Про пресловутого мальчика с цаплей

kenichi_kitsune — 12.02.2024 Текст содержит некоторые спойлеры к мультфильму «Мальчика и птица». Будьте разумны и берегите себя.

Посмотреть последний мультфильм Миядзаки оказалось задачей непростой, поскольку и сеансов немного, и все они на японском с ивритскими сабами. Уровень иврита и японского у меня в моменте примерно одинаковый – и он, как вы догадываетесь, не позволяет. Но вчера, наконец, удалось выбраться на просмотр в музей «Тикотин», с субтитрами на одном из тех немногих языков, которыми я владею чуть лучше. И вот забавный момент: многие мои друзья, которые уже счастливо посмотрели «Мальчика и птицу» («Мальчика и цаплю», «Как поживаете?») в переводе, сетуют, что ничего не поняли. Даже несмотря на блестящее владение языком перевода. Мы же – особенно мой великолепный сын – поняли всё с места в карьер, да и вообще получили удовольствие™ совершенно незаурядное, и, несмотря на то, что тележек с комментариями в сети уже много, я тоже хочу «всё доходчиво вам объяснить».



«Мальчик и птица» начинается звенящей над городом сиреной воздушной тревоги, отчего весь зал в Хайфе истерически взоржал. Вообще злободневность, иногда замаскированная, иногда высказываемая так буквально, что нет сил, – главный художественный козырь. У неё здесь две плоскости: глобальная мировая и личная хаяомиядзаковская – сплетаясь между собой, они рождают самую главную и самую горькую мысль, о которой в конце.

Фильм очень похож на все предыдущие фантазии Миядзаки своими неизбывными лейтмотивами, как визуальными, так и сюжетными. Экзистенциальная тревога о матери, путешествие в потусторонний мир, кишащие сонмы и пульсирующие колтуны чудовищ, естественность и обыденность чуда в духе маркесовского м-реализма и дохристианских сказок – всё здесь на месте. История ощущается как итог пройденного пути художника, подобно тому, как Final Fantasy IX становится итогом для Хиронобу Сакагути.



И вместе с тем этот мультфильм очень другой. Мрачный, напряжённый и ещё более сновидческий, чем мы привыкли видеть от Ghibli. Первая треть вообще напоминает Дэвида Линча: как в температурном бреду жутковатые старухи, курлыкающие вокруг чемодана, кошмарная цапля, по всем законам хорошего триллера выдающая своё истинное лицо не сразу, а по крупицам, переживания мальчика по поводу новых отношений отца, камень в висок, постель, поднимающаяся из толщи вод.

Фирменные, богатые на деталь миядзаковские фоны, пейзажи и интерьеры, здесь по-прежнему роскошны, но теперь написаны крупным мазком, в духе импрессионизма, что тоже работает на общее ощущение сна и скоротечности момента. К слову, и лор здесь подан неясными широкими мазками, изрядно оставляющими пищи воображению.



Постепенно повествование смягчается и становится более привычным Ghibli-style сказочным реализмом, в котором есть место и шуткам юмора, и сценам в духе японского театра, и путешествиям от одной живописной локации к другой, и магическим механикам без объяснений. Криповатые старухи оказываются добрыми тётушками, адская цапля – классическим симпатягой-трикстером, и так далее. Мы видели такое у Миядзаки много раз, временами в куда более динамичном и живом воплощении (в самом деле, два с лишним часа ощущаются иногда избыточными). Этим бы всё и ограничилось, и фильм получился бы просто хорошим, если бы не те два подтекста, о которых я упомянул в начале.

Антимилитаристская идея для творчества Миядзаки опять же не нова, однако здесь она не абстрактна, а предельно (и печально) точна. Не только в реальном мире герои бегут от войны и переживают оставленные ею травмы, но и в мир сказочный война просачивается – не в доблестно-фэнтезийном, а в уродливом, кривым зеркалом искажённом виде. Сбитые лётчики в образе вечно голодных пеликанов пожирают души нерождённых детей. Глупый, исполненный напыщенной чести король попугаев претендует на переформатирование этого мира в соответствии с собственными представлениями. Что характерно, в мире реальном он выглядит как обычный попугай, умеющий в основном обильно гадить.



И по соседству с этой выразительной метафорой мировой беды, в самом центре фабулы присутствует образ демиурга Прапрадедушки, создателя и держателя этого волшебного мира, который одновременно и рай, и ад, и трансцендентный мир духов и демонов. Очевидно, что Прапрадедушка – это сам Миядзаки, и тринадцать его кубиков – это двенадцать его мультфильмов и последний, который он так и не снял, и который он передаёт своим маленьким внукам. И крушение сказочного мира – это его переживание старости, невозможности больше тянуть всё на своих плечах. Аллюзии достаточно ясно считываются и действительно делают «Мальчика и птицу» картиной глубоко личной.

Но главная мысль, которая видится мне самой мощной здесь, и самой трагической, лежит на пересечении драмы войны и драмы художника. Помните, последнюю пару лет звучат разговоры об обнаружившейся тщетности искусства. Мы все читали одни и те же великие книги, смотрели добрые фильмы, слушали рок-н-ролл с пацификом на логотипе и были уверены, что это защитит нас от ужасов дикости и варварства. Но оно не защитило, не удержало мир целым, не спасло человечество от раскола. Демиург в «Мальчике и птице» мучим не просто старостью, а вот этой самой тщетой. Он всю свою жизнь создавал сказки, которые учат добру и любви, но его мир всё равно заполоняют разноцветные буффонные попугаи, марширующие под недвусмысленными квазиримскими стягами. Они захватывают всё больше и больше территорий, и он не в силах сдержать надвигающуюся катастрофу. Художник не может победить архаику, даже самыми своими грандиозными творениями. Он может поселить лишь надежду, что на следующем витке будет чуть светлее, чем сейчас.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив