Про "общество будущего" 4

anlazz — 05.08.2020 На самом деле все просто:  если основным аспектом, ограничивающем переход к недеструктивному  обществу, является производство с высоким уровнем разделения труда, то вполне рациональным оказывается отказ от подобного производства. Да, при этом стоит понимать, что локальная эффективность упадет, однако она будет с лихвой компенсирована уменьшением социальной деструкции. Собственно, в экспериментах Макаренко это прекрасно проявлялось: в том смысле, что, может быть, то же производство фотоаппаратов на заводе коммуны имени Дзержинского было и не самым массовым в мире, однако в плане образовательно-воспитательного эффекта оно на порядки перекрывало все «потерянные выгоды». (Впрочем, в любом случае данное предприятие было на самоокупаемости, так что особых потерь советское государство тут не несло.)

Другое дело, что с приближением войны потребовалась именно эффективность, что привело к выводу завода «ФЭД» из-под руководства коммуны и преобразования его в Харьковский промышленный комбинат НКВД СССР им. Дзержинского. Разумеется, смысл коммуны после этого исчез, однако с учетом высокой потребности армии в оптических приборах это было совершенно оправдано. В том же 1938 году, в котором произошло данное преобразование, на данном предприятии было развернуто производство «военной оптики» - прицелов, артиллерийских панорам и т.д. То есть,  можно сказать, что  надвигающаяся война – т.е.. столкновение с западной индустриальной цивилизацией – стала одной из важнейших причин сворачивания низкоотчужденных элементов в советском обществе. («Принцип тени»: если ты сражаешься с врагом, то должен стать похожим на него.) Поэтому указанный фактор – т.е., необходимость увеличения количества производимой продукции перед войной – привел к достаточно неприятным процессам, связанным с ростом энтропии (инфернальности) в обществе. Скажем, пресловутые «репрессии 1937 года» в значительной мере связаны именно с данным фактором.

Впрочем, этот момент – т.е., связь будущей Второй Мировой войны и «репрессий» – надо рассматривать уже отдельно. Тут же можно только отметить, что увеличение доли массового высокоэффективного – и высокоотчужденного – производства, произошедшее во время войны, оказалось не окончательным. Поскольку послевоенное время поставило перед страной совершенно противоположную задачу: необходимость создания наиболее передовой продукции в условиях минимальных ресурсов. Данная задача в совокупности с рядом выработанных в военное время практик породила одно из наиболее интересных явлений советского времени. А именно: то, что получило название «научно-технические производственные проекты» - атомный, ракетный, авиационный (точнее, авиационные), ну и т.д. и т.п.

Особенность этих «проектов» составляла в том, что они соединяли в себе управляемость крупных бюрократических систем – и в этом смысле, подчинялись тому или иному бюрократическому ведомству. Которые обеспечивали взаимодействие их с крупной промышленностью. (Т.е., решали описанную в прошлом посте «главную задачу» крупных производств.) Однако при этом оставляли огромную свободу «технических специалистов» -инженеров, ученых – которые «внутри» данных систем оказывались в условиях низкого уровня отчуждения. Разумеется, эта свобода компенсировалась высочайшим уровнем ответственности, однако у «низкоотчужденных» этот параметр и так крайне высок. (То есть, тот же Королев запускал свои ракеты потому, что он хотел запускать ракеты, а вовсе не потому, что боялся расстрела.)

Подобная форма организации позволила решить множество неразрешимых для «классического» индустриального производства проблем. Начиная с массового применения нестандартных решений – которые в «обычной жизни» было бы трудно провести через «бюрократический фильтр», а тут он просто исключался. («Внутри проекта».) И заканчивая вопросом «динамической подготовки» специалистов – т.е., создания целых инженерных школ в процессе работы. Именно поэтому скорость создания сложных технических систем в послевоенном СССР оказалась в разы выше того, что прогнозировали – причем, при самом лучшем стечении обстоятельств – западные эксперты. (Скажем, появление атомного оружия у «Советов» они предсказывали в 1957 году, а в действительности оно было разработано в 1949.)

