарождение в ней новой жизни…


© Шейна Эфрос, 2015

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив