Пролетели над гнездом кукушки.
vba_ — 14.04.2010 У нас была кошечка, впрочем, наверно, и есть. Это чудо социальности, кошачий Мессинг. В молодости она шла меня встречать к двери квартиры, когда моя машина только еще приближалась к дому и была еще довольно далеко. Как она догадывалась о моем скором приезде, я до сих пор не могу взять в толк. Когда я обращался к ней, она всегда мне отвечала; беда моя была только в том, что она меня понимала, а я ее нет. Не было случая, чтобы она меня не встретила у двери и не посмотрела, все ли в порядке на лестничной клетке. Последующее зависело от настроения. В хорошем расположении духа она обязательно просилась на руки и чмокала меня в подбородок. В плохом же, после приветствий начинала что-то укоризненно выговаривать. Если я сидел у компьютера, ей обязательно надо было быть рядом, если я ложился читать, она устраивалась под боком и развлекала меня песнями. И постоянно пыталась научить меня своему языку, но я к чужим языкам не очень способен.В этом году вместе с ее 15-летием пришла и довольно тяжелая болезнь. Неделю назад, утром, мне пришлось спешно доставить ее в клинику, медлить уже было нельзя. Там мне сказали, что начнут срочно готовить ее к операции, но сами понимаете... возраст... неизвестно, как перенесет... никакой гарантии... вы согласны? А что мне оставалось делать?
Вечером накануне операции я пришел ее навестить. Она сидела в своей клетке-боксе, в лапу у нее была вставлена игла капельницы. Увидев меня, она подскочила и начала бить по двери, чтобы ее открыли. Я отворил дверь, и она повисла у меня на шее, быстро и жалобно бормоча что-то на своем тарабарском наречии. Из глаз у нее ручьем лились слезы, я вытер их висевшей рядом салфеткой.
- Ну я вас оставлю пообщаться, - сказала ветеринарная сестра и ушла.
Ну какое уж тут общение, долгие проводы – лишние слезы. Я сделал вид, что понял все, что она хотела мне сказать, да, наверно, и действительно понял, догадаться было нетрудно. Погладил ее, сказал какие-то традиционные слова, которые мы говорим тяжело больным, мол, не унывай, потерпи, скоро выздоровеешь. С большим трудом отцепил от себя, посадил обратно в бокс и пошел. На пороге обернулся – она стояла, прижавшись к прутьям клетки, словно хотела пролезть в эти маленькие дырочки и убежать вместе со мной.
На следующий день я стал названивать в клинику. Мне отвечали, что все прошло неплохо, она должна скоро проснуться. И так было довольно долго - все хорошо, она вот-вот проснется. Потом сообщили, что проснулась.
Еще через день мы ее забрали. Это был какой-то сгусток боли, любое движение причиняло страдания. Потом тщательным уходом ее вывели из такого состояния. Но оказалось, что прежнего существа больше нет. Вместо него была копия Макмёрфи из "Гнезда кукушки" после того, как его лоботомировали.
Она забыла свое имя, свою семью, свой язык, свои песни, свои обычаи. Она ест, что подсовывают, пьет, что подносят, и проводит все время на полке стенного шкафа. Ей ничего не нужно и никто не нужен. Она смотрит сквозь нас. Я сижу у компьютера один и читаю один.
Пытливый дух кошачьего Мессинга исчез, осталась только апатичная шкурка. Я получил материалистическое воспитание, но не могу отделаться от чувства, что этот шерстяной экстрасенс, сидя в своем боксе накануне операции, хотел меня предупредить, чем все кончится. Но реципиент оказался бездарным или слабодушным. А, с другой стороны, я ведь тоже хотел сказать, что иного выхода не было, ведь правда? Не было же?