про традиции

ponilola — 26.05.2016 В то время, когда я жила с родителями, первые месяцы лета обычно проходили под знаменем одной нашей семейной традиции. Она называлась "я не люблю ездить в пионерский лагерь, но меня заставят, я все равно поеду".
Корни этого ветхозаветного языческого обычая уходят глубоко в недра ,на котором ветвится наше генеалогическое древо.
Мама моя, будучи совсем маленькой девочкой, явилась родоначальницей данного обрядового танца, его главной исполнительницей, а в последствии и хореографом-постановщиком. Начиная с первых путешествий на местечковые курорты для тогда еще советских детей, мама возненавидела весь процесс от начала до конца. Позже, видимо на генном уровне, она передала мне свою глубокую нелюбовь к отрядам, утренней гимнастике и прочим скопищам незнакомого народа, с которыми предписывалось вдыхать кислород во лесном бору 24 дня, без права на амнистию.

Так у нас и повелось. Сначала мама через "не хочу" и истерики, гонимая заботливыми родителями, ездила якобы отдыхать в противный сердцу и уму пионерский лагерь, потом эстафетную палочку всучили мне. Я родительницу не подводила, все делала по заветам, ревела белугой.
По совокупности отмотала пять сезонов, это с шести полных годочков. Когда от звонка до звонка, когда, не выдержав моих слез, родители забирали меня где-то за неделю до общего отъезда. Еще в детском садике, помню, была генеральная репетиция этой ритуальной каторги. Нас мелких шкетов о пяти лет вывезли скопом на загородную дачу , вместе с воспитательницами ,конечно, и пробыли мы там, гуляя за загончиками заборов, где-то около недели.
Мне не забыть тех огромных сосен, хвойного запаха и тЕней на стене, которые отбрасывали деревья,освещенные фонарем в ночи.

Первый лагерный раз я стойко дотянула весь сезон. Был август и садик закрылся, сидеть со мной было некому-все работали, а тут так удачно путевка подвернулась. Почти ничего не осталось у меня в голове от тех дней, кроме ощущения бесконечно-длинного корпуса, в котором жил отряд. Сумки груздей, что собрали папа с мамой в свой приезд ко мне. И какого-то удивления что ли, без примеси обиды тогда еще, от непонимания, что я вообще здесь делаю.

Второй приезд запомнился как более сознательный.
Наши двухэтажные жилые корпуса, которые хоть чем-то напоминали мне город, не были оснащены туалетами. Эти уютные деревянные сортиры стояли поодаль от обитаемых строений и по ночам страждущие собирали целые многолюдные экспедиции, чтобы посетить места интимного пользования. Ибо было ужасно страшно бродить между гигантских деревьев в кромешной темноте, чуть перемешанной со светом тусклых фонарей.
Я помню песню А.Пугачевой "Балалайку в руки возьму, светит месяц тихо заиграю", нетленное творчество того времени нашей всей от эстрады целыми днями голосило на весь периметр лагеря. И маму у ворот железных помню, к которой я неслась,путаясь в конечностях, когда она приехала за мной раньше положенного срока.

Третий год, наверное был самым удачным, даже, не побоюсь этого слова, счастливым для меня. Я стала командиром отряда, завела подруг, с одной из которых общалась и после поездки. И реализовала себя как актриса в постановке по советскому мультфильму про козлика, который всех посчитал. Естественно в главной роли козла, точнее козы, была ваша покорная слуга. Мы тогда на местном конкурсе сорвали все овации и первый приз.
Только эти проклятые сосны так и продолжали пугать меня в ночном окне своими силуэтами, качая небоскребными макушками на ветру. Почему-то на огромных стеклянных проемах не было штор, лишь тюль колыхалась от редких сквозняков.

Четвертый и пятые года как-будто слились в моих воспоминаниях воедино. Это был один и тот же лагерь, куда ездили дети сотрудников МВД. Исключительно многоэтажные благоустроенные корпуса, очень много отрядов и соответственно детей.
В первый раз я ехать туда не хочу настолько, что буквально кричу в голос , когда вижу маму, которая с чемоданом идет ко мне. В этот момент я гощу у бабушки с дедом, мне хорошо и комфортно с подругами. Мы делаем во дворе шалаш из покрывал, там так весело, так безопасно, а мне нужно опять отправляться в место, где я никого не знаю.
Несколько километров езды в автобусе, полном детей из моего отряда, я мысленно уговариваю себя познакомиться с сидящей рядом девочкой. Это невыносимо сложно, начало слов я буквально клещами вытаскиваю себя. Не знаю, тогда ли во мне проснулся социофоб, или все случилось гораздо раньше, но знакомиться вне работы с чужими людьми я до сих пор не умею и не люблю.

На пятый год, в десять лет в меня влюбляется мальчик Петя. И это отвратительно. Он всюду преследует нас с девчонками, пытаясь остаться со мною наедине. Присылает записочки, зазывая на свидание. Ему тоже десять и он мне физически неприятен, я шарахаюсь от него по углам, но ничего не могу сделать.
Однажды он врывается к нам в комнату, когда я почему-то остаюсь в ней одна, и начинается какая-то суматошная беготня, в конце которой мне таки удается вырываться на спасительную улицу.
Отношения с девочками-соседками как-то не клеятся. У меня почти нет подруг, только одна большеглазая деревенская девчушка, живущая в соседней комнате, понимает меня. Мы гуляем с ней вокруг корпусов, разговариваем о чем-то много и долго. Она, как может, защищает меня от Пети.
Девочки по-старше рассказывают страшные истории про сбежавших зеков. Почему-то они по легенде непременно кого-то крали или убивали в далеком от нас лагере им. Гастелло. И так из года в год. Мы с подозрением смотрим на любого незнакомого мужчину, находящегося в районе нашего корпуса.

Мой младший брат с большим удовольствием ездил по путевкам аж до 16 лет. Мама списала это на мальчиковые особенности.

У нее дома осталось два моих общих фото. Где мне шесть и десять лет соответственно.
Я смотрю на них и понимаю, что совершенно не готова отпускать так далеко и так на долго свою мелкую дочь.
На ней семейная традиция не любить пионерские лагеря закончилась.

Сохранено