Про Шаламова
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
C Шаламовым произошла довольно печальная история. Автор одного из самых угнетающих произведений о коммунистических лагерях как-то неявно и исподволь оказался борцом за правду о замечательном советском обществе, разоблачителем подлого критикана и клеветника «СоЛЖЕницкера», приемлемым лицом непростых процессов в молодом советском обществе второй половины 1930-х - начала 1950-х гг. Есть сайтик shalamov.ru - этакий филиал kprf.ru, насыщенный советоидными, сталинистскими и, куда ж без них, антисолженицынскими публикациями. Есть даже некие «Шаламовские чтения» - сбор доморощенных и завозных комми и сталинофилов, которые под портретом страдальца возносят хвалы кумачовым тиранам и стенают о «совдепии, которую мы потеряли» (видел в «Фаланстере» сборничек докладов одного из названных сборищ - впечатление, хм, впечатляющее). Поневоле задумаешься, что бы сказал об этом шабаше сам Варлам Тихонович!
Но вообще фигура это, конечно, противоречивая. Правда, масса людей противоречива, это свойство человеческой натуры, в общем-то. Но здесь другое. Испытания на его долю выпали исполинские, ещё в 1920-е на себе ощутил все «прелести» строительства «нового общества» (отец-священник со всеми вытекающими). Правда, при этом человеком был взглядов вполне «правоверных» - осуждал урководство компартии за «сползание вправо», «потакание капиталистическим элементам и реставрации капитализма», ну вот вся эта троцкистская тряхомудия. За что потом и страдал. Впрочем, к его политическим взглядам я ещё вернусь.
Пока же о главном - а именно, о лагерной прозе и вообще описании жизни в Гулаге. Красные очень активно через интернеты и проч. навязывают такой взгляд, что вот «СоЛЖЕницкер» - брехло, а у Шаламова - самая настоящая, истинная и неполживая правда, он «Исаечя» разоблачил и вывел на чистую воду за ложь, только Шаламова читайте, товарищи, а всех других брехунов - нинннада.
На самом деле это чепуха, конечно же (как и прочие «аргументы» поклонников красного террора). Ни в чём написанное Шаламовым написанному Солженицыным не противоречит, наоборот, дополняет и расширяет - это очевидно любому, кто читал и «Архипелаг», и «Колымские рассказы». Показательно, что сам Солженицын прозу Шаламова ставил выше своей, всегда подчёркивал его подвиг как более значительный, а к написанному им, и к нему самому, относился с подчёркнутым уважением. В свою очередь у Шаламова нигде нет никакого «разоблачения лжи» Солженицына - есть замечания к стилистике, есть та самая знаменитая цитата, в которой он удивляется лагерному быту, теплу и живым котам в стиле «у Вас был лёгкий лагерь, на Колыме это непредставимо». Но Солженицын ведь и «сидел» не на Колыме, а в другом климате, и здесь вопрос скорее к Шаламову - почему он считал, что везде должно было быть как на Колыме, и почему думал, что раз коты живые ходят, то «сидеть» легко.
Но даже если в чём-то Солженицын смягчил и приукрасил - всё-таки это малая цена за возможность впервые (!) опубликовать в одном из главных журналов страны и донести до миллионов подсоветских жителей трагедию лагерей. Вопреки прекраснодушным фразам о том, что «сидевшие вернутся и посмотрят в глаза охранявшим», ничего подобного, естественно, не случилось: сидевшие хорошо усвоили урок и предпочитали помалкивать, а их родичи (из тех, кто вообще остался и кто осмелился возобновить общение) предпочитали не спрашивать. И, не будь «Одного дня Ивана Денисовича», ещё неизвестно, как там с памятью о красном терроре обернулось.
И здесь мы подходим к, видимо, очень простой причине неприязни Шаламова к Солженицыну - а именно, шумному успеху последнего. Ведь как это должно было быть больно: ты просидел в аду на Земле, выжил и написал об этом, а все лавры получил другой, да ещё «лакировщик»! Причём за повесть этого другого один из влиятельнейших литераторов страны боролся месяцами, а санкцию на публикацию давал лично «первый». Твоё же произведение даже не заметили. Хотя сам Шаламов тут - разве не без греха? Подал же текст рассказов в печать сильно после XXII съезда (на котором критика сталинщины прозвучала даже жёстче, чем на ХХ-м и именно после которого тот же «Иван Денисович» и стал возможен)! Не в глухие годы «коммунистического строительства» сложил слова правды, а по отмашке действовать начал. И ему ли кого бы то ни было упрекать?
Вроде, кажется, как мелко - завидовать чужому успеху. Но известно: в творческой среде нет язвы горше, там такие удары переживают годами и помнят до конца дней. Хотя будем откровенны - в «Колымских рассказах» описана такая жесть, что надеяться на саму возможность их публикации при совдепе было по меньшей мере наивно.
Однако касаемо этой жести есть один принципиально важный момент, может быть самый важный при сопоставлении произведений Шаламова и Солженицына. У первого - именно что рассказы: отдельные сценки, эпизоды, истории из жизни. Всё вместе, если вдуматься, - жуткая картина, по отдельности - что-то разрозненное, «а вот вспомнилось». Причём написанное так, что «лагерность» порой надо ещё вычитать! «Лагерные байки», как их презрительно и снисходительно именуют потомки и преемники красных палачей (не имея, конечно, никакого права ни на презрение, ни на снисходительность). Закавыка в том, что нигде Шаламов не поднимается до обобщений и выводов о природе режима! Эти обобщения так и лезут на бумагу - но автор их старательно бежит, оставляя всё на уровне чего-то местного, локального, притчевого. «Отдельные перегибы на местах» - вот как это могла бы небезосновательно списать критика. И чем бы ответил Шаламов, никогда не стремившийся собирать свидетельства о лагерной жизни?
Никогда он не стремился и к антисоветскому активизму. В то время как Солженицын не остановился на малом, а взялся именно за исследование природы режима, пытался понять, как стали возможны подобные ужасы. Собирал воспоминания других сидельцев о прожитом, изучал публикации ранних лет. И в конце концов создал произведение, как раньше говорили, всемирно-исторического значения, превосходящее и охватом, и уровнем осмысления, и, конечно, степенью воздействия всю без изъятия литературу на такого рода темы. Многие ли литературные произведения могут подать заявку на то, что ушатали самый кровавый режим в человеческой истории? Только «Архипелаг Гулаг».
И здесь самое время затронуть фразочку про «дельца», которой Шаламов описал Солженицына. Мол, хочет прогреметь на Западе, негодяй. Тут чутьё Варламу Тихоновичу отказало - ибо «коммерческий успех» и прочие такого рода вещи Солженицына, очевидно, интересовали в одну из последних очередей. А главной целью было - рассказать человечеству о трагедии сотен миллионов людей. И не просто рассказать, а предостеречь. Можно ли было сделать это в условиях совдепии? Ответ очевиден - и, будучи человеком практическим, да ещё пообщавшись с власть предержащими, Александр Исаевич это прекрасно понимал. И что ж теперь, коли нужно ради достижения столь благородной цели опубликоваться на Западе (а больше-то и негде было)? Очередная малая цена, которую не грех уплатить.
У Шаламова же к Западу присутствовала явная неприязнь - мол, и переводят не так, и жизни нашей не знают/не чувствуют, и на страдания наши им плевать. В целом, конечно, верно - но, боюсь, в качестве объяснения нежелания публиковать там это «не то». Просто к середине 1960-х у писателя дела наконец-то пошли в гору - он стал бывать в московском обществе, публиковаться, личная жизнь наладилась. А тут рассказы «утекли» на Запад, да ещё и появились в жгуче антисоветских изданиях. Как неудобно, как невовремя! А вскоре начинаются процессы над диссидентами: Синявским и Даниелем, Галансковым и Гинзбургом и проч. Исторические параллели всем были очевидны, небезосновательно казалось, что сталинщина возвращается - и Шаламов прекрасно знал, что это может означать. Тех же Синявского с Даниелем упекли именно за публикации за рубежом - недвусмысленный сигнал всем, кто расслабился и решил «пошалить».
Потому и отдалился Варлам Тихонович от «фрондирующих кругов», и письмо это стыдное в «Литературке» написал/подписал, и вообще стремился явить верноподданничество и «разоружение». Совсем не хотелось обратно в лагеря - и разве можно упрекать того, как так много в жизни перенёс? Правда, здесь возникает не слишком комплиментарная параллель всё с тем же Солженицыным - который, несмотря на все преследования, держался стойко и даже вызывающе, не пренебрегал никакой помощью, лишь бы закончить свой главный труд, и добился своего. И об которого режим просто зубы сломал - пришлось высылать, чтобы хоть как-то избавиться от этой постоянно зудящей занозы.
А вот Шаламова режим всё-таки сломал. Впрочем, не его одного. На те годы (начало 1970-х) вообще приходится волна покаяний. Тут тебе и Якир, ведущая фигура раннего диссидентства, который прямо говорил соратникам по борьбе о том, что «не может больше сидеть ни дня, поймите уж меня». Тут тебе и лидер «нового направления» в исторической науке Волобуев - не кто-нибудь, а директор академического Института истории СССР, который сначала довёл дело до открытой конфронтации с цековскими структурами, а потом опомнился, бросился статьи в газетах публиковать с признанием ошибок. Таких примеров было немало, но всё это оказывалось крайне запоздалым, публичные раскаяния производили деморализующий эффект и наносили большой удар оппозиции, да и положения не исправляли. Вообще говоря, сейчас возникает вопрос - эти люди (и сиделец Якир, и бывший цековский сотрудник Волобуев) что, не понимали, с чем имеют дело и каковы будут последствия?
А вот Шаламов - понимал, и очень отчётливо. И предпринял меры. Однако, увы, безоговорочная капитуляция дала страдальцу немного - приняли в совписы, дали опубликовать стишки, выделили квартирку. В свете пережитого - подачки, не более. А вскоре, когда скрутили болезни, его просто сплавили в дом престарелых, где из-за откровенного небрежения он страдал, а потом простудился, заболел и умер. Растаптывать человека система умела, как ни что иное (под то, впрочем, и была заточена).
Нередко встречается утверждение, что Шаламов всегда был красным и от своих убеждений не отказался до конца. Я долгое время верил - уж больно хорошо, легко и просто это объясняло его действия конца 1960-х - начала 1970-х гг. «Не смог предать идеалы юности». Хотя уж не должно было остаться вопросов насчёт сущности этих идеалов и их воздействия. Пока однажды, относительно недавно, не натолкнулся на письмо писателя Надежде Мандельштам, в котором он высказался следующим образом: «Массовое убийство кошек и людей - это одна из отличительных черт социализма, социалистической структуры». Вот так-то - «стойкий левый»! А ведь убийственная характеристика же, и остаётся только недоумевать: что же, Шаламов всё понимал? Почему же тогда так себя окорачивал, держался от обобщений подальше? Ведь литература не просто повествует, а выносит моральный приговор (так, во всяком случае, в советской школе учили)! Получается, не исполнил своего долга перед читателем Варлам Тихонович, остановился у черты, «не смог». Хотя судить его за это поостережёмся.
Кстати, упомянутое письмо советую почитать - оно тяжёлое, правда, о советском живодёрстве (одна из очевидных, но крайне малоисследованных сторон жизни совдепии), и рассказывает, среди прочего, о том, что у писателя не только лучшие годы жизни отняли, но и потом продолжали отнимать то, что ему было дорого.
Подводя итог, вернусь к тому, с чего начал. Противопоставлять Шаламова Солженицыну, выводить одного правдивым, а другого фальсификатором - «стильно, модно, молодёжно» (так, во всяком случае, явно считают те, кто этим занимается). Однако это вздор. Описанное ими прекрасно друг друга дополняет, и уж точно никак нельзя, будучи в своём уме, поносить одного и возводить на пьедестал другого. Нет, сейчас-то, конечно, всё можно - но это только выдаст политические пристрастия, не более.
P.S. Да, а кому собственно про Александра Исаевича хочется почитать, вот хорошие тексты Холмогорова: «Идеология Солженицына» и «Бодался телёнок с дубом».
|
</> |