На этом фоне становится понятным, что формальные критерии эффективности – которые дают «разделенному миру», т.е., миру с высокой формализацией и разделением труда, высокую эффективность – работают не всегда. Поскольку в «локальном плане» все эти атомные, ракетные или авиационные «проекты» выглядели гораздо менее производительными, нежели те же американские «конвейерные» заводы. (Напомню, что в США 1940 годов «поточным методом» собирали даже стратегические бомбардировщики.) Однако в плане глобальном они оказались на порядок важнее: скажем, та же королевская Р-7 одним своим запуском фактически обесценила всю американскую стратегическую авиацию. В том смысле, что США считали, что имеющаяся у них масса самолетов приведет к гарантированному уничтожению промышленного потенциала СССР при любой системе ПВО. Тогда, как советских бомбардировщиков очевидно не хватало на подобный шаг по отношению к Штатам. Баллистические же ракеты же позволяли сделать это с очевидной гарантией.

И это не говоря уж о том, что данными действиями СССР, фактически, «загонял» США и Запад «на свое поле». Т.е., заставлял перейти от соревнования в плане создания формализованных бюрократических систем – где Запад был очевидно сильнее – к соревнованию по созданию новых видов технических систем. Где наша страна – неожиданно для всех – оказалась не просто на равных с ведущими западными странами, но и обогнала их. Поскольку выяснилось, что созданная в послевоенное время (а на самом деле еще раньше – если вспомнить ту же ГИРД) модель, основанная на высокой привлекательности низкоотчужденного труда, позволяет обеспечить гораздо более высокий (средний) уровень квалификации рабочих, инженеров и ученых. (Иначе говоря, дает больше возможности для получения знаний и умений – начиная с мотивации школьников и заканчивая указанный выше «динамическим» образованием инженерных школ.)

Недаром после запуска советского «Спутника» американской руководство предприняло масштабную реформу образования, направленную на повышение естественнонаучной и технической грамотности населения, а так же – популяризации научно-технической деятельности. (А так же – начало прямо копировать советские «проекты». Скажем, через создание того же НАСА.) В любом случае, можно сказать, что в 1950-первой половине 1960 годов СССР вплотную подошел к барьеру выхода за пределы «отчужденного труда», показав, что известное преимущество высокого уровня его (труда) разделения является «обходимым». (Кстати, интересно – но данный момент касался не только «оборонки». В том смысле, что высокая техническая грамотность населения позволяла массово внедрять инновации по всему народному хозяйству – включая с/х.)

Другое дело, что подобный переход выглядел достаточно неочевидно, и с т.з. бюрократического аппарата – продолжавшего формально управлять страной – не мог быть реализован. Но и данная особенность не была фатальной, поскольку многочисленные «небюрократические» системы взаимодействия позволяли его обойти. Как это сделал тот же Глушков, обратившись напрямую к А.Н. Косыгину. Который, в общем-то, благосклонно отнесся к его проекту ОГАС, и дал «зеленый свет» данной разработке. Другое дело, что впоследствие – как раз по «формальным соображениям» (высокая стоимость) он же отказался от данной поддержки, выберя формально более эффективный вариант своей «косыгинской реформы» - но это уже совершенно иная история. Поскольку, в любом случае, можно сказать, что никаких «непреодолимых барьеров» для распостранения своих методов у сторонников «неотчужденной модели» не было.

И, ИМХО, основная проблема тут была в обратном. В том, что эти сторонники - как тот же Глушков – были слишком уверены в том, что «советская система» является благожелательной для них, что они недооценивали тормозящую роль бюрократического аппарата и его очевидную враждебность для любых случаев снятия отчуждения. (Еще раз: бюрократ всегда враг свободы – не важно, советский он или капиталистический.)

То есть – если вернуться к тому, от чего начали – можно сказать, что вопрос о снижении уровня отчуждения труда и, как следствие, возможности резкого снижения деструктивности общества, является вполне разрешимым. И состоит это решение в переходе от массового индустриального производства – крайне эффективного на локальном уровне – к производству высокотехнологичному и «индивидуализированному». Которое в пересчете на одно «изделие» может показаться более дорогостоящим, но в общем плане оказывается намного более эффективным. Тем более, что возможности для этого по мере развития технологий все время возрастают – то есть, если в 1930 годы пытаться «переплюнуть» конвейерную линию было невозможно, то в 1970 ситуация начала меняться. Но об этом, понятное дело, надо будет говорить уже отдельно…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив